Дыши со мной

Темный Лорд, несмотря на его умение держать себя в руках, на этот раз был практически в бешенстве. Допрос длился уже больше трёх часов, а результата все не было: ни один из его подданных не мог ответить по существу на вопрос о том, что случилось с Петтигрю. На этот раз собранием ближнего круга не обошлось, и поочередно на его вызов появлялись десятки магов, носящих Метку, однако, когда их число перевалило за сотню, Лорд остановил этот допрос. — Скажи мне, Северус, — прохрипел он, хотя за последние годы все-таки научился говорить почти по-человечески даже со своим строением связок, — насколько сложно в приготовлении зелье, нейтрализующее Веритасерум? — У меня на его приготовление ушел бы не один месяц, мой Лорд, — спокойно ответил Снейп, вкладывая в свои слова определенную долю сожаления о том, что все поиски были безрезультатны. Ближний круг был опрошен первым делом, но ни к одному из тех, кого пускал за свой стол, Лорд не применил ни одного пыточного проклятия, считая, что наизусть знает все, что происходит в голове каждого. Снейп ответил на вопрос именно так, как нужно было на него ответить. Помимо того, что выпил сам, он успел напоить этим же зельем Малфоя и на всякий случай Нарциссу, хотя та не была обладательницей Метки, но была женщиной довольно проницательной, и, даже если Люциус ничего ей не рассказывал, могла сопоставить в голове определенные факты. Малфоя Лорд трогать не стал: задал несколько вопросов и отпустил, поскольку был уверен, что после прошлого допроса тот не рискнул бы пойти против него. Самого Снейпа Веритасерум стороной не обошел, но он знал, что это было сделано скорее для того, чтобы дать понять окружающим, что проверены будут все без исключения. Само собой, те, кто являлся крестражами, проходили проверку лишь формально, и этому было логичное пояснение: в атмосфере поклонения Лорду и борьбы за правое в его понимании дело никто не стал бы уничтожать соратников, понимая, что в конце концов придется умереть самому. Это граничило с абсурдом, а глупыми своих людей Лорд не считал, в особенности тех, между которыми разделил фрагменты своей души, это Снейп знал наверняка. Как знал и то, что после третьего убийства ни о каких поблажках для привилегированного круга речь идти уже не будет, но сейчас все должно было обойтись относительно мирно. — Если Альбусу все же стало известно… — задумчиво, хоть уже и устало, проговорил Лорд, скрещивая руки на груди и кивком головы отпуская очередного подданного, который так же безукоризненно, как и другие, прошел проверку. — Охота за артефактами занимает все его свободное время. У него не было возможности узнать, — без сомнений ответил Северус, который все это время находился рядом с Лордом, так как опоить Веритасерумом каждого, кто должен был ответить на несколько вопросов, было его прямой обязанностью, причем не только сегодня, но и всегда, когда в этом была необходимость. — Заканчиваем с последними тридцатью и ты свободен на сегодня, Северус. Спасибо, — не развивая эту тему, решил тот, и спорить с ним Снейп не стал: все шло по плану и даже немного легче. Изначально он был уверен, что допрос среди своих будет куда более пристальным, но понимал, что это скорее игра его собственного подсознания: зная правду, всегда думаешь, что остальным будет так же легко до нее добраться. Домой он планировал вернуться в лучшем случае к вечеру, но с учётом того, что впереди была ещё четверть ожидающих очереди, ни один из которых не рискнул отказаться от личной аудиенции, все это собиралось затянуться до ночи. Оставалось надеяться, что оставшаяся часть вечера пройдет так же гладко. *** Ему кричат бежать, но бежать — последнее, чего хочется в данный момент. Злость переполняет, и единственное, что имеет смысл, — выплеснуть ее, чтобы она не захлестнула его с головой, потому что Гарри понимает, что он уже на грани. Он заносит руку с палочкой, чтобы выкрикнуть проклятие, но краски меняются, а картина плывет перед глазами. Так