****
Стою около школьных ворот, оперевшись о заборчик. Изучаю всякие эстетичные фотографии в Pinterest для вдохновения, пока мое внимание не привлекает паренек у стены. Исака я узнаю сразу же: просто ангелочек, которого мне хочется потискать, что вообще удивительно, ибо до этого я тискала только котов. Решаю, что грех отказать себе в удовольствии потрепать его за щечки и направляюсь в сторону еще ничего не подозревающего Исака. — Привет, — он улыбается мне, как только я приближаюсь. — Привет, мила-а-ашка, — растягиваю слова, и треплю его за щеки. Он морщится, но покорно терпит мои действия. — Как дела? Как там Ева? — интересуется он, убирая в карман телефон. — Да все как обычно, а Ева понемногу возвращается к жизни, — говорю я, пожимая плечами, хотя мне определенно нравится, что он так заботится и интересуется состоянием Мун, не смотря на то, что она бывшая его друга. — Думаю, что все наладится, как только кто-нибудь сотворит очередную херь, — он слегка улыбается и я отвечаю на его улыбку. Невольно представляю его с нимбом и крыльями, когда-нибудь я это нарисую. — Привет! О чем болтаете? — Ева возникает из ниоткуда и обнимает Исака. — Да так, ни о чем. Ты все? — я честно сказать уже задубела, пока ждала ее медлительную задницу. — Да, можем идти, — она поправляет рюкзак на плече и шапку, которая немного съехала. Прощаемся с Исаком и направляемся в сторону остановки. Ева молчит о чем-то задумавшись, а я устало толкаю скейт. Люблю то, что с ней можно просто помолчать. В автобусе мы перекидываемся парочкой фраз насчет того, что надо бы купить. А затем я утыкаюсь в окно равнодушно наблюдая этот пейзаж, который уже помню в мельчайших деталях. Хочется съездить куда-нибудь, хотя бы в какой-нибудь соседний с Осло городок или к морю, но пока я могу себе позволить путешествие до дома Мун или моего коттеджного поселка, хотя второй пункт под сомнением. Мои скудные сбережения потихоньку истощаются, а Вильбек все еще не подает знаков к моему возвращению домой. Ева сказала, что скоро должна вернуться ее мама, а это меня страшно смущает: какая-то совершенно незнакомая девочка живет с ее дочерью, это подозрительно, да и мне уже не удобно. Чертовы загоны Вильбек, почему я не могу от нее просто съехать? — Твоя сестра все также, эм, молчит? — неуверенно спрашивает Ева, когда мы покидаем автобус и плетемся по улице. Она точно научилась читать мои мысли. — Тебе надоело мое присутствие? — усмехаюсь я, поднимая к ней свои глаза. — Нет, — тут же отвечает Ева, пытаясь меня заверить, что все нормально, — просто погода все холоднее, а теплых вещей у тебя нет, я, конечно, могу одолжить свои, но у нас разный размер, — она начинает тараторить, а я слегка улыбаюсь тому, что хоть кому-то не безразлично, что я хожу в одних кроссовках и демисезонной куртке. Это оказывается приятно, когда о тебе заботятся. — Евик, не переживай, я выживу в любую зиму, не зря же мои предки выносливые скандинавы, — я встряхиваю головой и волосы треплет холодный ветер, — да и ты же одолжишь мне шапку? — я невинно хлопаю глазами, а Ева закатывает глаза. — Я то дам, но лечить от воспаления легких я не умею, предупреждаю сразу, — она показывает один палец, указывая им в мою сторону. Хотя она и пытается выглядеть веселой, я буквально чувствую напряжение. Но вытаскивать клешнями из нее слова мне не хочется. Я прекрасно знаю, что она сама мне все расскажет, когда захочет. Посылаю ей воздушный поцелуй и весело вскакиваю на скейт, который медленно катится. Думаю как-бы поднять ей настроение, мне совсем не хочется, чтобы она просидела грустная весь оставшийся день. Я оборачиваюсь и вижу, что Мун совсем сникла, чуть ли не плачет. — Эй, ты чего? — я останавливаюсь и подхожу к Мун, слегка касаясь ее плеча. Она бормочет что-то не внятное, пока я хмурюсь и думаю о том, что могло случиться. — Вильде, она с-с-сказала, что все теперь считают меня шлюхой, а она вернется в свой автобус, — сквозь всхлипы говорила она. Пребывая в легком шоке, я не понимала к чему Вильде так делать, хотя не зря она мне не нравилась. — А где она это сделала? — спросила я, мечтая свернуть шею этот тупой блонди. — Она собрала нас на собрании, специально для этого, — она посмотрела на меня: из ее глаз градом текли слезы, что мое сердце сжалось. Не могу смотреть, когда плачет Мун. Порывшись в кармане и вытащив