Innuendo / Недосказанность

Перед тем, как уйти, ты научил меня смелости звезд: Их свет живет вечно, даже после смерти. Задыхаясь, ты объяснил мне бесконечность, Объяснил, насколько это необыкновенно и прекрасно — просто существовать.

— Поверить не могу! После двух недель в плену, единственное, что они смогли предоставить ей, это пара дней на медитацию?! — Формулировка была немного другой, как я помню. Ей дали выбор между возвращением на фронт и отдыхом. — Вот именно! — Энакин резко развернулся на каблуках, с вызовом глядя на Оби-Вана. В его светлых глазах плясали блики от тусклого лунного света, проникающего в простенькую комнату через приоткрытые шторы. — Они дали выбор между тем, что она и без того имела! После всего того, что она перенесла, после ее подвига, после возвращения потерянных джедаев с её помощью, наш Орден не удосуживается хотя бы поблагодарить её, а не отсылать подальше!       Кеноби недовольно выдохнул, продолжая наблюдать за своим бывшим падаваном, нервно расхаживающим по его покоям.       Энакин ворвался к нему поздно вечером — мрачный, полный раздражения и вины. Услышав нетерпеливые стуки в дверь, Оби-Ван отвлёкся от глубокой медитации, медленно приходя в реальность. Зрение и слух восстанавливались постепенно, но с каждой секундой возвращения стуки будто бы росли в интенсивности. Джедай понял: если не откроет сейчас, то рискует остаться без двери вовсе.       Вопросов, кто мог заглянуть к нему в этот поздний час, не возникло. Только один человек позволял себе подобную наглость и никогда не извинялся за неё. Но подобных ситуаций не возникало достаточно давно, а значит, случилось нечто неприятное и с этим надо что-то делать. Поэтому он, разблокировав дверь, поприветствовал ученика коротким «я тебя слушаю, Энакин» и вернулся на свою кровать. — Не понимаю, почему ты так обеспокоен. Асока выглядела довольно мирно, давая отчёт о своём… приключении. — «Приключении», а? — Скайуокер наконец перестал рассекать по небольшому пространству, сел на пол напротив своего мастера. — Я так боялся, что снова её потеряю, Оби-Ван…       Старший джедай внимательно вгляделся в лицо своего друга. Губы Энакина сложились в одну тонкую грубую линию, брови напряженно нахмурились, а светло-голубые глаза, устремленные куда-то в пустоту стены, стали на секунду прозрачными, отражающими глубинные, сложные эмоции.       Нет, Кеноби не собирался начитывать ему Кодекс, напоминать о запрете привязанностей или пытаться истолковать произошедшее как волю Силы — если бы Энакин нуждался в этом (что было довольно спорным предположением), то обратился бы к магистру Йоде, а не заявлялся излить душу в глубокой ночи.       Две недели отсутствия Асоки ударили и по нему тоже: мало того, что он сам в некотором роде остался без падавана, так ещё и мог потерять ученика, что каждый день её отсутствия становился всё более замкнутым, агрессивным и нетерпеливым. Он показательно не слушал брифинги Совета, уходя сразу после получения личных заданий, отказывал в просьбах помочь Храму и всё больше времени проводил в одиночестве, практически не выходя из своих покоев и командных пунктов, шерстя голонет и военные частоты в поисках упоминаний о молодой девушке-тогруте.       Оби-Ван, конечно, пытался поговорить с ним, но получал в ответ лишь грубые просьбы-приказы оставить его в покое. В конечном итоге его поддержка свелась к негласной солидарности: магистр Пло-Кун, присутствующий при исчезновении Асоки, помогал Энакину не опускать руки, а Оби-Ван прикрывал их обоих перед остальной частью Совета, когда те слишком задерживались при очередных поисках.       Но их падаван нашлась сама, в очередной раз утерев нос Совету, что был готов списать её со счетов как без вести пропавшую в битве или чего похуже, объявить дезертиром. Пло-Кун с нескрываемым восхищением рассказывал ему о её фееричном возвращении: Асока, схуднувшая, уставшая, покрытая грязью и пылью с головы до пят, сверкала своей счастливой улыбкой, слушая сухую похвалу магистра Винду и приобнимая подростков-юнлингов, давно считавшихся погибшими.       