же, как уже много раз, так же, как пару минут назад, снова все смешивается в один непроглядный туман, а когда он рассеивается, Гарри прикрывает глаза и хочет никогда больше их не открывать. Это внезапное ощущение объятий — не то, чего он ожидал, но то, что ему было необходимо. Ему не нужно оборачиваться, чтобы понять, чьи руки так властно удерживают его, пока он и сам не смеет сделать ни единого шага в сторону, поскольку хочется прижаться спиной ещё ближе, ощутить все как можно ярче, как будто больше такой возможности не будет... Когда все в очередной раз расплылось перед глазами, Гарри было уже все равно, и он был готов буквально ко всему, будь то хоть смертельная битва, хоть что-то похлеще, но неожиданностью для него оказалось то, что на смену предыдущей, такой желанной и теперь недосягаемой картинке не пришла никакая другая, хотя он жмурился несколько раз в попытке вернуть безвозвратно ускользнувшие образы. Когда он в детстве жил с Дурслями, он четко мог уловить это состояние нежелания отпустить закончившийся сон. Его сны всегда были разнообразны и, в отличие от реального мира, сказочны, так что он хотел уснуть как можно скорее, чтобы в очередной раз очутиться в одном из них. Потом сны стали тревожными. Школа, Квирелл, Василиск, Волдеморт, смерть Седрика, а затем Сириуса — все находило свое отражение во снах, превращая некогда сказочные образы в довольно мрачные и напряженные моменты, проживать которые из раза в раз больше напоминало пытку, чем просто сон. Последним же летом сны снова стали спасением от реальности, но потом перестали сниться вовсе, после чего обрушились на него внезапно полностью противоположными видениями: если в начале лета они сглаживали происходящее, то ближе к концу начинали плавно сводить с ума, раз за разом реалистично воспроизводя в его голове свершившееся насилие. Гарри избавился от них уже в этом доме, так что этот сон, хоть мутный, но впервые не тревожный, стал для него неожиданностью. Он приподнялся на кровати, не спеша вставать и идти в душ, и попытался как можно скорее записать то, что запомнил, но неловкое движение привело к тому, что блокнот раскрылся неудачно и все лезвия, которые были вложены в обложку, рассыпались на пол, оставаясь в так и не тронутых упаковках. Гарри оглядел их в течение пары минут со странным взглядом, словно они были каким-то маячком из той жизни, с момента окончания которой прошло уже много лет, и теперь выглядели слишком несуразно в нынешней обстановке, но потом он быстро вернулся к блокноту. Записывать было сложно. Была злость, но не было напряжения. Словно чистая злость, всепоглощающая, злость на весь мир, та самая, которая практически решительность в чистом виде — и никаких сомнений. Гарри даже не знал, что именно собирался сделать в этом сне, но сомнений в том, что он искренне этого хочет, у него не было. На описании второго фрагмента он запнулся. Занёс перо над листом — и так и оставил бумагу нетронутой, потому что хотелось даже не написать, а словно изобразить это изгибами линий, но только на уровне эмоций, не воспроизводя в качестве рисунка никаких картин. Все закончилось тем, что он захлопнул блокнот, так и не коснувшись нового листа пером, и отложил его в сторону, после чего неспешно поднялся, чтобы уйти в душ. Однако прохладная вода, которая должна была только пробудить его, вернула ощущение тревожности, поскольку вместе с повышением концентрации пришло и понимание того, что профессора уже давно не должно было быть дома. И как он сейчас себя вообще чувствовал, Гарри не знал, причем никакой возможности это узнать у него тоже не было. Уже выходя из ванной и вначале заглянув во все комнаты, а потом направляясь в кухню, чтобы что-то съесть, он вспомнил, как вчера в полусонном состоянии принципиально сам поднялся с дивана и ушел в свою комнату чтобы там уснуть, едва голова коснулась подушки. Надо же, а поначалу даже не задался вопросом, почему проснулся в своей постели, если засыпал в совершенно