Триангулум

До поздней ночи Крис занимался делами, стараясь не оставаться с Томом в одной комнате слишком долго. Но все-таки три раза они поцеловались бурно и мокро, с обвитыми вокруг шеи руками и дрожащим телом Тома. Как же можно было пройти мимо него, босого и с бокалом у окна, стоящего спиной и вытирающего посуду, стелившего постель в длинной футболке. Ночью они привычно обнялись, Том уложил голову ему на руку, сладко вздохнул, когда Крис обнял его прижимая к себе. Странности в том, что он лежал с Томом, стало меньше. Он пах ею, он мыслил как она, и в ночи очень легко можно было представить, что они лежат с Тиной вдвоем. Ему было легко, и уснул он в ощущении гармонии и комфорта. Рано утром, Том оказался таким же соней, он позавтракал один и, легко одевшись, выбежал на пробежку к парку. Бегая он ощущал все свое тело, упругое и немного тяжелое, но крепкое. Из бегающих двое были знакомы и одного Крис недолюбливал, потому что тот был жилист и узок, бегал очень хорошо, почти как профессиональный спринтер. Однако сейчас он лишь кивнул им, пробегающим мимо и побежал неспешно дальше. У входа в парк, пока Крис разминался, он получил от своей девушки сообщение. Тина писала редко, но всегда коротко и мало понятно, что-то вроде «небо в закате» или «одинокая кружка» или «хочешь красное платье». Тина ожидалась на следующий день, когда они отметили бы совместно пропущенное рождество. И ее сообщение «всё можно» было крайне малопонятным. Однако вместо того, чтобы думать об этом, Крис углубился в воспоминания о тех отрывочных, скупых сведениях, которыми она делилась, рассказывая о брате. Например, его всегда интересовало, почему они пошли в разные колледжи, если с детства друг от друга не отходили. Тина тогда была крайне раздражена, хоть и улыбалась ему, сказала что-то вроде «решили стать взрослыми». Кажется, она добавила о сожалении, и в ее устах это было как признаться, что решение было самым неудачным в ее жизни. Еще он часто тормошил ее, пытаясь узнать насколько они близки, понять, поддерживает ли ее брат, когда ей плохо, есть ли человек, которому она может высказаться и спустить пар, человек, который оценит его любовь к сестре и поддержит Криса примет в семью. Но ничего такого он толком не узнал, зато услышал крайне странную историю, связанную с первыми месячными Тины, о которых узнал Том и помог ей даже до того, как поняла она. Еще она говорила, что однажды они, будучи подростками, провели сутки на чужой крыше и из еды у них была банка арахисового масла и пачка кренделей, и еще у них был зонт закрываться от солнца. Она говорила так, словно это был лучший день в ее жизни. Всегда после попыток поговорить с ней о семье или брате Крис чувствовал себя вымотанным, изнуренным, словно после бега в длинную дистанцию. Слова приходилось вытягивать, а даже если они выходили, то мало что давали Крису. На самом деле почти ничего не давали, ведь он привык к простым сообщениям, как у него про братьев, «созваниваемся, иногда бесят, но они нормальные». За те месяцы, что они живут вместе, он мог по памяти вспомнить, сколько раз она разговаривала при нем с братом. Пять раз, ровно по разу в месяц, и всегда неохотно, короткими непонятными фразами, с каким-то неожиданным диким смехом невпопад, и откидыванием телефона в конце разговора, даже не прощаясь, а словно на середине фразы. Он был уверен раньше, что они не близки или недолюбливают друг друга, пока не увидел их на диванчике на третьем месяце знакомства. Лицо брата закрывали ее волосы, а голубая рубашка сливалась воедино с голубым же платьем Тины, невиданном им раньше и чужом. Бег его расслабил и вымотал, он чувствовал