Ну и крестники

      …Мартль, спишь?..       …А у меня вот сна ни в одном глазу, даром что глаз один.       Вот она, Мисси, второй сон видит. Не так уж и выросла с шести лет. Как меня увидит — каждый раз кричит «Дросси! На ручки!» и обнимает за коленки. Ну, что я ей то «Дросси», то «крёстный» — я привык. А к тому, что теперь ещё и Зелибоба зычно ревёт «НА РРРУЧКИИИ!» и сгребает в охапку… привыкать и привыкать ещё моим бедным косточкам.       Вот он, Зелибоба, пушистым огромным кольцом свернулся вокруг нас троих. Помню — звездочёт, составляя гороскоп Мисси, предсказал, что её счастьем станет мальчик с длинными ушами и бакенбардами. А этому мальчику, оказалось, даже наш доктор Вендельштерн ростом по подбородок.       И я не могу уснуть, лежу — весь одно большое спасибо. Как и сказать-то, за что.       Может быть, что так легко приняли Марту. Мисси шёпотом и по большому секрету поведала — только сейчас, мол, меня поняла; раньше бы — ни за что. А Марту она даже хочет — вижу ведь, как хочет и каких ей усилий это стоит — называть мамой.       Может, за то, что все мои кости гудят от счастья. Помнят ещё салочки-по-стеночкам, для которых Зелибоба мне даже по дружбе туфли заколдовал — как иначе по отвесной стене побегаешь, если ты не дух. Лазалку во Дворе помнят: сколько я вниз головой не висел?.. Раскачаешься на Качелях и видно — ладно бы Нюрнберг, даже нашу деревню Бракельгейм, это с Улицы-то Сезам… А спина помнит Горку. Тот самый миг, когда только скатился, голова немного кружится, и не встаёшь ещё на ноги, а — мир колыбельным пологом, сводом шалаша нависает над тобой.       Или за весёлый сумбур в голове. К стыду моему, я в первый же день забыл и перепутал, кто на Улице есть кто — окликнешь Кубика, а он вовсе Еник, позовёшь Гровера, а это Герри… Что поделать — во Дворе и порядки не те, что на званом балу. Мисси говорила, мол, завтра пойдём в школу — там и разберёмся, пересчитаете всех со Знаком и запомните.       А может быть, за необычный ночлег. Как мы и уместились-то в этом дубе — ума до сих пор не приложу: снаружи он таким большим не выглядел. Да и Зелибоба в нём жил не один. Я и испугаться не успел — почти сразу понял: не змеи, а галстуки при виде нас поползли к своим вешалкам, как только он ступил на порог. А из яркого ящика выбрались поздороваться игрушки-потеряшки. Кого-то из них дворовой нашёл во Дворе и починил как умел, кого-то — заиграли в детском саду и ему подарили.       А ведь если подумать — со мной почти так же было.       Разве что я с детьми Штальбаумов столько за десять лет не играл, сколько здесь за день. Старший советник-то суда. Часовщик-то и мастер. Нет: главное — наполовину игрушка.       Вот за что спасибо.       Ведь какая игрушка не счастлива, когда с ней — играют.