— Победитель — Узумаки Боруто!!! — проорал экзаменатор.
Трибуны ошеломляюще заревели, заскандировали его имя. Рев доносился как сквозь прослойку и оседал в голове гулкой опухолью. Боруто моргнул, сознавая: он победил. Он правда, что ль…
Отец ему улыбнулся со своей ложи и легко так, будто не было это такой уж недостижимой мечтой, присоединился к аплодисментам. Странная морозливая ошарашенность дала трещину, и Боруто наконец-то расслабился. Он победил, победил, круче всех сдал экзамен. Теперь-то папаня заметил…
— Да-а-а-а!
Он закричал ликующим зрителям и даже осип от радости, принялся подскакивать, махнул было рукой, но мигом себя одернул: рукав чуть съехал, оголив край коте. Боруто поспешно рукав приспустил и глупо и смущенно заухмылялся.
Ничего-ничего-ничего. Они… они ж ничего не увидели, да? Скорее… сныкаться где-нибудь и снять.
Нарукавник коте ощущался тяжеловато и отчего-то давяще, как будто он слишком туго затянул застежку.
Тугими и тесными показались внутренние коридоры арены. Прохладный свет и ворохи голосов, туда-сюда отлетающие от бетонных стен. Хлопок по плечу — то Шикадай.
— Поздравляю. Сегодня твой день.
В его снисходительном голосе прозвучала удрученность, и оттого ликование подкисло. Хотелось что-то сказать в ответ старому другу, подбодрить, объясниться, но слова не лезли из горла.
Боруто вдруг обнаружил себя в раздевалке у шкафчика и с облегчением осознал, что Шикадая уже рядом нет — ничего из себя выдавливать не придется.
Опасливо покосившись на дверь, он сорвал с запястья коте, с остервенением зашвырнул в ящик, запер на ключ. Выдохнул и пристыженно поджал губу.
Наврал Шикадаю, Сараде… Завалил перед всеми друзей на арене, а опустить на самом-то деле должны были его. Эта нечестная победа, все это ликование… да, черт, не стоило оно все того. Не стоило даже счастливое папино лицо: папаня-то наивно возомнил, что он, Боруто, победил честно. От недавнего торжества ничего уже не было, лишь отравляюще бултыхались в душе осадки стыда и отвращения к самому себе.
Отвращение, бессилие, стыд. Они протянулись через все его мысли. Из раздевалки в привычную спальню. Черный экран компа с укором вылупился бликом на стекле. Осуждением напитался каждый предмет в чертовой комнате. И снова под коте на запястье зудяще скопился пот. Какого черта… Он же уже снимал!
Под солнечным сплетением оседал холодок. Снять эту штуку, скорее! Скорее вспомнить бы как: вдруг в спальню кто-то зайдет и все раскроется. Боруто с хрустом оторвал застежку-липучку, но та оказалась вшита в нарукавник коте. Он попытался стянуть, не расстегивая, но проклятая штуковина не хотела сниматься, как он ни изгибал пальцы. Ладони вспотели.
Это от паники. Просто забыл, как снимать.
— Узумаки Боруто… Вводите его, — донеслось из далекого кабинета.
Боруто рывком задернул рукав. Как раз вовремя — за ним вышел дяденька в черной жутковатой одежде отдела допросов.
— Пойдем, Боруто, — на плечо положил руку отец. — Не бойся. Это ерунда какая-то, недоразумение. Ща-ас разрешим все.
Он на негнущихся ногах пошел вместе с папой, услышал, как стукнулась за спиной дверь, захлопывая их в замкнутой кабинетной клетке. Присел на краешек стула, бесшумно сглотнул.
Они что-то поняли?
Мужик с обожженным лицом пригвоздил его к месту долгим давящим взором.
— Узу-маки Бору-то. Впечатляющая победа. И очень сомнительная.
Боруто натянул рукав, чтобы получше прикрыть коте, и вжал кулак в бедро. Что… что им нужно?
— Сознавайся, — потребовал мужик. — Быстрее.
— Я-а, это… я… ничего. В-вы чего, дяденька?
— Вот именно! — рассерженно встрял папаня. — Что за идиотские подозрения? Мой сын не станет жульничать.
