***
Вскоре Совет был уже на границе Нацистской Германии, а потом и в своем родном городе. Конечно от родного города мало что осталось, ведь все дома были сломаны во время боёв, либо сами немцы ломали их. Видя такую картину, сердце русского сжималось. Он надеялся, что его дети живы, и что они не попали в плен, ведь никаких писем от них не было. Коммунист всё же смог упросить солдат, поехать с ним в лес, ведь именно там и располагался дом его отца. Человека, который всё это время прятал его детей. По дороге он молился богу, хоть и когда-то не верил в его существование… Как ни странно, сам особняк РИ был в отличном состоянии… Либо немцы просто не дошли до него, посчитав, что там никто не живет, либо его отец маг… Осторожно выйдя из машины, Совет чуть не свалился на землю. Всё же, шоферу пришлось помогать бедному русскому доковылять до здания. Видимо социалист так ослаб, что не привык стоять на ногах. Немного помявшись у входа, Союз всё же постучал в дверь под пристальным взглядом солдата. Дверь долгое время не открывали, из-за чего коммуниста буквально затрясло. И вот, с поникшим видом, социалист жестом показал подчиненному, что делать здесь нечего. Но как только он развернулся, чтобы покинуть это место, за спиной послышался слабый шорох. Он был всё ближе и ближе, пока в конце концов, дверь не открылась. На пороге стоял обеспокоенный Украина, бегая взглядом по местности. — Кто вы?.. — тихо прошептал мальчишка, сжимая губы от страха. — Ты так вырос… — как-то грустно сказал Совет, подходя к сыну и обнимая его. Солдат, который все это время стоял рядом, слабо улыбнувшись, удалился к машине, чтобы не мешать этому. — Кто вы?.. — немного заикаясь, повторил мальчик. — Тебе ведь уже четырнадцать, почему ты не на фронте? — радостно, но тоже время грустно спросил Совет. — Меня дед не пускает… А откуда вы знаете мой возраст? — удивленно спросил украинец, недоверчиво рассматривая социалиста. — Я могу войти? — всё также увиливая от вопроса говорил русский, сильнее прижимая к себе сына. Украина немного помолчал, но выдав тихое «да», оттолкнул от себя Совета и отошёл, позволяя мужчине войти. — Кто это? — удивлённо спросил Россия, смотря на брата и скрещивая руки на груди. — Не знаю… — тихо ответил второй, смотря в пол. Коммунист хотел открыть рот, чтобы хоть что-то сказать, но подошел недовольный РИ, взглядом проклиная своих внуков. Но завидев гостя, он выпучив глаза, слабо вздохнул и бросился к нему в объятия. — А я думал, что ты меня не любишь, — ехидно улыбаясь проговорил Совет, прижимаясь к отцу. — Где тебя так долго носило, ирод?! — переходя на крик, спрашивал монархист. — Да кто это?! — хором вскричали Украина с Россией, нервно переглядываясь… — А что происходит? — спускаясь с лестницы и поглаживая кота на руках, произнесла Беларусь. — Не всё сразу. — с улыбкой произнёс Совет, всё также прижимаясь к отцу. — Чаю?.. — понимая всю неуместность фразы, сказал РИ. — А почему бы и нет? — как-то глупо улыбаясь, ответил Совет. Через несколько минут они уже сидели на кухне, обсуждая последние события. Россия с Украиной всё также недоверчиво смотрели на отца, ведь года три назад он был другим внешне да и внутренне, Беларусь жалась к папе, Казахстан летал где-то в облаках, а РИ, помешивая ложкой чай, слушал рассказ сына. — Так я не понял… — как-то недовольно отозвался украинец. — Война закончилась или нет? — продолжил он, тарабаня пальцами по столу. — Нет, сынок, но не сомневайся, мы победим! — улыбаясь произнёс русский. После, в подтверждение своих слов, он ударил кулаком по столу, случайно разливая чай. Монархист недовольно прищурился, ударяя чайной ложкой по краю чашки, и недовольно сказал: — А с чего ты это взял? — конечно империалист свято верил в победу своего сына, но после испорченной скатерти, эта вера куда-то улетучилась. — Вспомни только 41 год… Как эти фашисты нападали на нас, отбивая города и расстреливая целые полки солдат, — уже с грустью, нежели недовольством продолжил он. — Папа… — начал Совет, разглядывая каждого из членов семьи. — То