В тот тёплый вечер она была настоящей героиней. — Но ты не потерял её, Энакин, — мягко сказал Оби-Ван своему ученику, чуть открываясь в Силе и прислушиваясь к эмоциям собеседника. — Она жива, не сломлена и, кажется, рвётся в бой.       Он почувствовал секундное спокойствие, радость, но тут же вернулась грусть, обида и… боль?       Скайуокер перестал смотреть в стену, перевел взгляд на бывшего наставника — от этого взгляда по спине Кеноби прошёл холодок. — На этот раз пронесло. Но только в этот раз. А что будет, если меня снова не окажется рядом? Из-за моего себялюбия, из-за моих амбиций и эгоизма она… — голос Энакина дрогнул, по их старой Связи в Силе прошла очередная волна боли, — она однажды умерла, а я ничего не мог с этим сделать.       В комнате воцарилось молчание, лишь изредка прерываемое далёкими отзвуками столицы. — Так это из-за Мортиса, да? Я заметил, что ваши отношения чуть изменились с тех пор.       Спустя какое-то время Оби-Ван продолжил: — Мы не можем быть до конца уверены в том, что там произошло. Отец, Дочь и Сын… Наши… видения. Трудно сказать, было ли это на самом деле или Сила что-то пыталась сказать нам через странный совместный сон.       Энакин сильнее оперся о стену, закрыл глаза из-за противоречивых воспоминаний, что уже который оборот оставались без необходимых объяснений и ответов. Мало того, что его мучил огромный пробел в памяти, так и пережитое не давало ему покоя. Он никогда не забудет тот момент, когда Асока, его падаван, его родственная душа и опора в этой Галактике, безжизненно рухнула к ногам Сына. — Я ничего не утверждаю, ты знаешь. Но я почувствовал… Она не просто умерла, она… — Энакину было очень сложно подобрать слова, чтобы объяснить свои чувства, — когда она упала, я потянулся к ней в нашей Связи в Силе и… Всё, что я увидел на том месте, где был свет, эмоции, цвета и запахи, это была… это была… — Пустота, — закончил за него Кеноби. — Да.       Энакин вновь посмотрел на мастера. Сила наполнилась интересом и нерешительностью. — Спрашивай, Энакин, — произнес Оби-Ван тоном старика.       Младший джедай грустно улыбнулся. Он уже очень давно отвык от их Связи. Она была намного слабее, чем с Асокой, но, всё же, была. И в самые трудные минуты — такие, как сейчас — проявлялась и подсказывала ему правильный путь. — На самом деле, я пришёл к тебе, потому что знал, что ты не осудишь меня. Моя… привязанность к Асоке действительно сильна и продолжает расти с каждым днём. И это иногда бывает болезненным. Я думал об этом практически с первого дня знакомства с ней. Боялся, что мы не поймём друг друга. А в итоге она оказалась гораздо нужнее мне, чем я — ей. Ты знаешь, мне давно уже нечему учить её, но вряд ли я когда-нибудь отпущу её полностью. Мы договорились, что, когда война наконец-то закончится, мы не потеряем связь и останемся вместе вне зависимости от решений Совета. Да, это неправильно и совсем не по-джедайски, но тогда зачем Орден приставляет падаванов к рыцарям в обязательном порядке? Разве это не естественно — со временем привязываться к тому, с кем проводишь день за днём и… любить свою вторую половинку? — Это разумные вопросы. Я читал о том, что изначально падаваны работали в одиночку, уже во взрослом возрасте сами выбирая, учиться дальше у наставника или продолжить свой путь самостоятельно. Изучая ситхское «правило двух», старые мастера предполагали, что по такому же методу можно образовать некую «диаду Силы» — мощный союз двух душ, что принесёт баланс во Вселенную и будет его поддерживать. Конечно, сейчас мы понимаем, что это лишь легенда, и не более, но культура наставничества прижилась в Ордене и вот уже многие века является обязательной для всех. Но подавляющее большинство рыцарей учат своих падаванов по старым правилам и общаются с ними сугубо по делу, пресекая шансы возникновения чувств. Это привычная, проработанная до мелочей система, через которую прошли десятки успешных джедаев. Мой мастер, ты и я стали… исключением из правил. А