Боруто как током пробило, и в горле стало больно. Вспотевшими пальцами он нащупал под курткой коте. Почему ж эта штуковина не снималась? Почему?! Почему папаня в нем так уверен?
— А ну сознавайся, сказали тебе! По видеозаписям видно все!
Его дернули за руку. Боруто затрепыхался в попытке удрать, но дяденька-помощник рванул рукав, и на свету блеснул корпус коте.
— Боруто! — ошарашенно выдохнул отец. Он оттолкнул дядьку, сцапал руку Боруто и выкрутил ему запястье, внимательно осматривая сверкающий нинджет. — Это что такое?
— Ой… — взглянуть в папины глаза не получилось. — Это ж… это ж не то, па…
— Ты использовал его на экзамене?!
Папаня не верил. Не хотел верить, и Боруто так тянуло его разубедить.
— Нет, — промямлил он и все-таки рискнул глянуть в глаза. — Нет, я… оно просто, не снялось просто.
Глаза папани прошивали разрывающим холодом, так, что даже дышать от всего этого разочарования было трудно. Боруто выдавил из себя бестолковую улыбку в надежде растопить холодок отчуждения и тут же поник. Зажмурился, растер плечи, как будто на ветер попал.
Он и был на ветру. Под сталью тяжелого неба, под куполом огорошенного молчания. Здесь говорил только папаня:
— …не справился. Не смог воспитать достойным шиноби даже собственного сына. С сегодняшнего дня я снимаю с себя полномочия Хокаге.
Его мрачное, как постаревшее, лицо крупными планами мелькало с экранов высоток.
Боруто душила горечь. Хотелось заорать прямо в экран: да ни при чем ты тут! Это ведь не папаня жульничал. Это он сам, сам. Его вина. Ему и расхлебывать!
Но отец почему-то разделил позор с ним.
Больше не сын Хокаге, царапнула едкая мысль.
Хокаге… Проклятый титул столько лет отнимал у него одного из родителей. Нависал над самой шеей: от сына главы деревни ведь ожидали великих свершений. А Боруто просто хотелось быть собой. И чтобы батя, как прежде, возвращался с миссий, и они все вместе уплетали мамины ужины…
Когда он ловил угасший взгляд папани, сердце рвалось. Нет, ничего хорошего папино отречение не принесет. Лишь углубит чувство вины, насытит жизнь их семьи тупой безнадегой. Впереди больше ничего не осталось. Не к чему стремиться, не за что бороться. И уважать себя тоже не за что.
Я все испортил. Я виноват.
Боруто зарылся пальцами в челку. Голый лоб больше не защищал протектор шиноби.
Виноват… Очень-очень виноват! Только я…
— Виноват только он, — повторил низкий голос.
Боруто отнял ладони. Красная шляпа с символом огня приподнялась, открывая суровый лик нового Хокаге. Тот уничижительно его разглядывал и поджимал рот, так что под уголками губ глубоко отвисали морщины. Этот дядя был даже пострашнее того, с обожженным лицом.
— Вы не заберете его, — прорычал за спиной отец. — Ты не посмеешь… Фугаку!
— Успокойся, Наруто, — осадил новый Хокаге. — Твое время прошло. Теперь приказы отдаю я. Виновные должны понести наказание.
— Боруто и так наказан. Он больше не шиноби, ттэбайо!
— Разумеется, не шиноби. Но это еще не было наказанием. Забирайте!
Новый Хокаге кивнул — из-за его спины выступили дяди в форме военной полиции. Боруто беспомощно оглянулся на родное крыльцо, пышно заросшее цветами, на маманю, сжавшуюся в отчаянии, прижавшую к себе маленькую сестренку.
— Не позволю!
Отец изошел чистой пламенной чакрой. Боруто и моргнуть не успел, дядь раскидало по лужайке. Он и сам втиснулся в ступеньку, не в силах на ногах удержаться от взрыва чакры, восторга и ужаса. Насколько далеко зайдет отец?
Он же… Я подвел его. Зачем тогда…
В груди тянуло от раскаяния и горького светлого чувства.