платок, я дала его Еве. — Нура и Сана вступились за меня, — сказала она вытирая слезы, но плакать она не перестала. — Так, вытирай сопли слезы, — я слегка ее встряхнула, — Вильде сама прыгнула в постель к Вильяму при первой же возможности, в ней шлюховатости, куда больше, да и никто не смеет называть тебя так, — я обняла ее, и Мун уткнулась мне в плечо, шепча слова благодарности. Хочется убить каждого, кто косо посмотрит в ее сторону, а особенно противного Шистада, из-за которого это все началось, и его слепой девушки, раз из всех его похождений она узнала только об этом. Мун, пожалуй, первый человек, которому не плевать на меня и мои чувства. Ева не бросила меня на улице, хотя едва меня знала, я ей за это обязана до конца жизни, ибо даже родная сестра забила на меня хер и дальше спокойно кувыркается со своим боссом. Не знаю, сколько мы стоим обнявшись, но я ели сдерживаюсь чтобы не разреветься: у меня в жизни впервые появился человек, который мной дорожит и считает своим другом- это осознание резко коснулось всех клеточек моей души. Но больше меня расстраивало то, что я не могу нормально ей помочь. Это оказалось куда хуже, чем я могла бы подумать.****
— Привет, красавица, — обаятельно улыбаюсь проходящей мимо девушке, быстро пройдясь по ее телу глазами. Довольно широкие бедра, не совсем идеальные ноги, но все компенсируется миловидным личиком и третьим размером сисе… Груди, извиняюсь. Неплохо, очень даже неплохо. Вылупилась на меня своими сверкающими глазками, как на Аполлона, и застенчиво машет рукой. Знаю я таких. Зачастую притворяются невинными ангелочками, а любят по грубее. Двуличные. Хотя, такая двуличность мне по душе: я тоже не любитель нежных прелюдий. Иду по школьному коридору, с самодовольным удовольствием понимая, как много взглядов на меня направлено. Многие открыто пялятся, а я уверенно иду вперед, пропуская волосы сквозь пальцы, и как будто бы невольно слегка прикусываю губу. Боже, я даже могу не смотреть, но уже чувствую, как текут эти девчонки вокруг. Щелкну пальцами и любая тут же снимет передо мной свои мокрые трусики. Любая, но только не Сонья Ольсен. Она даже на мои истории про рисунки из детства не повелась. Черт, это был один из главных козырей: мол, я весь такой милый и хороший, пытаюсь открыться перед ней, но нет же, стерва, еще и средний палец показала. Другие носят эти тупые толстовки Пенетраторов, чтобы показать, что, вообще, как-то с нами контактировали (чаще всего контакт, естественно, был очень даже близким), а эта открыто показывает, как неприятно ей мое присутствие. Но ничего, не было еще ни одной девушки, которая бы не сдалась. Возможно, путь под юбку Ольсен займет немного больше времени, а, если даже и не получится, то как запасной вариант буду использовать ее… Сестру, тетю? Не знаю, но эти расстегнутые пуговки на ее рубашке мне понравились. Ну, а пока я не теряю надежды все-таки узреть, что же под юбкой. Хотя, Ольсен никогда не одевает юбки и платья. Окей, что же там под ее порванными джинсами? Нику не повезло и это просто прекрасно. По натуре я собственник и эту коротышку уже воспринимаю своей, поэтому я немного взбесился, когда он изъявил желание наладить с ней отношения. Сорри, дорогой мой друг, но Ольсен уже занята, а я прекрасно знаю, что на твои разговоры ведуться ни чуть не хуже, чем на мои. Мною решено было сделать все, чтобы она его послала и это у меня получилось. При входе в столовую слегка замедляюсь, останавливая взгляд на небольшой толкучке возле стены. Вижу вспышки телефонов, когда подростки делают какие-то фотографии чего-то, висящего на стене, и слышится смех. Наверное, опять вывесили результаты каких-то экзаменов. Даже если там есть мое имя, то мне все равно. Продолжаю свой путь в столовую, но останавливаюсь, когда чувствую, как вибрирует в кармане телефон. Поправляю рюкзак и опускаю голову, разглядывая оповещения о сообщении на экране телефона. Отец: «Крис, с матерью остаемся на дежурстве, особо тяжелый случай. Не забудь накормить Бóриса» Эмма: «Жду тебя в 10, милый» Эмма еще добавила смайлики банана и значка «18+». Ну и идиотка, зато ротик у нее отменный. Однако, не ее сообщение заставляет крепче сжать телефон в руке и упереться неморгающим взглядом в пол. Шумно выдыхаю, чувствуя злость в каждой клеточке своего тела. Заебали со своими дежурствами. Как