началось всё с новых идей, что появились не так давно и не нашли достаточной поддержки и одобрения Совета. — Ты про Дуку? — Осторожно спросил Энакин. — Некоторые учителя в Академии рассказывали, что он осуждал классический подход к обучению. — Граф всегда был революционером. Он не страшился ни Совета, ни трибунала. Когда я был юнлингом, он учил нас понимать Живую Силу, говорил, что только доверяя своим эмоциям, а не отрекаясь от них, мы найдём истину. Его теории не были особо популярны, но те, кого он смог вдохновить, достигали больших успехов во владении Силой. Квай-Гон мало рассказывал мне о собственных падаванских временах, но он до самого конца был глубоко предан Дуку. Кто знает, — Оби-Ван чуть запнулся в речи, отмахиваясь от страшных воспоминаний, — может, граф бы и остался в Ордене, будь мастер Джинн жив.       Он молчал некоторое время, собираясь с мыслями. — Я понимаю, твои чувства к Асоке, правда. Но джедаи давно разучились любить, Энакин, — в голосе Оби-Вана слышилась огромная горечь, но он не прятал взгляд светлых глаз от ученика. — Если это действительно так, расскажешь мне о своём опыте? Я прошу не как твой ученик, но как твой друг и брат.       Минутная нерешительность исказила лицо Кеноби. — То, о чём я поведаю тебе, Энакин, очень запретное и личное, — начал он, устремляя взгляд в окно, — до этого момента я никому не рассказывал и мне хотелось бы, чтобы эта история так и осталась неизвестной. Но если это поможет тебе обрести спокойствие, значит, пришло время тебе её услышать. — Я буду молчать, Оби-Ван. — Твой спаситель и по совместительству мой учитель был необычным человеком, как ты мог слышать. Наверное, самым необычным и интересным джедаем в Храме. Его боевой подготовке мог позавидовать даже Магистр Винду, а познаниями в Силе и возможностями владения ей он мог дать отпор даже Йоде. Но помимо этого, Квай-Гон имел большое сердце, тепло которого не мог заглушить ни один постулат Кодекса. Он любил немногих, но в силе его чувств нельзя было усомниться. В конечном итоге… — Оби-Ван на секунду замялся, а Энакину вдруг показалось, что выглянувший из туч лунный свет сделал его образ на много лет старше, — в конечном итоге он был тем, кто дал мне возможность любить и быть любимым в ответ, пусть и под покровом тайны. И, крифф бы меня побрал, Энакин, те годы были лучшими в моей жизни.

***

      Хрустальное небо, свежесть травы от только что отгремевшей грозы, обилие маленьких, холодных ручейков и разнообразных видов птиц и бабочек в воздухе — мастер Квай-Гон не соврал: Альдераан был удивительно красив в эти галактические обороты.       Оби-Ван, терпеливо ожидающий своего учителя у входа в главный корпус местного Университета, внимательно изучал проходящих мимо студентов.       Это было не первой их поездкой на Альдераан, но самой длительной после многих лет. Совет направил их под предлогом заслуженного отпуска для медитации, но, на самом деле, их миссия была гораздо сложнее — необходимо было за неделю наладить дипломатические связи с местным домом Органа, что собирался выдвигать своего кандидата в Галактический Сенат.       Вот только сам Оби-Ван оказался максимально изолирован от миссии: Квай-Гон взял все переговоры на себя, а на возмущения падавана ответил благожелательным «Наслаждайся отдыхом, Оби-Ван» и исчез, изредка мелкая на площади жилых участков, где находились выделенные им апартаменты, и будто бы не замечая своего ученика. Вплоть до сегодняшнего дня. Зайдя к нему в комнату ранним утром, Джинн шепнул ему, сонному и едва разлипшему глаза: «Встретимся у Университета после полудня, я дам тебе сигнал» и удалился.       А сейчас его ученик старался отгородиться от улыбающихся ему студентов и студенток, ручейками возвращающихся с лекций. — Доброго дня тебе, друг! — Высокий парень из группы студентов, проходящих рядом, отсалютовал Кеноби, подмигивая. — Никогда не видел настолько красивых джедаев. — Ээ-э, спасибо, — Оби-Ван почувствовал, как заливается краской, — и вам хорошего дня.       