***
Глаза слипались, а тело не слушалось... Союз просто лежал, слушая чьи-то шаги и крик. Он не мог понять, кто и что кричал, ведь плохо владел немецким, да и разум был не на его стороне. Он чувствовал себя сломанной куклой. Ведь с ним и правда играли. Играли и смотрели, как долго он сможет продержаться без воды, пищи, сна, тепла. А у Совета не было права на сопротивления. Нужно было молчать, да и сил на разговор не было. Видимо фрицы поняли, что пленный проснулся. Шаги стали ближе, а вскоре вообще утихли. Пришло неприятное чувство взгляда. Совету казалось, что враги буквально пожирают его взором, но всё же он старался не подавить виду, уравнивая дыхание и прислушиваясь к своему сердцебиению. Так могло продолжаться вечно пока один из немцев не коснулся руки русского. От неожиданности второй отдёрнул руку и широко распахнул глаза. Немцы стояли молча, наблюдая за реакцией Совета. Русский тоже молчал, ведь чёрт знает, что в голове у этих фрицев... Пока все это продолжалось социалист рассматривал помещение. Это не казалось ему пыточной или что-то в этом роде. Просто комната... Немного мебели, немного света, немного уюта. Тут дверь в помещение распахнулась. Да так сильно, что казалось будто стены трясутся. Хотя, может быть, и не показалось... В комнату вальяжной походкой вошёл Рейх. Союз узнает эти глаза из тысячи... Волосы, улыбка, форма. Всё это Совет видел множество раз, поэтому не мог ошибиться. Когда же нацист подошёл к этому подобию кушетки, на которой и располагался русский, он шикнул на своих солдат, и те немедленно удалились. Коммунист лишь закрыл глаза, не в силах смотреть на бывшего друга. – Привет, дорогуша, – тихо пропел Рейх, касаясь руки Совета. – Мы так давно ищем тебя... А ты всё это время был в одном из моих лагерей, смешно правда? – также ласково сказал наци, поглаживая руку русского. Совет молчал. Он не желал смотреть на него, а уж тем более говорить. Любое движение Рейха вызывало у него непосильное отвращение и злость. – Ну что же ты?... – как-то грустно сказал национал-социалист. – Мне ведь так тяжело было без тебя... И вот, ты наконец со мной... Скажи же хоть слово, – не унимался он, как можно сильнее сжимая руку социалиста. Чтобы не проговорится русский прикусил язык. Было больно, а от вкуса крови его тошнило, но так будет лучше. Ну а наци всё стоял и рассматривал его, прикасаясь и что-то говоря. Правда Совет уже не вдумывался в смысл слов. – Ну что ж... – сказал Рейх. – Отдыхай, я приготовил для тебя интересную программу времяпровождения,~ – сказав это, нацист круто развернулся на каблуках, и вышел из комнаты. – Да пошел ты... – прошипел русский, открывая глаза и смотря в потолок. Выйдя из помещения Рейх тут же скомандовал близ стоящим солдатам: – Um sich zu waschen, umzuziehen, in mein Büro zu bringen (Отмыть, переодеть, привести ко мне в кабинет), – грозно сказал наци. – Ja (Да)!– сказали двое постовых, поднимая руку к голове, и стараясь не смотреть в глаза фюреру. После Рейх направился в кабинет, заполнять нужные бумаги, из которых при всем желании можно было построить Эйфелеву башню, ох сколько их там было. Только вот один вопрос: зачем? Русского же сразу потащили в ванную, хотя тот еле-еле передвигал ноги... А после горячей ванны ему стало лишь хуже, ведь тело настолько продрогло, что просто не принимало тепло. Потом ему выдали чистую одежду... Ну как выдали... Кинули и сказали надевать. Да и смысл был противится? Ведь эти куски ткани хоть как-то могли согревать его. После нацисты схватили его за локти и повели на второй этаж. Открыли какую-то дверь, толкнули туда Совета и удалились. Русский осторожно приподнялся, осматривая помещение. Шкафы, окна, свастика на стенах... А по середине стоял большой стол, сервированный на двух персон. Конечно, социалист и был голоден, но он не смел подойти к столу... Чёрт знает, что ему за это будет. Пока Совет рассматривал комнату, сзади к нему кто-то подошел. – Они тебя били, милый, – сладко протянул Рейх, кладя руки на плечи Союзу. – Если