же, блять, заебали… Уже хочу убрать телефон, как на него приходит новое сообщение со скрытого номера со странной темой: «Новая жизнь» Какого… — Крис, чувак, — резко поднимаю голову, когда чувствую дружеский хлопок по плечу. Слегка улыбаюсь Вильяму, засовывая телефон в карман джинс, и приветствую парня, отметив, что он как-то… Как-то странно улыбается. — Как дела? — его улыбка растягивается до ушей, заставляя меня нахмурится, но все же отвечаю, вопросительно подняв бровь: — Нормально. Что-то не так, бро? Ты обкурился что ли? Уже? На этих словах, наконец, поворачиваю голову, чтобы видеть всю столовую и направится на знаменитый столик в центре, где сидят Пенетраторы, но… Замираю, чувствуя, как открывается рот, а руки резко хватаются за волосы на затылке. — Ты уверен, что у тебя все нормально? — насмешливо произносит Вильям. — Какого. блять. хуя?! Никто не обращает внимания, когда я в голос ору не самые культурные словечки, ведь стены школы сотрясает звонок на урок. Дико исследую увешанные рисунками стены. На них изображен я в собственной красе с ебать какой огромной башкой, лыбящейся во все 32 мордой (причем, пару зубов у меня по каким-то причинам отсутствует и вместо них одни лишь черные дыры) и оттягивающий резинку своих маленьких штанишек. Огромный несуразный палец указывает прямо туда, а прямо над головой облако, где что-то написано, видимо, мои слова. Разглядеть их сразу не удается, поэтому я быстро подхожу к одной из стен и с гневом срываю один из рисунков, шепча под нос: — «Доктор сказал, у меня зародилась новая жизнь!» — это то, что написано в этом самом облаке. На секунду теряю контроль: замираю и медленно сглатываю, с ужасом глядя на этот рисунок. Внутри все холодеет. Кто-то знает? Но откуда… Как? Блять, кто мог знать, что… Со злостью ладонь с листком в кулак и резко поднимаю голову, громко дыша. Смешки и тихое хихиканье разносится с каждого угла столовой, но я намеренно исследую ее, чтобы найти эту сучку. Ольсен сидит в излюбленном ее компашкой месте: у окна. Замечаю, что волнистые волосы впервые собраны в небрежный низкий пучок, из-за чего короткие черные пряди торчат во все стороны. Наверное, бедная, занятно потрудилась, развешивая это дерьмо. В ее руке ложка с йогуртом, которую она сексуально вытаскивает изо рта, намеренно проводя языком по ней, слизывая остатки йогурта, и с невинным видом смотрит мне в глаза. В ее голубых осколках льда теперь победа и наслаждение. Ей пиздец. Ей. просто. пиздец. А еще если она знает, что когда-то меня, действительно, угораздило целый месяц шататься по докторам из-за сранных хломидий, которые я… Да, блять, я подхватил эту ебанную болезнь! От какой-то шлюхи в клубе. Не знаю, как такое возможно, вроде, заведение казалось дорогим и, так сказать, проверенным. Если она знает — это конец. Если она растрепает это еще кому-то — я повешусь, клянусь. Но перед этим убью сучку Ольсен. Гневно срываю еще несколько рисунков со стены и быстрым, решительным шагом направляюсь к этой стерве, которая еще, блять, и улыбается, как лютый дьявол. Ебнутая. Она просто чокнутая. Ее подружки, в состав которых входит Сталкерша, смотрят на меня по разному: белобрысая с красной помадой с непониманием, Вильде и Ева со страхом, а эта девушка в хиджабе еле сдерживается от того, чтобы не засмеяться. Люди, проходящие мимо, хихикают, указывая на меня, а у меня каждый раз сердце содрогается от понимания, что каждый из них уже может быть потенциальным обладателем информации о том, что я… правда… Ой, блять, Соня просто не могла знать этого. Улыбаюсь каждому, киваю на шутки, которые не слушаю, и с самым беззаботным видом, наконец, приближаюсь к ебнутой на всю голову Ольсен. — Это что за хуйня?! — все еще стараюсь делать вид, что мне все равно, отчего с еле как выжатой улыбочкой тычу ей в лицо рисунками и еле сдерживаюсь от того, чтобы просто не долбануть ее. Не будь она девушкой, черт возьми… Соня тяжело вздыхает и медленно встает, откладывая йогурт, а затем поворачивается ко мне и тоном, как будто объясняет очевидную вещь ребенку, причем еще и тупому, говорит: — Это называется карикатурой, Крисик, — она наклоняет голову и довольно улыбается своему превосходству, стерва, — сатирическое изображение с преувеличением некоторых неприятных, ужасных черт. Но ты не волнуйся: все нарисовано настолько