Фамильная черта рода

На следующий день Адам составил расписание занятий для своего нового подопечного. Как раз в тот момент, когда он, сидя в своей комнате в южном крыле дома, проверял его и вносил последние дополнения, в дверь негромко постучали. — Да, входите, — Ламберт застегнул высокий воротник своей белоснежной сорочки. — Прошу! Вошел Уолтер с подносом. — Сэр, ваш утренний кофе! — Возвестил он тоном безукоризненного вышколенного дворецкого и водрузил поднос на стол. Адам благодарно поднял с блюдца чашечку благоухающего напитка. — Не надо сэра, — присматриваясь к тостам с джемом, произнес он. — Зовите меня Адамом. — Слушаюсь, мистер, то есть, Адам, — исправился слуга. — Я принес вам и масло, и джем, не знал ваших вкусов. — Все замечательно, Уолтер, не беспокойтесь. Уолтер еще раз наполнил его чашку кофе и, выждав минуту, как и полагается, направился к дверям. — Уолтер, — остановил его Адам. — Скажите, а почему поместье называется Семь Ветров? Слуга, казалось, не удивился вопросу. — Это одна из фамильных легенд рода Рэтлиффов, сэр. — Он, не замечая, снова назвал Адама официально, но тот не стал поправлять, постепенно привыкнет и к простому имени. — Очень старая история. — Интересно, — Адаму действительно, была интересна история этого семейства. А что, живут посередине леса, уже несколько поколений, от столицы не далеко, и не близко, у двора, по всем признакам, на хорошем счету, а сведений в родовых книгах, в которых Ламберт попытался найти информацию перед отъездом из Лондона, — кот наплакал. — Более чем, интересно, Адам. — Уолтер продолжил свою речь. — Весь этот кусок земли, а он обширен, поверьте, он был пожалован королем еще прадеду старого барона. Он обожал конную охоту, а тут лис и волков водилось — видимо-невидимо. Ну, предок барона прибыл на новоприобретенные земли и первым делом, решил разбить поместье. А кругом все лес, да чащи, даже пологой низинки не найти, не то чтобы пригорок. Адам улыбнулся. — И то верно, не жить же барону в лесу. — Именно, — кивнул головой слуга. — И тогда барон воскликнул: «Да помогут мне все семь ветров найти чистое место!» — А! — Догадался Ламберт. — Значит, стихия семи ветров и помогла! — Да, как по волшебству, возник перед бароном Рэтлиффом небольшой пригорок, обдуваемый всеми ветрами. Вот так, в память о тех, кто помог Рэтлиффу здесь обжиться и пустить корни, так и закрепилось за этими местами название Семь Ветров. — А сейчас, ветра здесь еще случаются? — Конечно! Особенно в ночь Дикой Охоты, ох и завывают, того и гляди… — Какой охоты? — Переспросил Адам, но Уолтер словно спохватился, что сболтнул лишнего. — Простите меня, сэр, но скоро я понадоблюсь барону. Если что будет нужно для занятий, так в кабинете вы найдете все необходимое, там смежная комната с кабинетом — это библиотека. — А Томми? — Адам уже намерен был приступить к занятиям немедленно. — Он завтракает с отцом? — Томми просыпается поздно. Его никогда не ждут к завтраку. Но я передал ему вчера, что вы его ждете в кабинете сегодня ровно в полдень. — Не проспит? — Улыбнулся гувернер. — Нет, что вы, он весьма щепетилен во всем, что касается времени. У него словно какой-то брегет внутри, время он чувствует собой, не хуже городских часов на ратуше в Лейтон-Парке. Уолтер был прав, — Томми был в кабинете ровно в полдень. Когда Адам туда вошел, молодой человек уже сидел за массивным письменным столом, на котором были разложены листы чистой бумаги, высились сложенные стопкой книги, стояли карандаши в высоком стакане и посередине — роскошный чернильный набор, сделавший бы честь и придворному летописцу. — Доброе утро, мистер Ламберт. — Томми приподнялся из-за стола. — Как вам спалось на новом месте? «Ложусь на новом месте, приснись жених невесте», — как-то невпопад подумалось Адаму, а вслух он произнес: — Доброе утро, Томми, спалось отлично, благодарю. За пару недель Адам немного привык к поместью Семь Ветров. Как раньше и сказал Уолтер, жизнь здесь не отличалась богатством событий, текла монотонно и по давно уже устоявшемуся распорядку. Адам много работал в библиотеке, составляя планы учебных занятий, прогуливался по небольшому фруктовому саду, который был разбит на южном склоне пригорка, на котором располагался дом барона. Но самое интересное в Семи Ветрах был воспитанник Ламберта, Томми Джо. Адам придерживался того мнения, что для достижения хороших результатов в воспитании, нужно постараться стать для подопечного не надсмотрщиком, а другом. Его немного смущал томмин возраст, все же, восемнадцатилетний сын барона был намного старше всех прежних учеников Адама, с кем он работал гувернером или воспитателем, но, как говорится, чем сложнее задача, тем радостнее успех ее решения. Однако, очень быстро Ламберт понял, что он несколько переоценил свои собственные возможности. Потому что Томми был таким, что даже и аскетичный монах-наставник Средневековья не смог бы не заметить его обаяния и красоты. Дело было не только лишь во внешней его красоте, но и во внутренней его силе. Он был подвижным, как ртуть, беспокойным, как ветер, загадочным, как картины художников позднего Возрождения. Он был одновременно беспечным, как ребенок, и одновременно, пробуждал собой и совершенно однозначные мысли и фантазии. Или это так казалось одному лишь Адаму. — А что случилось с леди Рэтлифф? — Спросил как-то Адам у Уолтера, когда тот в очередной раз принес ему