Смущённый, он отошёл в тень цветущего дерева, не выдерживая давления многочисленных заинтересованных в нём голодных и пошлых взглядов. Чтобы успокоиться, принял позу медитации и закрыл глаза, игнорируя окружающих людей.       Культура местного населения предполагала открытые мнения и речи, искренность комплиментов и особое отношение к красоте и искусству: альдераанские студенты, в отличие от аскетичных юнлингов Храма, носили роскошные мантии и платья, украшенные тонкими узорами с вкраплениями драгоценных камней. Парни подчеркивали жилеты гербами своих семей и фигурными брошками, а девушки плели удивительные, вычурные причёски, добавляя в них украшения из серебряных и золотых цепочек, свежих и высушенных цветов.       Для Оби-Вана это всё ещё было непривычно и дико. Путешествуя по Галактике с учителем он видел странные, ужасные и грустные вещи, видел людей, едва сводящих концы с концами из-за бушующих гражданских войн и деятельности преступников, видел и тех, кто не жаловался на свою жизнь, довольствуясь тем, что имел.       Роскошь и китч можно было встретить, наверное, только на Корусанте — столичная жизнь развращала бывалых борцов за справедливость и свободу своей беззаботностью и сытостью — по крайней мере, на Верхних уровнях.       Но Альдераан отличается от всех посещённых им планет (которых было уже, наверное, минимум полсотни — Оби-Ван давно перестал считать). Тут роскошь не резала глаз, а грандиозные постройки, архитектура которых отдавала дань окружающей города природе, не напрягали, напротив — джедай чувствовал некое спокойствие, бродя по местным садам и улицам, вдыхая ароматы цветов и фруктовых деревьев, ветки которых склонялись к земле из-за спелых, нетронутых плодов.       Не так давно он ушёл бы из Ордена ради такой жизни — яркой, утончённой, наполненной познанием и спокойствием. Но попытки откреститься от собственной судьбы всегда имели плачевные последствия: иногда в виде умирающих на его руках, когда-то любимых людей, но больнее всего —в полных разочарования и гнева, таких родных глазах. — Ты знаешь, что медитируя, привлекаешь ещё больше внимания к своему милому личику, не так ли, Оби-Ван? — Учитель, — ответил Кеноби, не открывая глаз и моля Силу, чтобы та не выдала его смущение, — вы, вроде как, должны были отправить мне сигнал. — Решил, что ты найдёшь меня и без него.       Оби-Ван открыл глаза, укоризненно глядя на своего учителя. Тот стоял совсем рядом, будучи очень довольным собой, природой вокруг и ситуацией, в которую погрузил падавана. Его вечно молодое лицо украшала победная улыбка, а сам он излучал волны тепла и спокойствия, достигающие его ученика в Силе. Оби-Вану определённо нравилось наблюдать его таким. Он ответно улыбнулся учителю, поднимаясь с земли. — Как понимаю, переговоры прошли успешно?       Квай-Гон помог ему встать, на секунду задерживая прикосновение к его запястьям. — Да, да, — чуть рассеяно ответил Джинн, — более чем успешно. Бейл Органа предложит свою кандидатуру в качестве Сенатора как только внутренние силы утрясут все недопонимания. Обстановка во дворце накаляется с каждым днём… Так или иначе, свою задачу мы выполнили и теперь можем вдоволь отдыхать, если ты, конечно, не рвёшься возвращаться в Храм. — Ну, во-первых, — начал Оби-Ван, поддерживая саркатичный тон учителя и напрявляясь к середине цветущего сада Университета, — задачу выполнили вы, а не «мы». «Мы», к сожалению, в этот раз не получились. — Прости, — перебил его Квай-Гон, следуя за своим учеником, — не хотел утомлять тебя переговорами и общением с манерными монархами — знаю, что ты это не любишь. А «во-вторых»?       Оби-Ван перестал бесцельно уходить от мастера, обернулся к нему и подло улыбнулся, наблюдая за ничего не понимающим Джинном. — А во-вторых, — сказал он он, посмеиваясь, — я лучше целый день буду говорить с местными душнилами из дворца, чем вернусь в Храм, не изведя вас, учитель. Догоняйте!       