реалистично, насколько это возможно, — сюсюкается со мной, мягко забирая один из рисунков, и приставляет его к моему лицу, с наигранно задумчивым видом бормоча нарочно громко: — Смотри, как похожи. Идентичн… — А как называется феномен, когда резко появляется желание убить человека? — резко хватаю ее за руку и толкаю в сторону окна, отчего Соня стукается копчиком о подоконник. Сжимаю обе ее руки вместе и прижимаюсь к ней всей телом, находясь так близко, что чувствую еле заметный приятный парфюм. Такой… Странный. Как будто бы Ольсен пахнет зимой. Не будь всей этой предыстории, то я бы даже пропустил в голове мысль, что вблизи Сонья весьма симпатична, но злость… Она сводит меня с ума. Ольсен на секунду морщится, видимо, сдерживаясь от того, чтобы не застонать, после чего тем же сладким голосом лепечет: — Гомицидомания, — кивает мне, словно уверяя в собственной правоте, и смотрит на меня с презрением и отвращением, вероятно, из-за нашей «близости», а я представляю, как хватаю ее за волосы и лицом впечатываю в эти рисунки. — У тебя внутренняя трагедия что ли? — шиплю сквозь плотно сжатые зубы, внимательно вглядываясь в ее глаза. — Не бывает настолько суковатых людей без внутренней трагедии. И чем суковатее, тем человек несчастнее. Тебе что, тепла не хватает? Решила его в моих штанах поискать? Могла попросить напрямую, я бы охотно им поделился. Глаза Сони резко становятся серьезные и ледяными. Такими, как обычно. Я же оглядываюсь, радостно отмечая, что большинство учеников уже вышли и никто не станет свидетелем этих разборок. — У меня обостренное чувство показать, где место зазнавшимся гавнюкам, которые насильно запирают людей с какими-то маньяками и ведут себя, как куски дерьма, — цедит, как я раннее, и пытается уколоть своим бесчувственным взглядом, — и да, в твои штанишки лезть опасно, Шистад, высока вероятность подцепить каких-нибудь хламидий. Ты сам об этом говоришь, миленький, взгляни внимательнее. Она вновь показывает мне этот гребанный рисунок, а у меня появляется особое желание стереть Сонью Ольсен в порошок. Внутри все вновь содрогается и резко мышцы лица расслабляются, а глаза с непониманием вглядываются в лицо девушки: неужели она, правда, знает? Соня как-то резко хмурится, явно не понимая мою перемену, и, пользуясь случаем, вырывает свою руку из моей хватки, отходя на шаг. Не обращая ни на кого внимания, тихо выдыхаю, прикладывая ладонь к сердцу, и на секунду прикрываю глаза. Не знает. Она даже не догадывается, я уверен. — Запомни, Ольсен, это первый и последний раз, когда ты почувствовала запах победы, — со злостью громко дышу и медленно говорю, оборачиваясь к ней, — ее вкус ты не познаешь. Зря ты затеяла все это, зря… — Мне пора на биологию, — вновь улыбается, наклоняясь, чтобы взять рюкзак и набросить его на плечи, а затем встать рядом со своими подругами, покорно ожидающими последнюю, — буду изучать болезни, передающиеся половым путем. Обязательно расскажу тебе меры профилактики, Шистад. Сладко ей улыбаюсь, опять становясь вплотную, смотрю сверху вниз и тихо шепчу, касаясь губами ее волос: — Можешь попросить у биологички скальпель и вскрыть им вены, — улыбаюсь, наклоняя голову, чтобы выдохнуть прямо в ушко девушки, — если не хочешь долгих и страшных страданий. Соня делает шаг назад, в отвращении передергивая плечами. Ой, еще и строит из себя недотрогу, стерва. Вновь надевает на себя улыбку победительницы, машет мне рисунком и разворачивается, быстрым шагом удаляясь из столовой, как чертова победительница вместе со своей долбанутой компанией, которые, вероятно, представляют себя героями какого-нибудь боевика, где идут навстречу камере, а за их спинами взрывы. Вот же сучка… Внимательно слежу за ней, прожигая взглядом, и молюсь, чтобы она споткнулась и поцеловалась с полом. Когда она выходит, замечаю то самое место, где недавно видел толпу подростков, делающих фотографию чего-то на стене, и понимаю, что там тоже эти ебанные творения, блять, Пикассо. Остаюсь в столовой и оглядываюсь, рассматривая увешанные рисунками стены. То сообщения, как я понимаю, также содержит этот рисунок. Крепче сжимаю кулаки. Ольсен, ох, Ольсен… — Это фиаско, братан, — со своей обычной каменной рожей произносит Вильям, остановившийся за моей спиной. Вновь смотрю в сторону, куда ушла Соня, и тихо шепчу: — Готовься к сладкой жизни, Ольсен.