Папань…
Вдруг Боруто поймал взгляд дядьки-нового-Хокаге. Дядина радужка заалела, и прямо в алом прорезался рисунок томоэ. Легендарный шаринган… Дядя совершил резкий выпад и ударил папаню в живот пятерней. Полыхающий чакрой покров вокруг тела отца дрогнул, рассеялся, папаня согнулся и захрипел. Его шею, щеки, ладони затянула чернильная вязь.
— Сосуд Кьюби. За неповиновение и нападение на представителей власти я приговариваю тебя к заключению.
Нет-нет!
За плечами сквозняком промахнула пустота. Остро резануло беспомощностью.
Из-за него отец лишился работы… а теперь еще и свободы.
Боруто бежал. Задыхался. Взгляд туманился, улица плыла. По кровавому небу розовой пеной стекали облака. Уже брюхо кололо, а он все гнал куда-то. Во что-то врезался, споткнулся и со всего маху треснулся об асфальт. Он приподнялся на локте и взглядом застопорился на задравшемся рукаве. Свежий коте все так же поблескивал на запястьи.
С протяжным криком Боруто вцепился в липучку и стал отдирать. Запястье прокаливало острой резью, словно вместе с коте он пытался вырвать с мясом собственные кости. Он проморгался… не может быть. Гребаный нинджет намертво сросся с рукой и распекал там, внутри. Потный зуд прогревался и жег в пену кожу и кровь. До тошноты пробила невыносимая вонь.
— Чего расселся?! — окликнули его. — Скорей беги, Боруто!
Боруто осоловело поднял глаза. Уперся в проржавелые прутья решетки, а за решеткой к нему бросился папаня. Избитый, весь в синюшных увечьях, с уродливо заплывшим глазом.
— Пап…
— Тебе здесь нельзя, дурень! Уходи!
Боруто отчаянно мотал головой. Как же можно оставить такого папаню?
— Да как же я тебя, па… куда я пойду?
— Тебя вот-вот схватят!
Нет, я освобожу тебя, сейчас-сейчас, погоди…
Боруто сложил печати для коте, но что-то в механизме забарахлило, не так перещелкнуло, и руку пропекло жарче. Сквозь надтреснутую кожу вышла с шипением белая пена, сгустилась, и пальцы с ногтями отекли вниз вязкой жидкостью. Каплями воска окропили штаны.
— Па-апа… — беспомощно булькнуло в горле.
Шаги за спиной. Откуда-то зналось, что это тот самый. Жуткий Хокаге.
— Узумаки Боруто, — собственное имя в мурашки разбилось о кожу. — Тебе разрешали здесь быть?
— Я не уйду, дядь, — вымолвил Боруто, почему-то страшась оглянуться. — Тут же папаня.
— Не трожьте его, Фугаку! — проревел папаня и протянул за решетку свои истерзанные руки, загреб ими Боруто и прибил его к прутьям лбом. Теплое дыхание колыхнулось совсем рядом. — Он не хотел, он просто пиздюк…
— Знай свое место, — процедил этот Фугаку. — Чертов лис.
Боруто заставил себя оглянуться и увидал, как выпаряется темная радужка и проступают кровавые блики шарингана. Рука растворилась до локтя, накропившая белая жидкость свернулась скользкими змейками. Папиных рук больше не было. Папаню ж казнили, струпьями его крови пропиталась же вся одежка…
Какая одежка? Не было ее, одна только ядовитая бездна шарингана. Боруто рвало мерзкой белесой жидкостью, та горячо вытекала из носа, завивалась змеями. Змеи забили его под завязку, гладкой чешуей шевелились в горле, под кожей, прорывались насквозь. Светили бесконечными бусами красных глаз с запятыми-томоэ…
Боруто приоткрыл веки. Мокро расплылся песок, и между губ, на зубах заскрипело железной пылью. Саднил разбитый подбородок, и в голове тоже упрямо саднило. Зрители на арене что-то в восторге скандировали.
Он уперся в плиту. В ладони врезалась россыпь металлической стружки.
Где я?
Снова стадион. Опять ликование.