С этими словами он бросился через ограждение, быстро спускаясь по зелёному холму, на котором стоял Университет. Путь его лежал по слабо вытоптанной тропинке, что вела прямо к манящей своей прохладой и хрустальной чистотой реке, скрытой от посторонних за небольшим скоплением цветущих вишен. Он давно приметил этот уголок, бродя по окрестностям города. Теперь юноша хотел, чтобы и учитель его увидел. — Ты испытываешь моё терпение, Оби-Ван! — наигранно зло крикнул ему вслед Джинн, устремляясь вдогонку за своим несносным падаваном. — Ты можешь пожалеть об этом сам!       Мужчина пустился в погоню, отпуская контроль над эмоциями и сдержанный образ, который висел на его шее мёртвым грузом с самого их прибытия на эту планету. Быть сухим и педантичным в столице свободных мыслей и всевозможных наслаждений? Его мастер назвал бы это чистым кощунством.       Но Дуку здесь не было, зато был Оби-Ван — его прекрасный Оби-Ван, возмужавший и всё менее походящий на того неуверенного в себе мальчишку, раз за разом лишающего его самоконтроля своими малообдуманными выходками. Но они, конечно, давно разрешили все обиды и недопонимания за долгими (и порой неприятными), разговорами.       Сейчас их отношения напоминали абсолютную идиллию: они мало говорили — это было лишним. Каждый понимал друг друга через возмущения в Силе — а потому их дуэт справлялся со сложнейшими заданиями в два счёта. Это вызывало благое восхищение в Храме, их стали ставить в пример всем мастерам и падаванам. Вот только одну деталь учитель и ученик старательно скрывали. Это было абсолютное нежелание отпускать друг друга, хотя Оби-Ван был более чем готов сам стать рыцарем (даже его молодой возраст не стал преградой — уникальные возможности признавал как сам Квай-Гон, так и Совет джедаев).       Квай-Гон невольно затаил дыхание, пробравшись через цветущие кусты и деревья и находя своего падавана у реки. Картина, открывшаяся ему, поражала своей красотой.       Его ученик стремительно снимал с себя мантию, а затем тонкую тунику, оставаясь в одних только штанах. Быстро нагнувшись, Оби-Ван стащил с себя крепкие сапоги, бросая их к прочим своим вещам. Заметив, что Квай-Гон наконец-то догнал его, он подмигнул ему и побежал в воду, ныряя в реку с головой.       Оби-Ван находился в расцвете своей физической красоты — вряд ли это утверждение можно было бы опровергнуть. Его лицо всё ещё сохраняло некую невинность: пухлые щеки, большие голубые глаза и гладкий подбородок свидетельствовали о том, что молодой организм продолжал расти и изменяться. Но в то же время, его тело было украшено сильными, хотя и тонкими, мышцами — это результат частых тренировок и многочисленных боевых столкновений.       Джинну было сложно отрицать, что он бессовестно любовался своим учеником. Своим творением, в каком-то смысле. — Ну и чего же вы ждёте, мастер? — звонкий голос вывел его из транса мыслей, заставляя вспомнить и, крифф его возьми, увидеть, что обнажённый Оби-Ван всё ещё был перед ним, — Боитесь промокнуть, не так ли?       Парень выжидающе улыбался, глядя на учителя и чувствуя, как в Силе растёт восхищение и… желание? Следуя своим инстинктам, он нарочно поправил отрастающие влажные волосы, позволяя каплям спускаться по его руке, а затем и по торсу, вырисовывая замысловатые узоры на его плоском животе. Вдоволь налюбовавшись замешательством старшего джедая, Оби-Ван, оттолкнувшись от дна, сделал изящное сальто назад и вновь исчез в воде. — О, ты станешь причиной моей гибели, Оби-Ван, — еле слышно сказал Квай-Гон, снимая с себя верхнюю одежду, что в считанные секунды присоединяется к вещам ученика на траве. Он прыгнул в воду, чуть щурясь из-за новых ощущений.       Как ни странно, вода была очень приятной к телу и даже тёплой — в противовес прохладному воздуху и ледяным дождям. Она расслабляла напряжённые мышцы, успокаивала разум. Неудивительно, что Кеноби выглядел таким счастливым, когда подплыл к нему. — Не говорите так, учитель, — тихо ответил он на риторическое утверждение, — вам лишь бы упрекнуть меня лишний раз.       