другой комнате. Первые несколько часов ожидания прошли относительно спокойно, если не считать мандраж, сопутствующий любой его попытке отвлечься. В конце концов все попытки были прекращены, и Гарри постарался включить логику, чтобы прикинуть, что именно могло происходить там прямо сейчас, но ему решительно не хватало исходных данных: он, несмотря на свой социальный статус, слишком мало знал о характере Тёмного Лорда и его методах общения с приспешниками. То, что он слышал от Дамблдора, рисовавшего в его голове образ поистине злого мага, могло как полностью соответствовать реальности, так и не соответствовать ей вообще. Но по закону подлости воображение то и дело подбрасывало самые жестокие образы из всех, которые только можно было представить. Ближе к вечеру Гарри уже не находил себе места. Он понимал, что не может повлиять ни на что, и это раздражало ещё больше, как и тот факт, что единственный, кто мог бы что-то знать, скорее всего, находился вместе со Снейпом, и попытки с ним связаться могли только ухудшить положение. Гарри лишь на минуту задумался о том, что все, что происходило сейчас с профессором Снейпом, что бы там с ним ни происходило, было результатом их вчерашнего преднамеренного убийства Питера Петтигрю. Эта мысль как появилась в мозгу — так вполне удобно в нем и улеглась, будучи самим собой разумеющимся фактом. Какое в принципе могло быть дело до Петтигрю, когда профессор Снейп, обещавший вернуться вечером, все ещё не был дома в начале двенадцатого ночи. Гарри хотел даже попытаться придумать что-то, чтобы обойти установленную ими договоренность, но что именно — он не знал, не Гермионе же сову посылать с просьбой отыскать профессора. Еще через час Гарри был готов послать сову даже к Дамблдору, но понимал, что это решительно ничего бы не дало, а вот ухудшить ситуацию могло в два счета. Когда на глаза попалась бутылка виски, Гарри плеснул его в бокал только машинально, напрочь забыв о том, что в прошлый раз вкус этого напитка показался ему отвратительным. В этот раз он оказался вполне нормальным, судя по тому, что он даже не заметил, как сделал несколько глотков, пока не осушил стакан полностью, а потом повторил и остановился на третьем. Как назло, волнения это не уменьшало, и время упорно отказывалось идти быстрее. Возможно, ещё пару часов назад Гарри согласился бы с тем, что такое пристальное ожидание выглядело странным, но сейчас он был уверен, что это вообще было единственным, что имело значение. Профессор Снейп — единственный человек, который был для него важен, и когда с момента пробуждения Гарри прошло больше четырнадцати часов, а нервное подрагивание пальцев, ушедшее под воздействием алкоголя, вернулось снова, входная дверь наконец громко хлопнула. Гарри медленно прикрыл глаза и сделал глубокий выдох, стараясь облегчëнно стереть в своей голове все те картины, которые за это время успели прочно в ней поселиться, и дал себе лишь несколько секунд, чтобы прийти в норму, но потом наплевал на эту затею. Как только профессор Снейп переступил порог гостиной, Гарри моментально уткнулся в его грудь, оказавшись рядом в одно мгновение, и тут же обвил его руками, говоря куда-то в плечо и не будучи даже уверенным, что тот вообще услышит его невнятное бормотание: — Я думал, ты там и останешься… Что можно делать… столько времени… Профессор Снейп попытался отцепить его руки, но Гарри упрямо вцепился в его мантию мертвой хваткой, давая понять, что будет удерживать его так сильно, как сможет, так что после секундой паузы, в течение которой, Снейп, очевидно, принимал решение, как себя дальше вести, он тихо произнес: — Я устал, дай мне снять мантию и сесть. Гарри нехотя и очень медленно отстранился, после чего ещё более медленно разжал кулаки, неотрывно вглядываясь в лицо профессора и отмечая, что тот действительно выглядел чертовски уставшим, но, кажется, только из-за морально трудного дня, а не из-за каких-нибудь пыток. Гарри даже попытался помочь ему скинуть