себя свежим и отдохнувшим, бодрым и очень далеким от странностей мира. В квартиру он зашел без опасений, громко и уверенно, как хозяин. Выпив три стакана воды, он прислушался, везде было тихо, а значит Том был в своей маленькой гостевой спальне. Размышляя, стоит ли ему заняться учебой или попытаться дозвониться до Тины, он все-таки решил заняться учебой. Однако утренняя пробежка, свежий воздух и, честно признался себе Крис, ночь без секса, не давали сосредоточиться на учебе и вынуждали двигаться по маленькой квартире и то ли махать руками, то ли резко бить невидимого противника в челюсть. В итоге он решил хотя бы поговорить с гостем. — Том, ты дома? Резко стукнув один раз кулаком распахнул дверь спальни и заглянул внутрь. Он увидел длинные ноги в чулках, и кружевные черные трусы Тины. Криса буквально подбросило от ярости: — Какого черта ты шаришься в ее вещах? Том застыл. Затем неуверенно, но просто сказал: — Мне можно. Крис, тяжело дыша закрыл за собой дверь. Его мысли метались, и он еще больше раздражался в эту минуту, что глаза все время возвращались к молочной коже перехваченной красными подвязками, после которых начинались чулки. — Слушай, то что было вчера… Было. Но это не повод вести себе так. Как тебе вздумается. Том смотрел на него приоткрыв рот, выглядел он сейчас как слабоумный, одевшийся по незнанию в женское белье. — Ты в комнате где я живу. Я одеваюсь. — В ее вещи! — взорвался Крис. — Я покупал эти чулки. Они были для нее! Том поднялся и Крис испугался этого вдруг. Если сейчас чего он и хотел меньше всего, так это быть к Тому близко. А тот шел на него и Крис автоматически отметил, что бедра у него узкие, но ноги, за исключением большей жилистости, ноги у них были одинаковые. И именно так выглядели бы чулки на ней, если бы она согласилась их одеть. — Тебе кажется, что я отобрал ее вещи? Или твои вещи? Может ты боишься, что я заберу ее внимания больше чем ты? Крис чуть не отступил назад, но сдержал себя. Том был близко, слишком, и он хорошо помнил, как нежен может быть этот рот. Сейчас Том слабо улыбался. — Мы с ней одно единое. Я ничего не могу отобрать, как и она. Это словно отбирать у себя. Спасибо за чулки. — и, помолчав, тихо позвал, — Крис. Потрогай мои ноги. И Крис медленно опустил руку и прошелся по его бедру, отмечая кружево трусов, опустился ниже и да, ему очень понравился шелк чулок, и очень нравилась подвязка, которая имела (Крис сглотнул) мягкий бантик. Он уже не мог остановиться и, боясь лишь смотреть в лицо стоящего перед ним, водил тяжело рукой по нежному шелку, затем прошел выше и обхватил ягодицу, сжал ее собственнически и грубо. Том тихо простонал с закрытым ртом. Маленькие трусики натянулись, узкой полосой с трудом скрывая рвущегося наружу маленького Тома. Крис не знал, что дальше, но ему очень нравилось трогать Тома, стоявшего молча и покорно. Его сестра очень редко бывала покорной. — Сядь на кровать. — отрывисто бросил он и Том быстро сел, сложив даже свои руки с длинными пальцами на коленях. Крис помедлил всего секунду. Но что вообще могло измениться если он уже знал, чего хочет, как только открыл дверь и заглянул внутрь. Он лег на пол, на маленький коврик. Не знал, нужно ли что-то сказать, или все уже было нашептано в чужое ухо заранее его девушкой. — Веди ногами по мне. — наконец вытолкнули его губы, а мозг, жадный и молчаливый, застывший в томном ожидании, только ждал. И длинные ноги в шелковистых чулках спустились медленно с потолка, тянулись и длились как нескончаемые. Выдавленной пастой из бесконечного тюбика, черными змеиными лентами в лицо. И ступни мягко коснулись его груди и Крис, путаясь и