Месяц спустя.
Серость. Всюду перед глазами бесконечная душная грустная серость. Монохромные оттенки только меняются по тону в зависимости от времени суток: днем они ближе к белому, а ночью — к черному. Именно так чувствовала себя Офелия. Словно находясь в черно-белой картине художника-графика, она проживала целый месяц по одному и тому же расписанию. Утром она вставала, приводила себя в порядок, пила прописанную специалистом дозу антидепрессантов и начинала свой день, такой же серый, как и все предыдущие. Оффи смотрела телевизор, поливала и протирала листья своей любимой монстеры, пыталась читать книги или статьи в интернете. Но все это не приносило ей удовольствия или утешения. Какими бы яркими не были мелькающие картинки «зомбоящика», девушка видела их серыми и однотипными. Любимый цветок больше не радовал своей темной насыщенной зеленью и ажурными узорами на листьях. А текст не увлекал: Офелия пыталась проникнуться романтическими героями, впитать информацию из статей — бесполезно. Девушка просто пробегала глазами по строкам и не могла уловить суть, погружалась в свои мысли. Взгляд невольно потянулся в сторону забинтованной руки. Прошел месяц с того случая. Плечо уже не болело, не зудело; швы давно сняли; галлюцинации в виде массивных теней во мраке перестали навещать, однако оставили за собой привычку не выключать свет на ночь. Можно было даже не заморачиваться с бинтом, ране бы это только пошло на пользу — быстрее зажила бы. Но Оффи не хотела видеть след, который каждый раз, когда взгляд хватался за него, вызывал новую волну страха и комок в горле. Она мысленно вновь оказывалась на улице ночного города, на плече маньяка. Кровь сочилась из свежей раны, рука немела. Девушка изо всех сил брыкалась, била мужчину коленями в грудь, а здоровой рукой — по спине. Но что могла хрупкая раненая Оффи по сравнению с эдаким громилой? Верно, ничего. Он наверняка ощущал ее удары, как простые похлопывания, а то и прикосновения. Флористка помотала головой, постаралась унять тяжелое от паники дыхание. — Все хорошо. Ужас закончился. Я уже дома… В безопасности… — тихо, но четко проговаривала она, дабы впечатать эти фразы в мозг. Но чем больше она говорила, тем больше дрожал ее голос. Сердце учащало свой ритм; разум словно остановился, поставил все мысли на паузу где-то между кадрами; ноги подкашивались. Кап. Офелия вздрогнула, посмотрела на пол широко раскрытыми, словно побледневшими от окружающей серости, глазами. Кап-кап. Слезы. Она снова плакала, обжигая свои щеки и подбородок мокрыми дорожками. Нарушая чуть ли не гробовую тишину, по всей квартире эхом стали отдаваться всхлипы. Они были тихими, но из-за тишины в помещении казались оглушительными. Оффи не любила плакать. Она не любила и вовсе ощущать что-то плохое, предпочитая грусти радость, а слезам — смех. Поэтому она старалась заглушить, заткнуть себя, лишь бы не слышать собственных всхлипов. Офелия закрывала рот ладонями, лихорадочно вытирала нос и глаза руками. Без толку. Эмоции и чувства искали выход. И они нашли его. Поэтому они неумолимо вытекали из девушки, словно вино из бокала с небольшой, но ощутимой трещиной. Оффи даже сама удивлялась своей эмоциональности. Каждый раз, когда девушка вот так садилась под широкие листья монстеры, выпускала на волю все находившиеся в ней эмоции, она ощущала себя пустой, высохшей, будто она уже выплакала все, что в ней было. Но нет. Через день, через два она вновь могла залиться слезами. И сейчас совершенно опустошенная Офелия сидела, откинув спину и голову на холодную стену. Ей хотелось встать, выпить уже привычную порцию настойки пустырника. Но