А потом будет допрос, заключение, казнь папани… Его передернуло при мысли о том, что все придется пережить вновь. Он оглянулся на ложу Каге. Посреди одинаковых цветных шляп, облокотившись о стол, возвышался живой отец.
Боруто сглотнул скрипучую слюну с железным песком. Мельком приметил огромный экран. «Шинки», «Узумаки Боруто» — их имена погасли. В красной сетке, похожей на соты, осталось гореть лишь одно имя: «Учиха Сарада».
Он выдохнул.
Не я.
Время не текло — перекатывалось, тяжело, медленно.
Подрагивали ладони с налипшим железным песком.
Все это… было не по-настоящему?
— Ты в порядке? — плечо сжала крепкая рука дяди Ли. — Не переживай, Боруто-кун, это просто эффект гендзюцу! Немного пошатает, и все придет в норму.
Гендзюцу? Но как…
Сарада стояла напротив. Растирала веки ладонью, а потом вдруг взглянула на него с какой-то остервенелой болью. И, кажется, немного с жалостью.
Нет, не Сарада. Что-то иное, более взрослое, пробурило его прожигающим взглядом из тела подруги. Сарада бы не… Сарада бы не стала вот так. Не стала ж бы?..
Он рывком поднялся и, пошатываясь, пустился со всех ног прочь с гудящей арены. Не встретить бы Шикадая. Только бы все не вернулось на круги своя, не завертелось до нового Хокаге и казни…
Боруто пролетел по пустым коридорам, вырвался на аллею и занырнул в лабиринт улиц. Нарукавник коте, пропитавшийся потом, оттягивал руку. Из-под ног с визгом бросился кот. Боруто прошмыгнул в узкий переулок, плечом врезался в мусорный бак. Лихорадочно содрал коте и швырнул в мусорку. Убедился, что в переулок никто не заглядывает, подтянулся, разворошил отходы и закопал нинджет поглубже. Даже отвращения не почувствовал.
Путаясь в ногах и глотая въевшийся в ткань запах тухлятины и прокисшего пойла, он вышел на светлую улицу и огладил голое запястье. Коте не появилось. И так легко было без него…
Легко и пусто.
Ему нечего было делать на арене. Незачем было возвращаться к команде. Уже не шиноби — эта идея настолько вгрызлась в сознание, что даже повязка на лбу казалась фантомной. Ноги завернули в сторону западной стены. Оставить их к черту с их рангами и экзаменами, турнирами, зрителями, наказаниями… Сбежать от мира — только того и хотелось. К окраине. Там будет тихо, там не раздавят. Никого лишнего.
Он блуждал по свежеотстроенным улицам, вглядывался в отполированные окна домов и пытался понять, что здесь ищет.
…старый забор с веерами. Облупившуюся красную и белую краску. Дырку в заборе.
Заборов не было и в помине. За каким чертом его сюда притянуло, в этот непонятный квартал?
Джуни.
Боруто остановился, снова растер запястье. Электричка наверху заворачивала к небоскребам на скале.
«Джу-у»… «ни».
«Десять» и «два». Двенадцать.
И чего именно это число так засело в мозгу? От него веяло спокойствием и особенной высокой наполненностью. Слово «двенадцать» казалось таким безмятежным, стабильным и вросшим корнями в саму его жизнь, как вросли в землю парка крепкие кедры.
Боруто коснулся шершавого ствола. Стукнулся протектором о кору, втянул смолистый душок — вроде как настоящий. Он казался себе выпавшим из реальности. В том видении с новым Хокаге и казнью папани все было настоящим не менее, и Боруто никак не мог стряхнуть с себя давящее подозрение, что так и не выбрался из кошмара.
Он медленно прикрыл глаза, цепляясь за запах кедра.
Джуни. Двенадцать.
Полнота и покой. Седьмой месяц, восьмой, девятый… Всего двенадцать. Стрелка на циферблате пробегает двенадцать делений. А затем полдень или полночь, и на новый круг. Двенадцать — столько ему исполнилось в марте. Двенадцать бестолковых лет, которые привели в никуда. Крайний предел. А после двенадцати начинается новый круг. Как на часах.
— Джу-уни… — с тоской протянул он, пробуя слово на вкус.
