Химия на кончиках пальцев

Целый день я неумолимо болела, а если точнее, деградировала, просматривая абсолютно бессмысленные ролики на просторах сети интернет. Зато от грешных мыслей о химике отвлеклась полностью, радуясь, что мой мозг начал медленно превращаться в жижу. Родителей не было с самого утра, свалили на работу, а я чувствовала себя просто божественно в своей уютной кроватке и полном одиночестве, пока мой заслуженный отдых не прервал звонок в дверь. — Кого там черти принесли? — вслух простонала я, нехотя выползая из-под одеяла и раздражённо запихивая ноги в тапки. Ну, кого же ещё они могли принести. — Ты жива? — выдала Юлька, вместо приветствия, как только я открыла дверь. — Жива, жива, — успокоила я с некоторым сожалением в голосе. — Татьяна Анатольевна узнала, что тебя в школе нет, так развонялась, ты бы видела! — Ну, конечно, мне теперь ещё и болеть нельзя. Мы прошли в мою комнату, где я вновь залезла под одеяло. Юлька уселась рядом, глядя встревоженно. — Сонь, ты вообще как, в порядке? Вид у тебя не очень, — обеспокоенным голосом проговорила она, не сводя с меня глаз. — У меня температура, — коротко ответила я. Не говорить же ей, что я так некстати вспомнила, как вчера с Максимом Николаевичем в его ванной обнималась. Вообще, я решила эту историю оставить под замком, как и своё внезапно проснувшееся либидо. Я доверяла Юле, но такими вещами делиться с ней почему-то не хотела. — А с губой что? — Упала неудачно. Ну, ты знаешь, я могу. Хоть в чём-то моя неловкость сыграла мне на руку. — У нас сегодня самостоялка была по матану, а я в этих интегралах вообще не шарю. Пришлось просить помочь Ширяева, — Юлька произнесла это быстро, краснея, словно надеясь, что я мимо ушей пропущу. Не дождёшься, подруга, теперь ты влипла. — Как это Ширяева? — я резко села и пытливо уставилась на неё. Дело в том, что Матвей Ширяев целых семь месяцев мутил мутки с Юлей, но после одного ужасного инцидента, потрясшего стены школы, замкнулся в себе. В итоге моя дорогая подруга не вывезла его переживаний и в слезах бросила Матвея на произвол судьбы. Это произошло ровно в этой же комнате, Юлька ревела у меня на плече и сбрасывала настойчивые звонки Матвея, а я не понимала, почему должна участвовать в этом мексиканском сериале. С тех пор фамилия Ширяев стала для меня таким же стоп-словом, как Лида для Юльки. — Матвей просто дал мне списать, и всё! — подруга беспечно улыбнулась, но я-то вижу, что за её улыбкой скрываются боль и страдания за упущенное время. — Он вместо тебя со мной сегодня сел. — Ещё и так! — воскликнула я возмущённо. — Юль, если история повторится, я за себя не ручаюсь. Я тебя тогда месяц выхаживала, а он всё ещё живой, хотя я думала, что повесится после Кати... — Соня, это не смешно, — абсолютно серьёзно оборвала меня Брынская. Да. Да, чёрт возьми, я переборщила, это в самом деле было абсолютно не смешно. Мы не любили вспоминать про Катю Ширяеву. Что уж там, никто в нашей школе не любил вспоминать про Катю Ширяеву, все просто предпочли сделать вид, будто ничего не было, кроме Матвея, разумеется. Катя была его сестрой, ей было четырнадцать, самая обычная семиклассница без дурных или раздражающих замашек, училась прилежно и не прогуливала уроки. Одним словом, никто не ожидал от Кати какого-то подвоха и, наверное, именно поэтому вся школа не кричала от ужаса, а просто замерла в немом шоке, когда эту совсем юную девочку нашли повешенной в раздевалке. Она не оставила ни предсмертной записки, ни каких-либо намёков, чтобы хотя бы помочь понять причину её поступка. Просто затянула ремень на шее, зафиксировала его на балке душевой кабины и повесилась. Полиция даже особого значения этому не придала, отметили как самоубийство, даже не узнав, травил ли кто Катю, да и вообще, что могло сподвигнуть её на такой поступок. Беззвучно повисших в воздухе вопросов было много, но отвечать на них было некому. — Извини, — проронила я, отводя взгляд. Вся эта история снова пронеслась перед моими глазами, словно это было вчера. Ужасные ощущения. — Да ничего. Сонь, ты это... Сильно будешь против, если мы с Ширяевым снова сойдёмся? — тихо спросила Юлька, внимательным взглядом изучая узор на ковре. Я шумно вздохнула и легла обратно в кровать, на ходу чуть не разъебав себе голову о спинку. — Твоя жизнь, тебе решать. — Просто мне ни с кем не было так легко, а я взяла и оставила его в самый тяжёлый момент жизни... — Да поняла я, поняла! — воскликнула я, не желая загружаться воспоминаниями о самом тяжёлом моменте из жизни Ширяева. И так уже загнались по самое не могу. — Можешь считать, что я вас благословила. — Соня, ты лучшая, — Юлька буквально упала на меня, душа в объятиях и отпустила только когда я захрипела, судорожно ловя губами воздух, и громко раскашлялась. — Шла бы ты домой, пока не заразилась, — голосом старой бабки пробормотала я, когда Юлька отстранилась. — А то заболеешь ещё, как тогда с Ширяевым сосаться будешь? В ответ она зарделась, словно Богородица, впервые услышавшая про Святого Духа. Ну и ладно, зато по барам шляться перестанет, а я перестану переживать за неё. Наверное. Юлька ушла через