у нее не было сил. Она могла только сидеть и смотреть на свой побеленный в прошлом году потолок. Нет, она не справится с переживаниями одна. И Оффи это понимала. Она знала, что ей нужна помощь, иначе она так и загнется у себя в двухкомнатной квартире. Пора бы уже наконец покончить с этим дурным состоянием. Глубоко вздохнув, Офелия встает со своего места. Шаркающими, но уверенными шагами босых ног она бредет к журнальному столику, на котором лежит телефон. Подрагивающей рукой она поднимает его, подушечкой пальцев проводит по сенсорному экрану, находит нужный номер. Но вдруг останавливается. Не будет ли эгоистичным просить помощи? Что, если человек занят? А если он находится в еще более худшем состоянии, чем она? Столкнется ли Оффи с грубыми словами, после которых замкнется в себе еще сильнее? Нет. Этот человек не из таких. Он ни за что не оставит друга в беде, пусть то будет стоить ему головы. Решив остановить свои мысли на этом, Офелия все же нажимает пальцем на кнопку вызова и подносит телефон к правому уху.***
С тех пор, как один из двух сотрудников цветочного магазина отправился на весьма долгий больничный, работы у второго прибавилось. Пришлось сократить количество выходных, чтобы небольшое заведение не пошло ко дну. К тому же флорист не мог брать серьезные и наиболее прибыльные заказы, потому что знал — он не справится с ними в одиночку, нужна еще пара рук. Но она сейчас находилась у себя дома и, как известно, вовсе перестала выходить из него. Коллега даже оставила походы в магазин за продуктами и другими необходимыми средствами, отдав свое предпочтение привозу товаров на дом. Норвуд — так звали второго работника — знал, что что-то случилось. Подозревал, что именно заставило его друга и коллегу изолировать себя от внешнего мира. Если бы это была обыкновенная простуда или даже грипп, девушка сообщила бы об этом ему. Осипшим голосом по телефону, но сообщила бы. Плюс ко всему, вышла бы на работу спустя максимум неделю-полторы. Здесь же скрывалось нечто более серьезное. Норвуд пытался дозвониться до Офелии. Но та сперва сбрасывала, а затем и вовсе стала игнорировать звонки. А когда он приехал к ней домой после рабочего дня, она не открыла ему дверь. Однако парень заметил свет в окнах ее квартиры и отчетливый женский силуэт со знакомыми волнистыми волосами. Она жива, но по какой-то причине не может выйти. В конце концов Норвуд оставил попытки связаться с Офелией. Она еще не готова даже просто видеть кого-то, не то что рассказать, что с ней. Потом она все расскажет, когда придет время. Поэтому парень взял ее работу на себя и стал тянуть магазин в одиночку. Отдав букет из васильков и ромашек, зафиксированных бирюзовой лентой, заказчику, Норвуд опустился за рабочий стол, на котором всегда были разбросаны обрывки цветной ленты, куски стеблей, листья и шипы цветов. Ну, почти всегда. Эдакий «творческий беспорядок» царил именно во время работы парня. Офелия часто отчитывала Норвуда за неряшливость и мусор на столе, но ведь главное — не порядок, а результат и удовлетворенные посетители, так ведь? Флорист вздохнул. Пусть замечания насчет порядка частенько и доставали его, но все же он скучал. Скучал по глуповатым шуткам, отпускаемых обоими, по звонкому смеху, по веселому времени, по другу. Тут раздалась громкая доставучая мелодия, исходящая из кармана молодого парня. Телефон. Неужели она? Нет, вряд ли. Это вполне себе мог быть кто-то другой. Например, поставщик цветов, звонящий, чтобы свериться со списком доставляемых растений. Или кому-то понадобились услуги флориста на дому. Вариантов куча, но все же… хотелось хотя бы верить