Голова закружилась. Тяжелый наваристый мир резко потерял вес, а вместе с легкостью взбурлила вверх волна страха и проползла по рукам тупой дрожью. Боруто треснул кулаком ствол. Дядя Ли сказал, гендзюцу. Что, если он все еще в гендзюцу?
Легкость… Земля ушла из-под ног. Боруто попытался ухватиться за тьму, тьма в его хватке заершилась замятой тканью. Он схватился второй рукой — тканистая тьма выволакивала наружу, и снова его придавливало силой тяжести.
— Джуни!.. — выдохнул он.
И распахнул глаза. Тусклый свет, мягкая подстилка, незнакомые стены. И склонившееся над ним лицо друга.
Боруто осознал, что сидит на кровати — на своей кровати, в своей комнате в Облаке — и крепко, до трясучки в кулаках держит за грудки Джуни.
— Боруто, — невозмутимо поприветствовал тот. — Доброе утро.
Джуни был настоящий. Нависал так близко, что сквозь челку проглядывали молочно-серые слепые глаза. Почти тыкался в него своим острым носом, привычным, с мелкой горбинкой.
— …что-то не так?
Боруто мотнул головой и наконец отпустил друга, чуть отполз, чтоб соблюсти адекватную дистанцию. Помялся. И, так и быть, глупо спросил:
— Ты щас не сон?
— Думаю, что не сон, — нахмурившись и поразмыслив немного, выдал Джуни. — Если я правильно помню, что значит «сон».
****
Такеши-тайчо самозабвенно дрых, распластавшись на кровати брюхом. У его ложа почивал Банто. Край одеяла свешивался волку на спину.
Мирай защелкнула жилет, пятерней убрала челку со лба и завязала протектор. Волосы упали обратно на лоб. Непослушные. Жесткие. Чертово гнездо.
Как мужик.
Мирай со вздохом отвлеклась от зеркала, пересмотрела визитку Васаби и хмыкнула.
«Тренинг для сильных и независимых…»
Разумеется, она не собиралась идти на посиделки к малышне. Она и без них сильная и независимая. Только визитка все равно приятно согревала сердце.
Мирай развернула карточку.
На обратной стороне красовалась оборванная надпись, каллиграфически выведенная синими чернилами:
«…МПУНЬ ДЛЯ БЛЕСТЯЩИХ И ПОСЛУШНЫХ ВОЛОС
АВГУСТОВЫЙ СБОР»
Васаби, видимо, выдернула первую попавшуюся бумажку и наскоро нацарапала ей визитку на чем пришлось. Мирай усмехнулась и сунула карточку в карман штанов.
Ребята еще спали. Можно было устроить обстоятельный обход по общежитию и без лишнего шума оценить ущерб от вчерашней беготни за Арумой. Она тихо прикрыла дверь люкса. И замерла.
«…мпунь». Шампунь.
Что же это… У Васаби под рукой был годный шампунь? Августовый сбор — звучало величественно. Как будто шампунь был не просто так шампунем, а каким-то особенным. Мирай вытянула визитку обратно.
«Для блестящих и послушных волос».
Обратная сторона.
«…комната Q».
Так-та-ак.
Визитка гласила, что в шесть утра Васаби затевала собрание. Скорее всего, обитатели номера Q уже бодрствовали. Мирай неслышной поступью прокралась на второй этаж, припала ухом к двери. Никаких голосов, суеты. Только мерный металлический шелест и хлопки натягивающейся ткани — как будто кто-то разминался.
Она постучала.
Хлопки ткани смолкли.
Скрипнула дверная ручка, и на пороге показался лопоухий Хьюга, стриженный ежиком.
— Доброго утра вам, Мирай-сан, — ответил он с прохладцей.
— Привет, — шепнула Мирай. — Я к… м-м… Васаби.
Хьюга Хитоши отступил от двери, пропуская ее в комнату.
Две пустующих кровати были в идеальном порядке: застелены покрывалом, казенные полотенца лежали в ногах, сложенные аккуратными квадратами одинаковых размеров. На коленях у одной из кроватей сидела девочка-самурай в малиновых шароварах и полировала катану. За окном по макушкам темных сосен тянуло обрывки белых облаков — ветер продувал знатный. Комната так и отдавала духом традиционности и медитативной недвижности. Не то что уютная берлога седьмой команды, которую давеча разгромили Такеши с Арумой.