завтрак. Ламберту приходилось завтракать в одиночестве, тоже одна из традиций Семи Ветров, — Томми просыпался позднее, а барон вообще не завтракал. — Она умерла? Уолтер печально вздохнул. — Да, несколько лет назад. Леди Анна всегда была хрупкого здоровья, страдала мигренями и бессонницей. Очень была впечатлительная и эмоциональная. Вот уж если ее что-то расстроит, так она могла неделю из своих покоев не выходить, и не впускать к себе никого. — Очень жаль. — Верно, Адам. Наш доктор из Лейтон-Парка прописал ей порошки от головной боли, а она как-то по ошибке выпила из сразу много, то ли забыла, что уже пила, то ли боль была такая сильная. А только нашли ее утром в кровати уже неживую. Вот с тех пор барон вдовец. — А почему Томми никто не занимался раньше? — Спросил Адам. — Он же наверняка был сообразительным и любопытным ребенком, его можно было определить в любую школу или пансион. — Леди Анна не хотела отпускать его из дома так далеко. А какие еще были причины… У нас был однажды воспитатель, Томми был совсем еще малыш, лет шесть ему было… Но он недолго у нас прожил, уехал в Лондон и больше мы его не видели. Самого старого барона Адам за это время видел не часто. Пару раз барон обедал вместе с ним и с Томми, а в основном, был занят какими-то бумагами, к нему приезжал поверенный из столицы, Томми как-то упомянул, что идет дело о покупке недвижимости в Лондоне, но уточнять детали не стал. А тем временем, занятия с Томми начинали приносить первые успехи. Адам заметил, что Томми много читал, но читал, конечно, бессистемно, что под руку попадалось, поэтому упорядочить все прочитанное и задать прочитать необходимое — и вот, уже можно поддерживать беседу в литературном салоне. История и математика, английский язык и история религии, — это были дисциплины, которые требовали усидчивости и зубрежки, и которым, разумеется, характер Томми противился изо всех сил. Приходилось убеждать, совсем как подростка, что все эти предметы — обязательный набор воспитанного подданного британской короны, того, кем может гордиться такой безупречный отец, как старый барон Рэтлифф. Томми смирялся и продолжал пыхтеть над заданиями, изображая непосильную для его мозга деятельность. Зато потом, после занятий, Томми выскакивал из кабинета, как целое племя американских краснокожих, несся в конюшню и тут же его словно ветром уносило в лес, под радостный аккомпанемент заливающихся лаем собак. — Мальчику нужно куда-то девать энергию! — Сочувственно улыбаясь, говорил старый слуга. — Это он с вами в кабинете начал появляться, а раньше, — только охота, выездка лошадей, фехтование, самая что ни на есть физическая работа. Но Томми не был мальчиком. Это Адам понял почти сразу. Он был молодым мужчиной, с вполне сложившимися предпочтениями и вкусами. — Чтобы увеличивать запас слов во французском языке, — Начал занятие Ламберт. — Мы будем читать книги. Мне кажется, что сочинения месье де Мопассана подойдут как нельзя лучше. Итак, начнем. — Бэль ами? — С удивлением прочитал Рэтлифф, помолчал секунду и закатился таким хохотом, что сам Адам невольно улыбнулся, хоть и старался держать серьезное лицо, как и подобает учителю. — Бэль ами? — Повторил Томми еще раз, никак не в силах успокоиться. — В чем дело, Томми? — Строго спросил Ламберт. — Это выражение переводится с французского как «милый друг» и означает… — Да, да, я в курсе, что оно означает… — Утирая слезы от смеха рукавом сорочки, проговорил Томми. — Уж означает, так означает! — Да что такое? — Возмутился Адам. — Что еще ты придумал? — Так это не я придумал. Это хозяйка борделя придумала. Наверное, тоже вашего Мопассана почитывала, на ночь, вместо сказки. Вот и назвала свое заведение «Бэль Ами». — Борделя? — Прошептал потрясенный Ламберт. — Ага. — Томми придвинул к себе чернильницу и обмакнул в нее ручку. — В Лейтон-Парке. — А ты откуда знаешь? — Адам не успел сориентироваться в разговоре и вернуться обратно к роли ментора-наставника. Бесполого и незаинтересованного. Томми поднял на него свои бездонные карие глаза. — Ну, то есть, — Попытался напустить на себя равнодушный вид Адам. — То есть, я хотел сказать, что это тебе … Твое дело, конечно, но… По моему… А твой отец знает… ? Рэтлифф дернул своей выгнутой дугой темной бровью и с размаха бросил свою деревянную ручку обратно в чернильницу. Мельчайшие брызги чернил разлетелись так далеко, что некоторые из них попали на растерянного преподавателя. — Ой, — совсем по-детски, сказал Томми. — Я не хотел. Он вытащил из кармана своего жилета, висящего на спинке высокого стула, батистовый носовой платок, отделанный кружевами, и подскочил к все еще не до конца пришедшему в себя, Ламберту. — Я сейчас все сотру. — И Адам увидел прямо в миллиметре от своего лица карие глаза с роскошными ресницами, длину которых не было видно на расстоянии, почувствовал запах свежевымытых светлых волос и быстро-быстро заморгал, пытаясь скрыть смущение от вида тонкой пряди, упавшей на безупречно очерченные губы, полуоткрытые от старания, а казалось — для поцелуя. Адам дернулся, Томми с платком замер, не поняв, чего ему ожидать, — выговора, или так дело обойдется. — Пустяки, — наконец нашелся Ламберт. — Я сам. Томми выпустил из своих пальцев белоснежный платок. — Какие у вас веснушки, — тихо проговорил он, — Даже на нижней губе есть, я не видел раньше. — На сегодня занятий хватит, — пролепетал Адам. — Ты свободен до завтра.