да, то только скажи... Они заплатят за это... – продолжил нацист, сжимая плечи коммуниста своими ладонями. – Что за цирк ты устроил? – просипел Совет, не поднимая головы и сидя на полу. – Просто я хочу, чтобы у моей прелести всё было хорошо, – протянул немец и попытался поцеловать Союза. Тот вырвался из своеобразных объятий и со злобой посмотрел на наци. – Гордый, значит? – пропел Рейх, а после усмехнулся. – Надеюсь, ты не против отобедать со мной? – мило улыбаясь продолжил нацист, показывая рукой на стол. Совет долго думал, что же сказать, ведь скорее всего он не скоро поест, а голод даёт о себе знать... И всё же, ему удалось выдавать из себя тихое "да". Улыбка нациста стала шире, он обошёл Совета, осторожно взяв его за руку, и потянул к столу. Отодвинув стул, нацист помог Совету сесть. После сел сам, взяв в руки столовые приборы. Он медленно отрезал кусочек мяса, наткнув его на вилку и кладя в рот. После медленно прожевал и проглотил, пристально смотря на Совета. Тот боялся даже в руки вилку взять... Как немцы едят этим? В кабинете было так тихо, что Союз даже слышал, как тикают наручные часы Рейха. Прошло несколько минут, но за это время русский не съел ни кусочка. Он просто пялился на еду, не в силах поесть. То ли стыдно было, то ли страшно, а может и вовсе противно. Но в любом случае, есть ему не хотелось, хотя желудок твердил обратное. – Тебя покормить? – с усмешкой сказал нацист, жуя мясо. – Не маленький, – едко ответил русский, нарезая говядину. После он положил её в рот. Как же давно он не ел горячей пищи... Сказать по правде, немцы умели готовить. На такое действие нацист лишь улыбнулся, вытирая рот салфеткой. Непонятно зачем был весь этот этикет, но видимо Рейх был везде идеален, поэтому не хотел нарушать правил. Доев мясо, наци одним резким движением отодвинулся и быстро подошёл к Совету. – Вкусно? – сладко сказал он, массируя плечи мужчины. Социалист молчал. Его слишком сильно нагнетала такая ситуация. Поэтому он просто сжал в руках вилку, опуская голову. – Боишься? – как-то грустно спросил Рейх. – Я ведь не страшный... – продолжил немец, опаляя дыханием шею коммуниста. От такого русский дëрнулся, уронив вилку на пол. Он знал, до чего это все может дойти, но всё же бездействовал. – Дорогуша, ты же знаешь до чего это всё может дойти... – сладко прошептал на ухо социалисту немец. – Ведь в этой войне не будет победителей... – продолжил он, сжимая плечи русского. – Что ты от меня хочешь? – с ноткой страха спросил Совет. – Сдавайся... – укусив Союза за мочку уха сказал Рейх. – Еще чего! – вскричал русский, немного дернувшись от действий оппонента. – Поверь, я выбью из тебя информацию любой ценой, – продолжил немец, до хруста сжимая плечи солдату. – Боюсь спросить как! – с насмешкой отозвался Совет. Он знал, что может сделать его "друг", но сдаваться не собирался. – Ну что ж, раз нельзя словом, попробуем делом, – ответил Рейх, хватаясь за запястья Совета и таща на себя. В лучшем случае он должен был их вывернуть, в худшем сломать, но ни то ни другое не произошло, поэтому бедный русский плелся за немцем, время от времени постанывая из-за боли.***
И вот, дойдя до первого этажа нацист ускорил шаг. Он открыл железную дверь и пинком заставил Союза войти туда. Не удержавшись на ногах русский упал сначала на колени, а потом, с помощью Рейха и вовсе на пол. Наци схватил его за руки и потащил дальше. Он "помог" ему сесть на колени, а после приковал руки цепями, которые свисали с потолка, наслаждаясь видом. Что было в голове у этого садиста не ясно... Союз прижал голову к плечам. Всё что сейчас здесь происходило совершено не радовало его. Он до последнего верил, что всё это сон. И что этой войны никогда не было. Что его дети в порядке, а бывший друг всегда готов поддержать, вместо этих издёвок. Но все было иначе, и пока социалист думал, немец успел расстегнуть его рубашку. Тонкими и аккуратными пальчиками он провёл по груди русского, наслаждаясь его телом. Ему было приятно осознавать, что объект