— Доброго утра вам, Мирай-доно, — с поклоном поприветствовала Цубаки.
— А-а… — начала было Мирай.
Хьюга брезгливо кивнул подбородком. У стены, прилегающей к коридору, дрыхла Васаби. Из-под спутавшегося одеяла выглядывала голая пятка. Кровать Васаби, да и она сама посреди идеального хьюго-самурайского порядка казались чужеродным пятном.
Словно бы чувствуя на себе взгляд, Васаби дернула пальцами ноги и всхрапнула.
Мирай закатила глаза.
Собрание на шесть. Ну конечно.
— Мы можем ее разбудить, — безжалостно изрек Хитоши. — Вы по какому вопросу?
— За шампунем.
Она двумя пальцами продемонстрировала самодельную визитку.
Хьюга побледнел. Проворно вырвал картонку у нее из рук, пробежал взглядом… Его уши наливались румянцем. Он мелко шевельнул губами, словно хотел матернуться, но сдержался.
— За…
шампунем, Мирай-сан?
Мирай машинально потянулась поправить волосы, но сжала кулак на полпути.
— Они не слушаются. А тут… «Августовый сбор».
Хитоши смял визитку, и та исчезла у него в рукаве.
— Это
не к Васаби.
Краснота с его ушей уже расползалась на скулы и щеки.
— Предлагаю сделку, — шепнул он величественно, но все же немного нервно. — С меня — снадобье. С вас — молчание.
Мирай озадаченно кивнула. От Хьюги Хитоши она ожидала других хобби. Например, оттачивания боевого мастерства в тренировках. Чайной церемонии. Или оттачивания боевого мастерства в тренировках. Но уж никак не шампунного промысла.
****
Стекла прозрачного павильона запотели от утреннего тумана. Павильон воистину был огромен: такие просторы для инноваций, такая роскошь Скрытому Листу и не снились. Под ливнем из резкого света сверкали технические новинки, и, глядя на них, Катаске поджимал рот в ухмылке и сглатывал в чистом восторге слюну.
О да. О да! Первый день конференции. Сегодня он сможет урвать первый кусок законного своего триумфа.
Глыбообразный господин Райкаге закончил приветствие и распорядился начинать. Участники выставки, журналисты и даже достопочтимые наблюдатели Банка Квот разбрелись по диспозициям. Катаске и сам не медлил: натянул стратегическую приветственную улыбку, встал в идиотско-приметную позу у стенда Конохи и нацелил локаторы на потенциальных инвесторов.
— Не перестарайтесь, сенсей, — обманчиво сладким голоском промурлыкала юная ассистентка. — Инвесторы не должны узнать слишком много.
Вежливая, добросовестная, с тугими длинными косами, она казалась примерной отличницей. Но к Катаске нельзя было втереться в доверие. Настоящий исследователь всегда распознает подвох! Он отлично знал, что на самом деле это невинное существо — увертливая стерва из Анбу. И чертов Ёро навязал свою девку под видом помощницы отнюдь не просто так.
— Обижаешь, Сумире-кун, — краем рта отозвался Катаске. — Тайны Конохи под надежной защитой.
Сумире улыбнулась, но в фиалковых глазах за сахарной ватой крылась безжалостная решимость убийцы, от которой спина у него, взрослого мужчины с образованием, исходила мурашками.
Из-за этой треклятой надсмотрщицы Катаске не мог толком держать под контролем Узумаки Боруто. Даже связаться не мог, а ведь позарез нужно было грамотно провести мальчишку через все этапы экзамена. И проследить, чтобы тот взял коте.
— С вами Кумо-ТВ, — разнесся по залу звучный голос корреспондента. — С сегодняшнего дня стартует Континентальная выставка инновационных технологий, приуроченная к Седьмому отборочному экзамену на чунина. Мы напрямую пообщаемся с участниками и узна…
Оно!