был 41 год… Мы были не готовы. А сейчас, немцы, да и их союзники, устали от войны. Все устали. Только вот теперь не мы голодаем, а они. Нацисты настолько замучены, что давно отступают в сторону Германии, — медленно и четко сказал он. — С чего ты взял, что они отступают? — не унимался Империя. — Слышал речи нацистских солдат, — с ухмылкой сказал коммунист. — Что ты еще слышал? — отпивая немного чая, произнес монархист, не разрывая зрительного контакта с сыном. — Какой же ты дотошный… — потирая переносицу, тихо ответил Союз. — Просто я хочу быть уверен в своём будущем и своей семьи. — На самом деле я много знаю, Рейх доверял мне документы, не смотря на сложившуюся ситуацию. Я знаю их планы по нападению и расстановке войск. Знаю, что происходит в концлагерях и самом штабе. Это всё может спасти жизнь многим солдатам, — гордо проговорил коммунист, победно смотря на папу. — Так иди и спасай, придурок, — тихо произнес РИ, в надежде, что его никто не услышит. Так оно и было. — Но не думайте, что я надолго. Скоро мне нужно возвращаться к работе. Ох как давно я не держал в руках ручку… Интересно, что там происходит? — залпом выпивая напиток и вставая из-за стола, ответил социалист, собираясь выходить из дома. — Папа, не уходи! — хором вскричали дети, подбегая к нему и обнимая. — Надеюсь, ситуация не повторится… — с усмешкой сказал империалист, помогая своему сыну собраться.***
Через несколько часов русский уже сидел в своем кабинете, разбирая тактику атаки и защиты советский войск и земель. Слушатели восхищались словами лидера, но больше их радовало то, что социалист жив, и что он не сдался фрицам. После доклада, план был сразу же одобрен, ведь факты звучали довольно убедительно. Каждый присутствующий хотел пожать руку вождю, и конечно же Совет не противился этому. Он не считал себя высшего этого, поэтому свободно улыбался каждому, кто был там. После русский остался один, рассматривая комнату. В идеале, он должен был ознакомиться с нынешними делами на фронте, но любое упоминание войны вызывало у него столько воспоминаний о Рейхе и о нацистах. Он не любил ни первое ни второе, стараясь как можно реже думать об этом. Но вот осознание того, что солдаты наци делают с его людьми, вызывало у него такой спектр эмоций… От боли до сострадания. После, немного притупив взгляд, Совет закатал рукав рубашки, осторожно прикасаясь к шрамам на руке. Он четко помнил, как был получен каждый из них, в особенности на сгибе локтя. — А ты изменился… — с горьким смешком сказал коммунист, рассматривая руку. — Но ты заплатишь за это… — растягивая губы в ухмылке, дополнил он. Тогда Союз уже не думал о бывшей дружбе, а в словах не было и нотки страха или неуверенности. Хотелось лишь мести. Мести за всю причиненную боль и растоптанное доверие. После он перевел взгляд на документы, беря ручку в руки и что-то подписывая. Так и прошел день у русского. Может быть он и был скучным по сравнению с тем, что творилось в немецком штабе, к чему он так привык, но на Родине всё же лучше.***
У Рейха же все было хуже… Намного хуже… Приехав через несколько часов после вторжения, нацист и слова сказать не мог. В штабе на каждом шагу валялся один, а то и два немецких солдата. Все были расстреляны. Тогда немец побежал в свой кабинет, в надежде, что хоть с его прелестью всё в порядке. Только вот вместо комнаты, он увидел полнейший хаос. Всё было раскидано либо сломано, ну, а русского конечно же не оказалось. — Nein (Нет), — тихо сказал фюрер, поднося трясущиеся руки к губам. Мало того, что они проигрывали, так ещё и все его труды были уничтожены, а лучшие люди — убиты. Рейх понятия не имел, как всё восстанавливать… Он просто смотрел на это, мысленно проклиная славян. После он перешёл на крик, катаясь в истерике по полу, иногда прерываясь на нервный смех. — Hass! Hass! Hass! (Ненавижу, ненавижу, ненавижу) — кричал он, царапая пол ногтями и заливаясь слезами и смехом. — Что же ты наделал, Совет? — уже более тише сказал немец, сворачиваясь в клубок и водя пальцем по полу. — Что?..