сорвав пуговицы, распахнул рубашку. К его огромному облегчению он не видел лица Тома, на него, лежащего, смотрели только ступни. Они гладили его, мягко и нежно, обводили сосок, кокетливо прижимали вминали бусинку и Крис давил в себе дыхание. Обе из них были близнецами, похожими, действующими по отдельности, но в едином танце и преследую одну цель. Одна обводила мышцу груди и вторая бежала к той, вторила ей. Одна потекла вниз по до пупка, а вторая шептала шелково за ней, кокетливо подметая по коже. Большой палец нырнул в пупок и пощекотал его. Крис чуть не бредил, чуть не вырвалось у него умоляющее, чтобы они спустились вниз наконец, уделили внимание тому, кто стоял согнувшись, как Атлант поднимающий всю тяжесть мира, стремящийся разорвать ткань брюк и выпрямиться во весь рост, прижаться к животу, пуская слюни на шелковых шаловливых загадочных близнецов. Неожиданно ноги приподнялись и одна рванулась к голове Криса, подхватила нежно пальцами за подбородок и вздернула. Крис был повержен и покорнейше посмотрел. Охватил жадно взглядом как текли они кровати (как черный водопад с кромки горы), острые коленки, наконец узкие ступни. Ноги удовлетворились его взглядом и наконец двинулись вниз, наградить его. Прошлись по прессу, судорожно сжатому, а руки Криса уже визжали молнией, тянули вниз брюки с трусами, как услужливые суетливые дворецкие, стелющие ковер прямо перед двумя королевскими особами в шелковых платьях, распахивающие перед ними двери и кланяющиеся. И наконец королевны подошли и перед ними встал царь, сочащийся гостеприимством, желающий внимания, восседающий на вздутой кожаной подушке, полной золота казны. И вот первая гостья черной ведьмой распласталась по полу, подлетела, окружила царя, обхватила в объятья, потерла его поджавшуюся мошну, полную драгоценностей, надавила, исторгая страдающий выдох изо рта Криса. Вторая приблизилась к своей сестре и прижалась всем телом спереди, заключив правителя в тесные объятья, начав тереться о него, теребить, сдавливать, заставляя Криса задыхаться. Он трепетал в этих бархатных руках, в этой хватке, пойманный словно и связанный за член. Кажется, зайди сейчас Тина в комнату, и он остался бы лежать не в силах никуда деться, лежа вытянутым деревянным солдатом под пятой у ее ведьмовского брата, играющего с ним просто шевеля пальчиками ног. Теперь обе ступни-сестры двигались синхронно, сдавливая царское туловище, почти до короны и вниз. И когда одна из распутных сестер легла на царя, придавив собой, Крис вдохнул резко воздух и не смог выдохнуть, а его вздувшийся член брызнул спермой по животу из-под прижавшей его ступни в чулке. Где-то звенело и Крис был оглушен, а потом к нему пришло зрение и барабанный бой в уши, и затем он ощутил горячий язычок Тома, собирающий царское жидкое золото, разлитое по животу Криса. Он глотал его и чавкал. Это было так пошло и так нереалистично, что казалось совершенно невозможным и тут же прекрасным. Крис дождался, пока будет вычищен. Затем Том пропал, но появилась его нога, с которой он начал снимать чулок, как тонкую черную кожу, снял и она повисла мертвая, безжизненная, ненужная без ноги. Крис наблюдал и за второй и, усмехнувшись, сказал: — Змееныш. Затем с трудом встал и не смотря на Тома вышел. В их с Тиной спальне он снова проверил телефон, затем разделся догола и пошел варить кофе. Теперь стесняться кого-то смысла не было, а он любил, несмотря на прохладные лондонские комнаты, ходить налегке. Оставив старый кофейник с горячим кофе на столе и чашку для Тома, он ушел учиться, и голова его была пуста и тело расслабленно, а поэтому идеально для учебы. Вечером они ужинали