в то, что это она. Норвуд вытащил телефон из кармана, посмотрел на высвечивающийся номер на экране и сперва не поверил своим глазам. Да, звонила Офелия. Впервые за несколько недель она позвонила. Казалось бы, чему тут удивляться? Она и раньше звонила ему первой. Но сейчас это явление казалось чем-то из ряда вон выходящим, особенно если вспомнить все попытки Норвуда связаться с подругой. Невольно сглотнув, парень нажал на кнопку ответа на сенсорном экране и поднес аппарат к уху. — Алло? — П-приезжай… — хрипло раздалось на другом конце провода. Холодок пробежал вдоль позвоночника парня, вызывая волну мурашек на коже. Голос был измученный, тихий, но узнаваемый. Однако от этого сердце болезненно сжималось. Офелия слаба и измотана — это чувствовалось по ее голосу. Тяжелое дрожащее дыхание говорило о том, что она недавно плакала навзрыд. — Скоро буду, — твердо сказал Норвуд, после чего сразу повесил трубку. Быстрыми движениями он спрятал телефон в карман, повесил на ручку входной двери табличку с надписью «ОБЕД», закрыл магазин на ключ и со всех ног побежал на остановку, впопыхах забыв снять рабочий фартук. Кое-как дождавшись нужной маршрутки, он забрался внутрь, чуть было не забыв оплатить проезд. Дорога казалась слишком долгой, хотя и заняла от силы минут десять. Норвуд не стал далеко отходить от выхода, чтобы при первой же возможности выскочить на улицу и побежать в сторону дома Офелии. Он мысленно составлял план, думал, как начать разговор. Однако это было проблематично. Мысли путались, перемешивались между собой, а то и просто вылетали из головы, не давая юноше сориентироваться. Буквально вылетев из транспорта, Норвуд огляделся по сторонам. На мгновение он даже забыл дорогу, но ноги понесли его сами в нужную сторону. Парень не помнил, как он добежал до нужного дома, как он поднимался по лестнице на второй этаж, как позвонил в дверной звонок три раза. Флорист очнулся только тогда, когда услышал тихий скрежет ключей в замочной скважине. Металлическая ручка скрипнула, и открылась дверь. На пороге стояла Офелия. Ее вид заставил парня на минуту пожалеть о том, что он приехал к ней. Нет, ему не было противно. Его сердце вновь сжалось, когда он увидел вместо привычной улыбчивой милой девушки заплаканную и осунувшуюся. Казалось, будто она постарела на несколько лет, да еще и появилась седая прядь волос на виске. — Господи, — еле промямлил Норвуд, смотря в посеревшие глаза Офелии, — что с тобой стало?.. Мысленно парень отвесил себе сильную пощечину, как только он увидел блеск слез в заплаканных глазах. Решив хоть как-то отвлечь подругу от дурных мыслей, флорист закрыл дверь квартиры на ключ, потом, разувшись, прошмыгнул на кухню. Он поставил чайник и, чуть полазив по кухонным настенным шкафчикам, нашел чай с мятой. Офелия проследовала за ним, понурив взгляд, словно извиняясь за что-то. От чего-то ей было неловко. Ужасно неловко видеть эти растрепанные на бегу каштановые волосы и открытые живые карие глаза, чувствовать заботу и опеку в свой адрес. Она понимала, что Норвуд оставил работу, прибежал к ней и даже забыл снять рабочую одежду. И все это ради нее. Она хотела бы отплатить ему, однако девушка не могла даже «спасибо» сказать. Ибо чувствовала, что стоит ей открыть рот, как она снова разревется. Даже несмотря на то, что, казалось бы, выплакала все до дна раньше. Офелия молча наблюдала за тем, как парень готовит чай. Норвуд старался незаметно поглядывать на нее, будто стараясь угадать ее нынешнее состояние, однако их взгляды все время пересекались. Поэтому он неловко вздрагивал и отворачивался обратно к чайнику. Обычно подобные