Катаске пулей припустил в зону пресс-службы, пробился через толпу замявшихся инженеров, вылез под боком ученого Облака и с сияющим лицом перехватил микрофон.
— Для меня огромная честь принять участие в выставке от имени Конохи, — с пафосным торжеством объявил он. — Дамы и господа! Мы представим вам широчайший выбор новейших аппаратов, разработанных на любой, даже самый притязательный вкус.
— И о каких же именно аппаратах идет речь? — не растерялся корреспондент.
— О-о-о, наш институт продемонстрирует вам летальные аппараты, приборы для навигации и многое-многое, вплоть до анализаторов химического состава почвы и игровых консолей…
К сожалению, сердце всех разработок — боевые нинджеты — показать здесь никак бы не вышло. Уж слишком пристально следили безжалостные фиалковые глаза акулы из Анбу. Потому и требовался обходной путь: глупый сын Хачидайме. Если этот наивный дурак не пройдет во второй этап…
— …и помните! — затараторил Катаске, ткнувшись прямиком в камеру. Только бы сообщение дошло кому надо. — Я буду рад ответить на любые вопросы, я
всем нуждающимся помогу! Спрашивайте Квартал I, корпус W-2, комнату II-7, мой мейл-адрес — «коноха-но-генио»…
****
— …«намба-ван-собака-коноха-точка-ком»! — назойливо тарахтел дядя Катаске с гигантского дисплея, вмонтированного прямо в скалу.
Боруто фыркнул и погрузился в воду по самые ноздри. Кисло забулькал. В лагере Скрытого Облака экраны торчали повсюду, даже в купальне для пацанов. И все эти экраны транслировали-транслировали-транслировали всякую посвященную экзамену чушь.
Теперь научная выставка вот.
Бесконечный транслёж не давал выдохнуть и прийти в себя, будто назло напоминал об экзамене. А ведь он так обрадовался поутру, увидав огромную чашу бассейна, выступающую из скалы. Еще бы: скупнуться на такой потрясающей высоте, практически поплавать среди облаков!
Боруто проплыл к бортику и, ухватившись за край скользкими пальцами, уставился вдаль. В густой облачной массе застыли скалистые выступы, мосты и пышные куполы зданий. Между круглыми площадками сноровисто перескакивали мелкие фигурки шиноби. По скалам целыми паутинами переплетались линии проводов и труб, посверкивали и пропадали в утренней дымке.
— Остановись, свинья! — прогремело с дисплея. Боруто вздрогнул и скуксился. — Ты идешь не в том направлении!
А-а-а… опять та реклама. Достали.
Под наводки закадрового дяденьки — «поторопись, свинья!» — и уверения в прелестях просмотра экзамена через программный пакет от «Каминаримон Кампани» он доплыл до искусственного водопада и шмыгнул в широкую густую струю. Уши здесь полоскало знатно, и назойливые звуки рекламы затерялись в бульканьи и журчании.
В Академии их учили преодолевать мятеж разума медитацией. Боруто бы и помедитировал, может, да только медитация же должна к чему-то вести? Он понятия не имел, куда ему надо прийти. Экзамен, сон, угроза разоблачения, нужда доказать отцу свою силу, боязнь не справиться, опозориться, необходимость защитить Джуни свалялись в какой-то гипер-гигантский нераспустимый ком.
А ведь первый этап уже завтра…
Еще и с Сарадой непонятно что. Боруто даже черкнул мейл тете Сакуре, но ответа так и не получил.
А если папаню сместят? Если я и правда, ну…
Перед мысленным взором встал мутным образом тот новый Хокаге из сна. Жуткий Фугаку с шаринганом. Да откуда он, этот дядька, вообще появился…
Сквозь шум воды пробился визгливый женский голос. Боруто замычал и откинулся назад, случайно стукнулся затылком о борт.
Достали!
Почему здесь нельзя было просто побыть в тишине? Он прежде и сам не понимал, как привык к удобному молчанию, к одиночеству. К личному пространству в собственной спальне.
— …репортер «Глаза Искры Пламени Свободы», сокращенно — «Г.И.П.С.»! — уловил он все тот же женский голосище за водным потоком.
Боруто нахмурился. «Глаз Искры»… Что-то знакомое.