Джинн внимательно смотрел в его светлые, хрустальные глаза, в которых отражалось небо. Да, Оби-Ван определённо знал, что происходило между ними и как он выглядел с точки зрения мастера. Вопрос был в другом — это было очередной выходкой-испытанием или откровенным признанием, которое нужно было озвучить?       Квай-Гон открывается ему в Силе, снимая с себя все лишние в данный момент щиты и чувствуя, что ученик действует так же. Набравшись необходимой храбрости из их немого шёпота, он находит руку Оби-Вана под водой и переплетает их пальцы, особенно сильно сжимая его ладонь. — Два года прошло, — шепнул он ученику, когда тот подплыл совсем близко — так, что он мог чувствовать его прерывистое дыхание губами, — ты всё ещё это чувствуешь?       Оби-Ван внимательно смотрел на него и выглядел таким нереальным, таким мудрым и наивным одновременно. Он хватался за своего учителя ментально и физически — взялся за его обнажённое плечо свободной рукой. Прикосновения подозрительно странно обжигали.       Оби-Ван — огонь, чистое, но дрессированное пламя. Оби-Ван разрывается от противоречий, но не даёт себе пасть, удерживая в себе каждое из желаний. Но он готов сдаться, ведь времени осталось совсем мало — через несколько дней они покинут Альдераан, через пару недель он приступит к испытаниям рыцаря-джедая, а через несколько месяцев ему придётся взять падавана. И он так и не признается терпеливо ожидающему от него ответа учителю, что… — Я хочу это чувствовать, Квай-Гон, — сказал Кеноби прямо в его губы, а затем аккуратно, но напористо, поцеловал.       Над головами джедаев запели птицы, когда Квай-Гон ответил ему. Нежно коснулся языком нижней губы, углубляя поцелуй, погладил кончиками пальцев шею, вызывая лёгкие вздохи Оби-Вана. Другой же рукой продолжал держаться за него в воде — гладил большим пальцем ладонь и запястья.       Их Связь горела: они испытывали приятный жар в груди, необъятную радость и ощущение чистейшего счастья. Разум же утверждал обратное: «это неправильно», «это страшно», «это противоестественно», но никто не прислушивался к возмущённому крику. Сила подсказывала, что они на верном пути. — Поплыли на берег, — тяжело дыша, сказал Квай-Гон, неохотя отрываясь от раскрасневшихся губ ученика, — тут становится душно. — Да, — выдохнул Оби-Ван, вновь опаляя лицо учителя своим дыханием.       Они добираются берега быстро, даже слишком быстро, но всё ещё держатся за руки. Оби-Ван, хитро улыбаясь, толкает Джинна на траву, садясь на него сверху. Руки мастера рефлекторно опускаются на его бедра, пальцы поглаживают выпирающие косточки — и всё это ощущается таким приятным, таким правильным. — Мандалорская герцогиня, должно быть, долго плакала, когда ты ей отказал, — едко заметил Квай-Гон, пока Оби-Ван исследовал его шею поцелуями и ласковыми прикосновениями.       В Силе на пару секунд пробежало небольшое раздражение, сменившееся новой волной жара. — О-оо, да заткнитесь вы, мастер, — сказал падаван, отвлекаясь от его шеи, — кто ж виноват, что в те годы вы не видели дальше своего носа. — Действительно, — прошептал Квай-Гон, вновь прильнув к таким желанным губам Оби-Вана, — действительно, я был слепцом.       Мир будто бы останавливается вокруг них: не имеет смысла ни окружающая их действительность, где сама природа подталкивет к признаниям, ни постулаты Кодекса, что были нарушены ими в этот день. Смысл имело только время. Сила кричала о том, что его оставалось совсем мало.       «Я скоро потеряю его», — пронеслось в голове у обоих. — Оби-Ван, я… — начал Квай-Гон, разрывая поцелуй только чтобы увидеть лицо Оби-Вана, выражающее так много эмоций. Что он хотел сказать ему? Что любит всей душой и телом? Что всегда будет любить? Или, может быть, что останется рядом вне зависимости от решений Совета? Предложит уйти — вот так просто, вместе, чтобы продолжить изучать Живую Силу с мастером Дуку, чуть позже обретя бессмертие? Объяснит, как это необыкновенно и прекрасно — просто существовать, просто жить, чтобы видеть его. — Я знаю, — отвечает Оби-Ван, беря руки мастера в свои и поднося их к своей груди — к тому месту, где бешено билось сердце, — знаю.