действия юноши забавили Оффи, но этот месяц был для нее слишком тяжелым. Оттого она могла лишь выдавливать из себя слабую дрожащую улыбку. Норвуд не спешил заваливать ее вопросами. Он понимал, что на данный момент Офелии нужно просто присутствие кого-то рядом. Расспросы могли только усугубить ситуацию, вновь заставив девушку плакать. Так в молчании он и приготовил чай, поставил на стол, накрытый нежно-зеленой скатертью, чашки с ароматным сладким напитком (Норвуд знал, что Оффи терпеть не может любой чай без сахара). Недолго думая, Норвуд потянул девушку за предплечье к столу, без слов призывая сесть за него. Офелия не стала возражать, сразу же выполнив его немую просьбу. Какое-то время она просто смотрела на желто-зеленый горячий напиток в своей небольшой чашке с позолотой по краям. Девушка перевела взгляд на Норвуда. Он смотрит на нее, даже забыв о своей порции чая. Явно чего-то ждет. Парень на секунду посмотрел на порцию, предназначенную для Офелии, затем обратно на нее. Оффи намек поняла, осторожно поднесла чашку к губам, подула, сдувая горячий пар, и чуть отпила. Чай сразу же начал прогревать ту изнутри, едва обжигая язык. Это тепло успокаивало, и вся тревога вышла из девушки вместе с тяжелым вздохом и парой слезинок из глаз. Видя такую реакцию, Норвуд тоже облегченно выдохнул. Чай начинает действовать, и, возможно, он сможет разговорить Офелию. Однако парень волновался. Ему не хотелось зря расстраивать подругу, которая только-только начала приходить в себя. Отпив из своей чашки, парень огляделся. С его прошлого визита квартира Оффи мало чем изменилась. Здесь царил все тот же порядок, что и всегда: чашки и прочий сервиз был аккуратно убран в шкафчик со стекляными «окошками» в дверцах. Раковина чистая, без единой лежащей в ней ложки или вилки. Разве что прибавилось пыли, а по углам, у самого потолка, можно было заметить небольшие сети паутин. Очевидно, что Офелия из-за своего состояния позабыла о влажной уборке. Нельзя было сказать, что Норвуд является чистоплюем, и скорее он делал все эти заметки у себя в голове для галочки, по привычке. — Так… Это… — парень неловко почесал затылок, зачем-то заостряя свое внимание на висящей над столом фотографии. Семейное фото: мать, бабушка и сама маленькая Оффи. — Спрашивай, о чем хочешь, — голос девушки изменился. После чая он стал звучать увереннее, однако хрипотца осталась. Норвуд замялся. И все же он боялся вот так в лоб задавать вопросы, которые привели бы в нервное состояние даже его самого. Однако взгляд Офелии был серьезен, будто она задумалась над украшением целой гостиной. — Как ты себя чувствуешь? Скоро сможешь выйти на работу? — юноша решил начать с того, что меньше всего затрагивает случай нападения. — Все в порядке. Уже на этой неделе я выйду. Может быть, даже завтра-послезавтра, — Офелия еще отпила из своей кружки. — Ага… А как твоя рана? — кивком Норвуд показал на бинт на левом плече. — Она уже не болит. Даже не чешется. — А… — флорист запнулся, переводя взгляд на свой сжимающийся от волнения кулак, — почему ты не вызвала полицию? Нет, я понимаю, что в первый день под эмоциями сложно принимать осознанные решения, но… ни на следующий день, ни в какой из последующих я не видел в ленте новостей даже упоминания о нападении на тебя. Тут уже Офелия потупила взгляд. Она не собиралась с мыслями, скорее пыталась унять накатившие слезы. — Нет в этом ничего удивительного, — Оффи все так же сверлила взглядом стол, — в нашем городе нападения — не редкость. Я думала об этом, пока сидела дома. Страшно это говорить, но… можно сказать, что люди привыкли к ним. От того уже никто толком