Так. Стоп. Женский голос. Женский. Это ж купальня для мужиков, ттэбаса!
Он вылупился из-за водопада. Над бассейном на тонком тросе болталась Руна Сасаки в гидрокостюме и цепляла водную гладь блестящими красными ластами на шпильках. Буйная тетка пихала диктофон под нос высокому худощавому пацану.
— Ты же внук Четвертого Мизукаге, дорогой мой? Наследственность налицо. Малиновые глаза, типовое имя, непреодолимая жажда крови…
Боруто мысленно взвыл.
Какая жажда крови, теть? Он весь трясется!
Внук Четвертого Мизукаге с наследственностью что-то мямлил, и налицо была лишь необходимость его спасать.
— А в какие периоды суток на тебя накатывает мания убивать? — набормотала тетя в диктофон, перещелкнула кнопку и снова сунула своей жертве.
— Я… да нет же, — выдавил бедный чувак. — Я не страдаю манией к убийствам, Сасаки-сан…
— Ты получаешь от нее наслаждение? — мигом ввернула тетка. — Вот почему ты пошел на экзамен. Стремишься оторваться на втором этапе, не так ли?
— Те-еть, — перебил ее Боруто и с самым решительным видом направился к репортерше и ее жертве. Такеши-сан в прошлый раз смог эту женщину выгнать, и у него тоже получится. — Хватит нападать на людей, ттэбаса! И вообще, тут мужская купальня!
Руна развернулась к нему со сладчайшей улыбкой довольного крокодила.
— О-о, давно не виделись, Боруто-кун. Решился все-таки дать интервью?
Боруто вылупил глаза и взмахнул в запале руками.
— Да нет же, нет… Я ж сказал отстать от чувака, и вообще, бассейн, бассейн-то ж ведь мужской, ттэбаса!
— А ты чего-то стесняешься, Боруто-кун? Чувствуешь конфликт со своей половой принадлежностью? Расскажи нам о своих гендерных трудностях…
Буквально в зубы ему ткнулся диктофон, и Боруто осознал, что слишком шокирован, чтоб говорить. Почему-то тетя не впечатлялась его брутальными выпадами. И как Такеши-сану удалось отвадить ее всего парой слов?
— Вы что замолкли, мальчики? — пропела Руна. — Вопрос половой принадлежности задел какие-то струны в ваших душах?
Боруто переглянулся с товарищем по несчастью. Слишком тупо попадаться в такую засаду!
Он сложил печать за спиной. Из-за скалы тут же выступили два его клона, с помощью хенге преображенные в Такеши-сана и Банто. Плавно ступая по воде лапами, волк оскалился и вдруг клацнул челюстью.
— Я же сказал тебе выметаться! — низко прорычал клон-Такеши. — Живо!
Руна взвизгнула и истерично развернулась на подъемном шнуре. Задрыгала в отчаянии ногами, когда волк стащил с нее ласту на шпильке.
— Фу, нельзя! Нельзя трогать прессу! Ф-фу! Я вам яйца отгрызу! Яйца-а!
Боруто уцепил пацана за предплечье и шустренько потянул за скалу, пока тетя отвлекалась. Они промчались мимо ряда душевых кабинок, по раздевалке и вылетели на платформу с другой стороны, запрыгнули в фуникулер. Вагончик качнулся и двинулся по канату.
— Фу-ух, — выдохнул Боруто и ухмыльнулся пацану. — Спаслись, ттэбаса!
Тот расплылся в неуверенной ответной улыбке.
— Жаль только, что одежду не взяли.
— А?!
Боруто только теперь окатило пониманием, что штаны с курткой остались в раздевалке. А они с пацаном, как два дегенерата, стоят в одних плавках, да еще истекают водой. В лучах солнца подсыхала двойная цепочка мокрых пяточных следов на полу. Он нервно хихикнул и неожиданно рассмеялся.
— Так, значит, ты и есть Боруто-кун, — промолвил пацан. — Спасибо тебе.
— А ты вообще откуда? — полюбопытствовал Боруто. — Как звать-то?
— Я Каратачи Кагура. Из Скрытого Тумана.