час, и очень вовремя, потому что буквально сразу после неё пришла ле маман, да не одна, а со своей чудесной сестричкой. — Здра-а-авствуйте, тётя Лида, — протянула я, выдавив вымученную улыбку, как только тётушка вошла в мою комнату. — Бедняжка, — вместо приветствия вздохнула она и тут же подошла ко мне и нагнулась, внимательно заглядывая мне в лицо. — Я вас заразить могу, — предупредила я, хотя прозвучало, наверное, как угроза. — Твоя мама переживает, что ты навлекла на себя беду, — ага, с каждой секундой становится всё интереснее. — Есть ли у тебя какие-нибудь заклятые враги? — Ой, тёть Лида, вы не в ту сторону теории строите, — я нервно рассмеялась, — я по жизни к себе неудачи притягиваю, не только сейчас. Сказала я, значит, это и тут же пожалела. Потому что тётя Лида моментально выпрямилась и прикрыла рот ладонью, пребывая в искреннем ужасе, а я не придумала ничего лучше, кроме как медленно уползти под одеяло с головой. — Девочка моя, тебе необходимо посетить нашу церковь, у нас проходят лучшие ритуалы от сглаза! — тётушка буквально выковыряла меня из-под одеяла и, схватив за плечи, безудержно затрясла. – Никуда я не пойду! — я обессиленно отмахнулась и, вскочив с кровати, бросилась прочь из комнаты. На кухне мама уже вовсю занималась готовкой, видимо, жутко довольная, что её сестра пришла помочь нерадивой дочери. — Соня, ты чего босиком ходишь?! Больная же! — возмутилась она, как только я, чуть ли лазерами из глаз не стреляя, появилась на кухне. Подойдя к мамке, я злобно уставилась ей в глаза и сквозь зубы процедила: — Скажи своей чокнутой сестре, что если она со своей шизой от меня не отстанет, то я приду в её обоссанную церковь и сожгу всю их секту к чертям собачьим. — Это что ещё за выражения?! Следи за языком! — у неё аж веко от моей пламенной речи задёргалось. — И я ещё раз спрашиваю, почему ты босая? — Если она не отвалит, я уйду из дома, — абсолютно серьёзно заявила я, игнорируя мамкины вопросы. Видимо, прозвучало достаточно убедительно, потому что мать, смерив меня недовольным взглядом, буквально вылетела из кухни и, судя по всему, пошла успокаивать потрясённую сестрицу. Я же опустилась на стул, в ужасе понимая, что едва избежала встречи с религиозными ебанашками и таинственного ритуала. За окном трещали птицы, а ещё говном наверняка воняло, весна же. Больше всего мне захотелось сейчас выйти на улицу и хорошенько освежиться, потому что произошедшая оказия уже ни в какие ворота не лезла. Внезапно в мою голову, подобно охуевшей крысе, снова прокрался Максим Николаевич. Ну, здравствуйте пожаловали, его сейчас мне и не хватало. Я стала усиленно думать о птичках за окном, о Юльке и Ширяеве, о тёте Лиде и её церкви, горящей благодатным огнём, но воспоминания об улыбке химика и его объятиях перекрыли всё. Да будьте же прокляты ебучие восемнадцать лет, когда любое внимание со стороны противоположного пола сносит крышу, заселяя непрошенных бабочек, которые только дышать мешают. Я сидела, глядя в пустоту, и с дебильным лицом вспоминала, как пронзительно порой смотрит химик, словно в душу заглядывает; как на его щеках появляются милые ямочки, когда он улыбается так, что даже самое каменное сердце не способно остаться равнодушным; как он хмурится, и между бровей у него пролегает едва заметная морщинка; как недоумённо приподнимает одну бровь, когда я творю очередную дичь. А ещё его руки, словно созданные талантливым скульптором, его губы, которые так и манят, особенно когда он едва заметно усмехается. И то, как он смотрит на меня с высоты своего роста... Такой большой дядя, но такой дурацкий и беспомощный, ведь в самом деле собирался скакать с раной в ноге, не обрабатывая, словно это рядовая царапина. И вот это безобидное существо, не способное даже с гвоздиком справиться, выскочило вчера меня спасать с зажигалкой наперевес. Да ещё и правдоподобно до жути, словно он каждый день с бандюганами срётся. Внезапно я испытала к химику такой прилив нежности, что чуть воздухом не подавилась. К счастью, в этот момент на кухню ворвались мамка с Лидой, поэтому мои блаженные мысли были грубо прерваны. — Лида, я тебе говорю, лекарства ей помогут! — уверяла матушка, встав на пути своей озверевшей сестры. — Где ты видела, чтобы сглаз лекарствами лечили?! — воскликнула Лида, явно порываясь добраться до меня. Я же вместе со стулом пододвинулась ближе к окошку, чтобы выпрыгнуть в случае чего. Второй этаж, даже насмерть не расшибусь. Хотя, наверное, лучше смерть, чем Сатана в облике тёти Лиды. — Не надо её через силу тащить, — твёрдо сказала мамка, и я её даже как-то зауважала. Хотя, возможно, её просто напугало моё обещание сжечь дьявольскую обитель пресвятых сектантов. Лида, видимо, всё же сдалась, сделала шаг назад и обескураженно проговорила: — Ну, как знаете. Потом сами жалеть будете, что вовремя не предприняли меры. Я молча смотрела на удаляющихся по коридору, всё ещё спорящих матушку и тётушку, как вдруг мне захотелось броситься за ними вслед, упасть на колени и просить только об одном. Чтобы любыми ритуалами мои мысли очистили от скверны, имя которой было Романов Максим Николаевич.