Воздушная тревога

      Какого художника так жарко, а? Это ж даже не Узбекистан! Девять утра, а я уже пожалел, что не купил вчера в супермаркете хотя бы идиотскую панаму. Очень подошла бы к моим плавкам с белочками. Но вчера, когда мы прочёсывали Одесский и Ильичёвский порты, было не так уж и жарко, и я наивно полагал, что это максимум. Угу.       Дикий пляж — вода, чистая, как в Средиземном море, полоска песка метров в десять и уходящий вверх земляной обрыв. Там, наверху, — трава и деревья. Здесь, внизу, — песок и камни. Слева, в километре, — частный порт. Справа — открытое море. Мы — отдыхающие. Не издалека, почти местные. Потому нас не интересуют богемные одесские пляжи типа Ланжерона, мы хотим чистой воды, уединения и аскетизма. Покрывальце, варёная кукуруза, арбуз и пара дынь. Зонт от солнца.       Нам, в общем, не привыкать. В Одессе и я, и Грифон уже были. Я — лет в двенадцать, в лагере. В то лето, когда умер отец, а за ним от тоски слегла мама, дальняя тетка из Овидиополя, работавшая в этом лагере, забрала меня на всё лето. У меня была полная свобода и целое лето, когда я не знал ещё, что сирота. Эх, тёть Вер, жаль, что и тебя нет давно. Щас бы твоих пирожочков… Мдя. А Жданов был здесь уже с конторскими. Несколько лет назад тут была какая-то огромная операция длиной в пару лет и силами около сотни конторских. Я тогда отлёживал бока в госпитале, Грифона послали на усиление, да не пригодился. Так и прожил три месяца на курорте, никем не тронутый. Лафа!       Море ещё холодное, несмотря на то, что в воздухе открыли филиал ада, и мы ждём, пока прогреется, потому что плыть нам далеко, судорогу получить неохота, а время терпит. Катька, похожая на мусульманку в каком-то мегазакрытом купальнике — я таких и не видел никогда! — и в дешёвеньком синтетическом пляжном платье с опять-таки длинными рукавами прячется от солнца и отказывается идти купаться под предлогом холодного моря. Чуда не произошло — она даже на пляже остаётся скучной как кактус. Но рукава начинают меня интриговать. Хорошо бы понимать, когда начинать Пушкарёву бояться. Но больше всего меня интригует Жданов.       После разговора на Преображенском кладбище он, кажется, забыл о своей идее петлять. По крайней мере, разговор об этом он сворачивает как Наполеон войска после Ватерлоо — быстро и качественно. Может, это он просто так на стресс реагирует? Утром на балконе на перекуре — я курил, Грифон страдал рядом — я не выдержал.       — Жданов, мы уходим или не уходим? Надо что-то решать, задание как-то не очень похоже на кусочек пражского торта. Если уходим — то нужно искать пути уже сейчас.       — Мы не уходим.       И, главное, рожа такая задумчивая, что так и тянет врезать. Кажется, мы давно не становились с ним в спарринг, накопилось, знаете ли. Но тут, на балконе, как-то не шибко удобно, спарринг можно закончить орлиным полётом.       — А кто мне пел: я устал, я ухожу? Или ты боишься нашу очкастую мышь? Да уйти от такой напарницы — это ж как в пятнашки, как в поддавки сыграть! Раз-раз — и мы на воле! Она, конечно, умная и все дела…       — Что ты мелешь, Малиновский, ну что ты мелешь! Никого я не боюсь. И вообще, не ты ли позавчера, мил друг, пытался мне внушить, что она — диверсантка, Мата Хари, посланная по наши души?       Каюсь, погорячился. Когда она вчера с размаху врезалась в дверной косяк, предварительно проехавшись на мокром полу, который сама ж и намочила, выходя из душа, Катерина немедленно была мной зачислена обратно в бледные аналитические сущности без права помилования. Хотя…       Она могла карту с падением и разыграть, между прочим. Хотя так натурально было — я поверил! Что-то стал Малиновский легковерным. Что-то стал Малиновский стареть.       — Грифон, два вопроса. Первый. Ты ей доверяешь?       — Не определился.       — Уже хорошо. Второй. Мы почему не уходим?       Жданчик молчит, формулирует ответ. Я б тоже чего-то сформулировал, если бы мог.       — А-а-а потому что чуйка, — не выдерживает Андрюха, залазит ко мне в карман, вытаскивает пачку сигарет и достаёт одну. И этот человек не курит! Узнал бы Хлыст — нас бы скрутили в два узла. Ну буквально.       Чуйка — это серьёзно. Это почти так же серьёзно, как вводные, приказы и разведка местности. И иногда даже больше.       — Давай так, — Грифон поперхнулся дымом, скривился, затушил сигарету о пепельницу — вчерашнюю банку из-под тунца. Потянуло жирком и рыбой — я, балда, забыл её перед юзаджем помыть, — пока никто и никуда. Задачу выполняем до того момента, пока подберемся вплотную к Ветрову. А там будет яснее, куда нам двигаться.       — Не веришь в ошибку?       — На контору работало три поколения Ждановых, Ром. Да, контора ошибается, это норма, это бывает. Но нет, нельзя верить конторе на слово.        На том мы совет вождей закончили, закинули в пепельницу вторую трубку мира и отправились на море. И вот два Ихтиандра в плавках сидят под обрывом и ждут с моря погоды — тоже буквально.       — Ну что, ЧК, поплыли? — спрашивает Грифон меня, а смотрит почему-то на Катьку. Правильно, в общем, смотрит: недоверчиво и изучающе. Всё равно он какой-то невнятный, что-то с ним происходит. Катерина прячет взгляд где-то в узорах нашего столетнего покрывальца и солнцезащитных очках, но спину не гнёт, голову не клонит. То есть она видит и понимает, что за ней наблюдают. Как бы содрать с тебя эти рукава и посмотреть, что ты прячешь?       — Поплыли.       Лады, разберёмся. Пока мы попытаемся подобраться к порту. Взятые напрокат гидрокостюмы ждут нас в небольшой расселине, яре, как тут говорят, в десяти метрах отсюда. Но мы пойдём сейчас дурачками — то есть просто в ластах и масках. Посмотрим, что у них там с безопасностью.       Чёрное море до чёртиков сегодня холодное. Я таки хватаю судорогу на подходу к порту, а потом нас едва не хватает катерок персональной береговой охраны порта — неудачно вынырнули. Ушли под воду, не всплыли, катерок умотал, нас не заметив. Лохи, так Катерине и передали.       Когда мы с Грифоном возвращаемся на берег, Мышь вытирает полотенцем волосы. То есть она таки искупалась, когда нас не было. Мы натягиваем джинсы и смотрим на неё как НКВД на врага народа, но Катька объясняться не спешит, и вообще на наши взгляды не реагирует. Это требует неслабой выдержки, между прочим. Потому что я как я, а вот Грифонушка может ненароком оставить глазами кислотные ожоги.       Мы быстренько пакуемся. Гидрокостюмы подождут до ночи — мы вернёмся и попытаемся пробраться в порт. Здесь, в отличие от Одесского, можно рискнуть зайти с воды и установить камеры. А прямо сейчас нас ждёт жена директора Одесского порта — у этого центнера живой красоты сегодня шоппинг в торговом центре «Галерея Афины». На абордаж посылают меня, как говорит Грифон — кого не жалко.       — Ребят, у нас еще полтора часа, — подаёт с заднего сиденья голос Катерина, — давайте на Привоз заскочим, а? Я сто лет не ела свежих рапанов.       Ну надо же! Принцесса у нас, оказывается, по морепродуктам. И голос такой ещё, миленький, хрен откажешь. Ну будто мы эти самые сто лет — закадычные друзья, и нас можно вот так вот просто купить. Жданов молча кивает и через двадцать минут паркуется.       — Молодые люди, не проходим мимо! Красавица, смотри, какие синенькие! Хватай побольше, а то мама таки пошлёт тебя за добавкой, а у меня уже не будет!       — Молодой человек, пробуем домашние козинаки! Вкуснее только молоко матери.       — Куда вы смотрите! У неё риба вчерашняя, а у меня таки ещё утром била хвостом як скажена!       — Вы так смотрите на эту камбалу, мужчина, что как честный человек, вы таки обязаны её купить!       Катерина смеётся и ведёт нас к мискам с мидиями и рапанами. Тут хотя бы нас не тянут во все стороны, но давют пробовать каждый маринад, и к концу ряда лично я уже видеть это всё не могу. Морских гадов, я, конечно, ем, но только с закрытыми глазами. А когда в конце ряда замаячила миска мелких осминожьих щупалец, мне становится совсем не по себе.       Но Палыч, подсевший на эту дрянь после Испании, разделяет восторг нашего аналитика. Они наперебой обсуждают маринад и торгуются, какие рапаны нежнее, и каких мидий брать больше. Нагребли мелких, как семечки, креветок — вот это я вообще не понимаю. Так стоп. Сто-о-оп! Я чёт не понял.       Андрюха, а ты ничего мне сказать не хочешь? Ты что так сверкаешь глазками-то на неё, родимый?!       — Ты взял её в разработку или крышей поехал? — шиплю я ему в командирское ухо, пока Математик ходит впереди нас по ряду, нюхая огурцы. Что их нюхать-то?       — Не понял.       — Значит, крышей. Да вы ж как два нежных черноморских альбатроса!       — Чекист, не пори херню, — Жданов смотрит на меня с жалостью. — Ты совсем уже.       И тут гениальная мысль приходит ко мне во всей красе её идеальности.       — Грифончик! Грифонушка, а приударь за ней! Ну она же своими тайнами сведёт меня в могилу!       — Да-а-а, — тянет Андрюха и припечатывает: — Ты совсем уже, Чекист. Есть же другие пути!