До битвы на Набу оставалось меньше месяца.

***

— …спустя несколько дней нам было приказано возвращаться на Корусант. Вскоре нас направили разрешить вопрос блокады на Набу. А остальное ты знаешь сам, — завершил свой рассказ Оби-Ван, пряча влажные глаза от Энакина.       Скайуокер молчал некоторое время, переваривая услышанное. То, о чём поведал Оби-Ван, объясняло многое — даже слишком многое: начиная от его постоянной отрешённости, когда их с Асокой разговоры касались Альдераана и желаний как-нибудь туда вернуться, заканчивая подавленным настроением во время ежегодного празднования освобождения Набу. Конечно, он знал, что его учителя были близкими друзьями — но любовниками?! Да, когда он был совсем маленьким, Оби-Ван отмахивался от просьб рассказать о почившем джедае — тогда Энакин объяснял это ещё не до конца зажившей раной на сердце учителя. Но рана оказалась более масштабной, чем он предполагал.       Наконец, он встал с пола, подошёл к учителю, чьи плечи мелко подрагивали от нахлынувших эмоций и обнял — крепко, по-братски, давая понять, что он не один столкнулся с этими чувствами. Кеноби обнял его в ответ, пряча лицо в широком плече ученика. — Ты не виновен в его смерти, Оби-Ван, — тихо сказал Скайуокер, мягко похлопав мастера по плечу, — ты не мог знать, чем всё обернётся.       Вскоре Кеноби успокоился, глубоко вздохнул и отдалился. — Я не мог и мечтать о лучшем мастере, Энакин, — сказал он, мягко улыбаясь своему ученику, — как и о лучшем падаване.       Энакин улыбнулся ему в ответ, хотел сказать что-то глупое и восхищенное, но был прерван быстрым жестом Кеноби: — Я и Квай-Гон честно служили Ордену на протяжении многих лет, но знали истинное счастье лишь в те редкие моменты, когда могли познать любовь. Как твой учитель, я должен отругать тебя за проявление привязанности. Но как твой друг, скажу лишь одно… Не теряйте время. Кто знает, когда оно закончится?       Энакин неверяще глядел на него пару мгновений, а затем его лицо наполнилось твёрдой решимостью. Нет, в этой схватке со временем он выйдет победителем. Тем более что война скоро придёт к завершению. — Спасибо вам, мастер! — крикнул он, выбегая из комнаты Оби-Вана и исчезая в темных коридорах Храма.       Оби-Ван улыбнулся — он знал, кого его непутёвый и бесцеремонный ученик разбудит следующим.       Он позволил себе отойти ко сну с блаженной улыбкой и чувством того, что в эту ночь он помог одному юному сердцу понять свои чувства.       Засыпая, он подумал: «Мастер бы гордился мной», не подозревая, что по ту сторону мировосприятия Квай-Гон сидел рядом с ним на кровати, гладил драгоценного ученика по волосам и определённо гордился им.       

Задыхаясь, я объясню бесконечность, Объясню, насколько необыкновенно и прекрасно то, что мы существуем.