Воздушная тревога

      Вводные по новому заданию пришли сегодня утром. Андрюха мрачно сунул мне распечатанный конверт, для ознакомления, значится. Ну чё, я ознакомился. В очередной раз пожалел, что не пошёл в грузчики.        Зато всё стало предельно понятно. Вот почему никто Грифона не спешит комиссовать или отправлять на реабилитацию вместе с полуживой Лялькой — мы начинаем петь хором прямо сейчас. Недолеченные раны и невосстановленные мышцы в таких случаях никого не гребут. Есть ресурс выполнить задачу и сдохнуть — выполняй и подыхай!       Задание — ёжики-серёжики… На такое нужно посылать группу хотя бы как у Синицы, человек на пять. Нас же, как щенят, вдвоём. Ну ладно, не совсем одних — с аналитиком. Которого нужно беречь как зеницу ока. То есть ещё одна головная боль к уже официально имеющейся — найти вход наркотрафика в Одессу и выход его в Европу и Южную Америку. Но, как говорят в жемчужине у моря, цимес в том, что руководит всей местной шайкой-лейкой бывший наш. И его желательно ликвидировать или, на крайняк, явить пред ясны конторски очи.       Я бы лучше разгрузил товарняк. Вагонов на сорок.       Мы похватали рюкзаки привычно быстро, а потом Жданов как-то очень внезапно предложил прогуляться до ближайшего кладбища. Я всегда говорил, что его тянет в некроманты.       Степень моего охеревания прямо пропорциональна скорости речи Грифона. Мы идём среди старых солдатских могил, где никто не может нас услышать, прём за спиной рюкзаки — рейс на Одессу через четыре часа вообще-то как бы! — и, кажется, влипаем вот прямо сейчас в охренительную переделку. Даже нет, мы суём голову в пасть голодному, ну очень голодному крокодилу!       Жданов хочет уйти из конторы. Из конторы хочет уйти Жданов. На Яндексе эта новость стояла бы где-то рядом с «Юрий Куклачев бросает кошек» и «Жириновский женится на мужике».       Кажется, голову Грифону повредило сильнее, чем я думал.       — И давно ты придумал эту милую затею?       — Неделю назад.       Тихо, Чекист, тихо. С психами нужно разговаривать спокойно и ласково, как с девственницей на первом свидании. Где-то червячком заворочалась гаденькая мысль, что это проверка, что меня тестируют на вшивость и желание смотать удочки. Такой подставы от родного Жданова ожидать не хочется.       — То есть до контузии тебе это в голову не приходило?       — Малиновский! Если бы у меня была возможность прожить эту жизнь хотя бы дважды, я, конечно, служил бы родине до славной смерти в песках Средней Азии! — сбился на привычный пафос Жданов. Узнаю брата Колю. То есть вот это вот всё было сейчас всерьёз. Никаких тестов. — Но я не могу так больше! Всё, закончился Грифон.       Вообще, говорят, так бывает. Вот живёт себе человек, живёт, семья-работа-дети. Утром смеётся с шутки коллеги, а вечером прыгает с двадцать второго этажа. У Грифонушки, наверное, где-то так же, только он решил продлить удовольствие на неопределённый срок. Мазохистушка мой. Или всё-таки шизофрения?       — Хорошо, хорошо, я понял. Ты хочешь линять, потому что ты устал, тебя не комиссовали, до пенсии далеко, а тренерская работа тебе не светит. Так?       — Грубо говоря.       — А не грубо говоря — ты об отце подумал?       По-моему, смотреть, как вытягивается лицо Жданова — это отдельное удовольствие.       Когда меня, срочника Малиновского, брали в контору, предупреждали сразу и честно: вход — рубль, выход — два. И выход обычно был вот на такое воинское кладбище со всеми почестями за геройский подвиг. На пенсию с вечным контролем за твоей сильно много знающей мордой. Ну и перевалочный вариант — тренировать психов вроде тебя, если ты на это годен. Вариантов попрощаться с конторой навсегда — нет.       Ну ладно, ладно, один есть. Но это — как раз та самая пасть крокодила. Очень нильского, очень голодного. И выход — уйти за флажки. Спрятаться от тысячеликой и тысячеглазой конторы под новым именем в новой стране. Можно параллельно сдать каким-нибудь американцам своих же — явки там, пароли, но тогда твой шанс на выживание стремится к нулю. Можно затихариться, уйти под камыши, на дно, в ил, где никто не додумается искать. Инсценировать свою смерть — хотя в это поверят едва ли. И жить всю оставшуюся жизнь, боясь, что однажды тебя найдут. Возможно, случайно. Скорее всего — нет. И когда тебя найдут, ты пожалеешь, что не пристрелили сразу, когда ты рвался грудью на волю.       — Ты понимаешь, через что придётся пройти полковнику и Кире? Сколько их ждёт допросов?       Андрей молчит, читает полустёртую надпись на солдатском памятнике. Хмурится. Глаза нездоровые. И я ему сейчас верю — довели мужика. Сильно довели, до края. Когда успели, я ж с ним всё время рядом? Где я не увидел? Хорошо хоть не пулю в висок, и на том, братец, поклон!       — Я вывел свои деньги в офшор, на предъявителя. Если уйду, смогу снять их через полгодика.       Грифон, скотина пернатая, всегда принимает решения быстро.       — Значит, дорогой, поначалу обеспечиваешь нас ты, — говорю ему томно и ржу в ответ на непонимающий взгляд. — Я давно собрался валить. Но не хотел тебя, гада, подставлять. А ты обо мне даже не подумал, планируя рвать когти из эдема.       — Ром…        — Забей, Грифон. Ты просто слишком мало об этом думал и не просчитал все варианты. А я просчитал.       — И?       — И из Одессы можно попробовать рвануть.              Аэропорт Одессы крохотный и старенький. Ещё изнутри ничего, а снаружи больше напоминает заброшенный совковый магазин, разве что огромный. Старенькая шпаклёвочка, облезлая красочка. Но нам не привыкать — аэродромы подскока в наших любимых песках иногда могут похвастаться только крохотным глинобитным сараем.       Контингент тоже забавный, под стать — турки, моряки — этих сразу видно, челночники. Твою мать копать, я думал, эти тётки с баулами вымерли уже! Одна такая катит за собой тележку (мать честная, тележку!) со скоростью панды. Я уже пару раз задел её носком кроссовка, но обогнать не выходит — ушлая злыдня с пучком на затылке будто нарочно топает аккурат перед нами. Идти нам метров десять, но всё равно подбешивает.       — Мамаша, можно побыстрее! — не выдерживаю я, и упомянутая мамаша останавливается прямо как шла, разворачивается, проезжая тележкой по белоснежным моим кроссовкам. Ну бля…       Челночница обиженно поджимает губы и становится похожа на щенка бультерьера. Поправляет круглые очочки, бросает на нас взгляд английской графини и смешно дёргает плечом. Дал же Бог гордости такому сухостою, не пожалел!       Андрей примирительно толкает меня плечом и предлагает выйти и, наконец-то, покурить. Таксисты с всё понимающими взглядами и всеми мыслимыми акцентами предлагают нас отвезти хоть в гостиницу, хоть в Болгарию. По цене почему-то выходит одинаково. Но мы выбираем третий путь — в прокат, где нас уже ждёт не очень новая, зато максимально неприметная машинка.       Час спустя, в густых сумерках, мы всё ещё петляем на неновой и неприметной по Одессе, правда, за рулём теперь Грифон. Я плакаль и сдался. Тот, кто сказал, что этот город построен по принципу шахматной доски, играл в шахматы пьяным. Нумерацию расставлял под экстази. А дорожные знаки! Нет, мы нужный дом нашли-то сразу, грош нам цена, если бы не нашли, а вот заехать туда — это надо иметь нехилую выдержку.       — Да, ЧК, не Барселона, — подтверждает Палыч, въезжая по рампе на площадку, где стоит и сверкает наша новостройка. На шлагбауме никого нет, заезжай — не хочу. Но и парковочных мест с головой. Мы пристраиваем нашу машину подальше от въезда, у неприметной ржавой калиточки. Ржавой. Калиточки. Возле фешенебельной новостройки! Это Одесса.       Обходим двор — якобы в поисках подъезда — и примечаем ещё одну такую калиточку, запертую на ключ, и два места в ограде, где можно легко перемахнуть. Рядом вообще шикардос — строится близняшка нашего домика, тонкое жестяное ограждение, техника. По всей видимости, днём шум и масса народу. Нужно будет ночью слазить разведать.       В подъезде нет консъержки. Точнее, конечно, место для неё есть, но сейчас никого. То ли контора подсуетилась, то ли и правда вакансия. По крайней мере, следов обитания в конуре нет. Лады, выясним. Лифт, седьмой этаж, наша дверь. На подходе Андрей подбирается и предупредительно вскидывает руку. На мягких лапах подходит к двери, прислушивается. Показывает мне указательный палец — в квартире кто-то есть.       Показываю ему жестами, стуча себе по кумполу — мол, аналитика ждём, с кодовым, кстати, Математик. Мы всех аналитиков кодируем Математиками, так проще. Но Жданов качает головой — третьего до ансамбля мы завтра должны встретить в аэропорту.       Вах, то есть приключения начинаются прямо с порога?