мантию, но Снейп, не принимая возражений, стянул ее с плеч сам, после чего бросил на спинку кресла, а сам опустился на диван, устало и медленно выдыхая. Только заняв место рядом с ним, Гарри ощутил воздействие трёх едва ли не залпом выпитых стаканов виски, полупустая бутылка которого продолжала стоять на столе, но ему не было до этого дела. — Если так будет каждый раз, я здесь с ума сойду, — пробормотал он, устраиваясь рядом со Снейпом, но в этот раз — вовсе не так, чтобы уютно и спокойно сидеть вместе у камина. Он был почти полностью повернут к профессору, непрерывно касался его плеча, а когда склонился, чтобы коснуться пальцами его щеки, тот моментально за секунду до прикосновения перехватил его запястье. — Ты пьян, — констатировал профессор, вглядываясь в его глаза. — Я три стакана по пятьдесят граммов выпил, а не три бутылки, — парировал он, в последний момент отказываясь от идеи добавить своим действиям наглости. Это было не то, что стало бы уместным, тем более что искренность после такого длительного периода волнений была куда более честной. — В нем гораздо больше пятидесяти, — ответил Снейп, отводя руку Гарри, которую продолжал удерживать за запястье, в сторону, и тот моментально коснулся второй рукой щеки профессора, а затем прошëлся по скуле лишь кончиками пальцев. — Да мне плевать, — выдохнул Гарри, не сводя взгляда с его лица и понимая, что если бы профессор хотел не позволить ничего подобного, он прогнал бы его ещё несколько минут назад. Секундное колебание, которое мелькнуло в лице Снейпа, и слегка ослабленная хватка на запястье Гарри уже окончательно дали понять все, что было необходимо, но не прошло и секунды, как полумрак комнаты резко осветило бьющее по глазам резкое свечение от бесплотного феникса, который своими габаритами в несколько раз превышал обычного. Сомнений в том, кому именно принадлежал этот патронус, у Гарри не было никаких. — Северус, я прошу тебя срочно зайти в мой кабинет, — серьезным и усталым голосом Дамблдора заговорила сверкающая птица, так что Гарри, раздраженно откинувшись на спинку дивана, закатил глаза, а потом и вовсе закрыл их, не желая рассматривать феникса ещё детальнее. Он был как никогда близок к тому, чтобы высказать Дамблдору все, что думал о его бестактности, ибо требовать кого-то явиться к нему в два часа ночи было перебором даже для него. Когда птица вылетела сквозь стену так же эффектно, как и появилась, Гарри, ни слова не произнеся, потянулся за бутылкой и плеснул в стакан ещё немного виски, а затем уселся со стаканом на диване, забравшись на него с ногами, и уставился в одну точку, хотя смотрел скорее в никуда. — Ложись спать, — посоветовал профессор своим спокойным привычным голосом, хоть тот все ещё звучал устало. — Ориентировочно время на отдых у нас в запасе есть, но Альбус может что-то изменить. Тебе лучше быть выспавшимся. Гарри, которому очень хотелось проигнорировать сказанное, все-таки поднял на него взгляд и кивнул, а затем так же равнодушно снова уставился в одну точку, не проявляя никаких эмоций, однако этого хватило только до того момента, пока Снейп не исчез в камине. Секундная пауза в идеальной тишине мгновенно растворилась в оглушительном звоне разбитого с размаху уже пустого стакана из-под виски, а Гарри, нечитаемым взглядом сопроводивший отлетевшие от стены осколки, невнятно прорычал что-то неопределенное и запрокинул голову, укладывая ее на спинку дивана и рассматривая потолок. Чертов Дамблдор с его фениксом разрушил именно тот единственный момент, которого Гарри добивался так долго. И эта злость, которая по мере тупого разглядывания потолка если не утихала, то хотя бы становилась более выдержанной, была вполне оправдана. Перед глазами все уже расплывалось, но ясности мышления это не мешало: только что произошло то, что нарушило крайне важный момент как для него, так и для Снейпа. И Гарри это очень не понравилось. Настолько, что в данную минуту он был намерен это по меньшей мере запомнить.