вместе и говорили о незначительных вещах, больше Крис конечно. О том, как на первом курсе выиграл поездку в Италию и загорел там до черноты, а еще прошел стажировку и чертил новую библиотеку и получил высокий балл. Что он ожидал, что Тина тоже подастся в свой первый курс на поездку для первокурсников, но она отказалась, хотя у нее самые высокие баллы. Том ел мало и выглядел странно, словно затаился в себе, словно не мог показать и понять сам, как он себя чувствует в этой маленькой кухне. Затем они слушали шум людей на улице, празднующих. И Том был очень грустен, а Крис быстро ушел в ванну и искупался. Когда он вернулся, то Том все еще сидел и смотрел в окно, а рядом стоял пустой бокал. Крис на секунду остановился у двери кухни и ушел в спальню. Целовать его в шею было очень приятно, особенно потому что им это нравилось, и Крис это помнил. Они одинаково вздрагивали и словно хотели закрыться и тут же раскрывались, тянули шею к нему. Он знал, что им также нравится, когда колется щетина, когда руки сминают беззащитный живот, когда палец грубо давит нежную дырочку. Он уже не мог терпеть и, усевшись на колени лежащего животом вниз Тома, резко рванул его мягкие боксеры вниз. Том не пошевелился и Крису опять понравилась эта покорность и молчание. Крис был достаточно опытным чтобы понимать, что Том либо никогда не имел опыта анального секса, либо этот опыт был у него очень давно. Он словно терся об закрытую кожу, дырка Тома была сжата и совершенно не хотела пропускать желающий внимания член в себя. Крис лег на него, прикрыв всем своим большим телом и Том мягко потерся макушкой о его нос, а ему осталось с удовольствием втянул запах волос. Он туго в нем двигался, словно плохо смазанные машинные детали в слишком новом аппарате. Ввинчивая, прикладывая силы, впихивая, толкая тазом. Том скрипел иногда зубами, с трудом дышал, но ничего не говорил. Трахать девственную дырку было изумительно. Трахать именно так, чтобы медленно, осторожно, содрогаясь от нетерпения и наслаждаясь от болезненного контроля своих инстинктов. Ему представилась кишка изнутри, розовая и складчатая, которую расширял медленно влезающий член, растягивал до упора, почти до невозможного, а хозяин этой вселенной, Том, чувствовал как его кишка болезненно поддается, пропускает через тугие кольца толстый хуй, неотвратимо, не доставляя удовольствия, но только боль. Крис просунул под него руку и потрогал член Тома, тот был безжизненен. Просунул руку к анусу и потрогал, смазки было много, она была везде. Тогда он обхватил шею лежащего под ним парня в борцовском захвате и перешел в другой ритм, коротко вытаскивая и снова вминая себя внутрь. Том только постанывал сквозь зубы и иногда очень тихо заводил «А, а, а», двигал телом словно пытаясь сняться с пронзившего его члена, но затем снова затихал, молча подставлял себя. Крис закрыл глаза от наслаждения, хотя член не входил больше чем наполовину, раздув анус изнутри, ему было до дрожи хорошо в горячей тесноте. Пьяный от возбуждения он по кругу думал, как заевшую пластинку слушая: «Вот оно как, продырявить парня. А ведь я продырявил, насадил брата своей девушки. Растянул дырочку упругой попки». Член горел, разламывало тело от наслаждения, хотелось разорвать лежащего под ним и выдолбить дыру заливая спермой. Но Крис мучился сам, осторожничая и продлевая оргазм, и мучил Тома под собой, который давил стоны боли в простыни. После секса Крис долго лежал на Томе, дыша глубоко и медленно, чтобы унять гулкое сердцебиение. Затем он услышал, что Том то-то шептал и, наклонившись ухом, к его губам услышал слова на грани беспамятства: — Спасибо. Спасибо. Спасибо.