не фиксирует этого. А полиция… У полиции и так много хлопот. Каждый день кто-то пропадает без вести. Чаще даже сами полицейские. В последнее время у них каждый сотрудник на вес золота. Сам знаешь, в какую грязь они лезут, чтобы обеспечить нам хоть какую-то жизнь, а не выживание. Норвуд вздохнул. Он и сам прекрасно знал обо всем этом, просто ему нужно было хоть как-то подвести и подготовить Оффи к интересующему его вопросу: — А как ты выбралась? Офелия вздрогнула. Она понимала, что рано или поздно ей придется об этом рассказать. Да и ей самой нужно это рассказать. Отпустить прошлое. Перестать хотя бы впадать в панику каждую ночь, вспоминая ужасающие события. Но это не просто. Эмоции рвались наружу, словно поставив перед собой цель помешать девушке разделить свои тяготы с другом. Офелия боялась, что стоит ей просто поднять взгляд на Норвуда, как она снова начнет рыдать. Она знает о его дружелюбии. Но так же знает, что многим кажется отвратной сцена рыданий, всхлипов и прочих соплей. — Тебе помог кто-то? Обстоятельства, может? Монстры не ладят между собой, вдруг… — Н-нет… т-там другое…***
— Имя? — уже громче и настойчивей спросил Палач. — О-оф… Ф… Офелия… Маньяк фыркнул. Он отпустил влажное от слез лицо девушки и отошел от нее на несколько шагов. Взгляд его метался где-то по полу, не мог сфокусироваться на чем-то конкретном. Мужчина был в замешательстве, не знал, что ему делать. Он рычал, щурился, едва заметно мотал головой. Что ему делать? Как ему быть? Он не может убить ее. Громадный кулак с характерным хрустом сжимался, дрожал от напряжения, но он не мог подняться на хрупкое создание, не мог навредить ей. Офелия боялась. Она, не моргая, смотрела на красную потертую маску Палача, пыталась заглянуть в две прорези, увидеть эмоции в глазах мужчины. Она не знала, чего ей от него ждать. Любой убийца сам по себе непредсказуем. В момент громила мог дернуться и с жутким ревом, словно разъяренный бык, понестись на нее. Тогда он точно голыми ручищами разорвет ее на части. Офелия не хотела спровоцировать его, поэтому опасалась даже дрожать, издавая металлический стук стола, к которому ее привязали. Она задерживала дыхание, чтобы не издать лишний всхлип, словно надеясь, что мужчина забудет о ее существовании. Но он очнулся. Палач выпрямился, перевел вполне осознанный взгляд на свою пленницу. Тогда она смогла разглядеть цвет его глаз. Бесцветный, утративший блеск жизни, серый. Громила двинулся в ее сторону, заставив девушку зажмуриться, вжаться в холодный металл. Офелия слышала приближающиеся тяжелые шаги, которые эхом отдавались по логову. Его тяжелое раздраженное дыхание было совсем рядом, но потом… стало отдаляться. Маньяк прошел чуть дальше, за стол, на котором лежала Оффи. Послышалось шуршание перчаток о что-то металлическое. Флористка вздрогнула. Мысленно она уже распрощалась с жизнью, с цветами, которые всегда радовали ее своими красками и запахом, с Норвудом, верным другом, с семьей, которая находилась сейчас очень далеко отсюда и наверняка ехала в каком-нибудь поезде в очередной город, где и месяца не просидит. Цыгане — народ свободолюбивый. «Приготовься к пытке, Оффи», — подумала девушка, с силой закусывая нижнюю губу. Раздался скрип. Нет, это не было похоже на скрип какого-нибудь ржавого секатора или пассатижей, орудий пытки. Это был обычный звук открывающейся двери. Тогда Офелия решилась открыть глаза. Подняв голову, она, насколько это было возможно, повернулась в сторону, где еще недавно возился Палач. Краем глаза она заметила открытый дверной проход. Мужчины там уже не было, видимо, он скрылся внутри небольшой комнатушки.