его вождения сейчас рядом с ним, и без каких-либо сопротивлений поддается ему. Хотя, что мог сделать этот человек против цепей... После он взял стек, покрутив его в руках, и со своей силы ударил им по груди коммуниста. Второй вздрогнул и слабо выкрикнул. Всё же, ему не было приятно от такого обращения со своим телом. Рейх несколько секунд рассматривал эффект от удара. Смотрел, как на теле его бывшего товарища появляется красная полоса. Смотрел, как его глаза бегают по комнате, в поисках чего-либо, что могло спасти его. Нацист ухмыльнулся. Ему нравилось, когда жертва боится. Хотя по виду Союза было не понятно, что он испытывает, но вот тело говорило об обратном. Наци снова ударил по телу русского. По тому же месту, чтобы вызвать большую боль. На этот раз после вскрика по щекам русского потекли слезы. Было больно... А на боль организм отзывался по-своему. Рейха это заводило ещё больше, поэтому он в третий раз ударил социалиста. На этот раз русский посмотрел на него, вцепившись в цепи. Этот взгляд. В нем было столько эмоций... От страха до презрения и ненависти. Как же это нравилось нацисту. Он не смог сдержать безумной улыбки, ударяя с такой силой, что порвал кожу. Кровь несколькими каплями потекла по телу Совета. Наци не выдержал, и рукой провëл по ране, собирая кровь и растирая её по перчатке. Ему это нравилось... Тогда он решил, что пора заканчивать с этим детским лепетом. Наци обошел русского, встав у его спины. Одним движением он порвал рубашку полностью. Что ж... Недолго она прожила... Потом немного подумал и ударил русского по спине. Тот снова вскрикнул и опустил голову. Удар за ударом. Казалось, что от боли русский может потерять сознание, и он был бы этому рад, но Рейх не позволял, посыпая раны солью. Казалось, что эти мучения никогда не закончится... Когда же спина коммуниста издалека стала напоминать красное полотнище нацист успокоился. Он повесил стек себе на пояс и провёл руками по спине Совета. Тот зашипел от боли... На большее он был не способен, ведь голос давно сорван. Рейх усмехнулся и тихо прошептал: – Ну же, расскажи мне всё. Это так просто. – Пошел к чёрту... – прохрипел Союз, не поднимая головы. – Запомни, этому не будет конца, – сладко пропел немец, целуя коммуниста в щеку. Для русского такие поцелуи были даже больнее удара. Поэтому он обессиленно повис на цепях. Рейх же усмехнулся, покинув комнату. – Bewachet (охраняйте), – грозно сказал он запирая дверь. Два немца, которые находились рядом с дверью, подняли руку вверх, отдавая честь и встали рядом со входом в комнату. Нацист поплелся в свой кабинет, по дороге проклиная упертость русского, но в тоже время восхищаясь ею. Но долго он там просидеть не смог, поэтому решил съездить домой. Давно он сыночка не видел... Но перед этим написал письмо Японской Империи, с приглашением в Германию. Передав его одному из солдат, а также сказав о том, чтобы подготовили машину для отъезда, он ушел в кабинет. Наци просто сидел за столом, дожидаясь, когда же всё будет готово. Во время ожидания он несколько раз прикасался к фотографии своей любви, что-то обещая и рассказывая ему. Когда же машина была готова, Рейх быстрым шагом вышел во двор, и не медля, приказал солдату везти его домой. Мужчина не стал испытывать терпение своего фюрера и быстро поехал по назначению.***
Через час немец уже был дома. Мужчина пытался снять пальто, в чем ему благополучно мешал его сын. Ну а что оставалось делать бедному Герману? Ведь он не видел отца месяцами... – Vati, vati (Папа, папа)! – кричал довольный ребенок, прижимаясь к ноге отца. – Ich liebe dich, Sohn (Я люблю тебя, сын),– сказал отец, поднимая свое чадо и прижимая к груди. После он прошел в гостиную, смотря как его ребенок рассматривает в книжке картинки. Его няня что-то оживленно рассказывала, правда Рейх ее не слышал, думая лишь о русском. Видимо он и правда стал одержим... Так и прошел вечер у немца. Ну а бедный коммунист всё это время провисел на цепях в каком-то подвале. Вот так его немец любит...