***
Брать такси или спускаться в метро он не стал: его легко могли узнать, а это сейчас ни к чему. И потом, хотелось хоть ненадолго растянуть этот последний путь. Выиграть немного времени. Еще раз все обдумать. Снова и снова он проверял свой дерзкий, самоубийственный план — и не находил в нем изъянов. Как древле Назаретянин, беспомощным пленником сойдя в Ад, разрушил Преисподнюю изнутри и вышел из нее победителем — так Дэмьен Торн сегодня взорвет изнутри Небеса. Только по-своему. Он сам станет тем камнем, который Враг не сможет поднять. «Вот я, перед Тобой, — скажет он. — В Твоих руках. Видишь, со мной нет легионов — ни земных, ни подземных. И Отец мой оставил меня, потому что я сам так пожелал. Я один и безоружен, и пришел к Тебе по собственной воле. Делай со мной что хочешь — сопротивляться не стану. Но как не угасает огонь Геенны и червь ее не умирает, так вовеки не угаснет моя ненависть к Тебе!» Вот так. И никакого обмана, никаких шпионских игр. Это Назаретянин оставался всесильным, даже спустившись в Ад — а у Дэмьена нет парашюта за спиной. Он действительно рискует всем. Справедливость и милосердие — вот два столпа, на которых покоится власть Врага. Что Он станет делать? Помиловать Антихриста, величайшего злодея на земле, который плюет Ему в лицо и ни в чем не раскаивается — значит надругаться над справедливостью. Ввергнуть в озеро огненное врага, который сам сложил оружие, пришел и отдался тебе в руки — растоптать милосердие. Как ни поступи — Назаретянин станет преступником собственного закона. Рухнет один из столпов, на которых держатся Небеса. И на белоснежных ризах Воскресшего останется пятно, которое уже ничем не оттереть. Да, такого Он точно не ждет!.. Дэмьен представлял, как сползает с благообразной физиономии Воскресшего вечная самоуверенная улыбочка, когда Он понимает, что за ловушку расставил Ему враг, как недоуменно переглядываются святые у Его престола, суматошно хлопают крыльями ангелы — и сумасшедший азарт кружил ему голову. «Вот я, перед Тобой. Дэмьен Торн, сын Сатаны. Чудовище, на чьих руках кровь миллионов. Не нравлюсь? Ну извини — какой есть. Так что же, покажешь мне Свою хваленую любовь?» Конечно, нет. С каждым шагом Дэмьен все яснее понимал, что это дорога в один конец — что из капкана, в который он загонит Назаретянина, есть только один практический выход. Безумие — оставлять в живых нераскаянного врага! Еще, пожалуй, и растворить перед ним врата Рая, запустить волка в стадо овечек Божьих! При всей Своей тяге к мазохистским игрищам, Назаретянин — точно не идиот и Свои интересы блюдет отменно. Подставляться ради красивого жеста не станет. Какого-нибудь простого грешника, может, и отпустил бы с миром — но тут дело серьезное, можно и поступиться принципами. В конце концов, скажет Он себе, пошатнувшиеся небеса можно подлатать, трещины замазать, а от Сатаны, когда он, замешавшись в толпу ангелов света, явится к престолу Врага с претензиями, отбояриться какой-нибудь ловкой казуистикой. Нет, Дэмьену не выжить. Но, по крайней мере, Враг постарается соблюсти все формальности. «Вот я, перед Тобой. Что дальше? Устроишь мне Страшный Суд? Валяй! Но я тоже буду судиться с Тобой. Мне есть в чем обвинить Тебя — и посмотрим, что Ты ответишь!» Главное — не вмазать Ему по морде. Удержаться, как бы ни хотелось. Вот это сразу все испортит. И вообще держать себя в руках. И на Суде, и после. Про Марка и прочее… не надо этого, совсем не надо. Один раз уже дал слабину — и хватит. Ни на лице его, ни в голосе Враг не прочтет ничего, кроме спокойной гордости и торжества. Как произойдет встреча? Под какой личиной скрывается Назаретянин в этой безвестной маленькой церкви? Неважно. Обернется ли священником, или нищим у порога, или хлебом и вином на алтаре — Дэмьен сразу его узнает. Оба они сразу узнают друг друга — и дальше все решится само. Ради этого стоит претерпеть и смерть, и смерть вторую. Никакая цена не будет слишком высока за то, чтобы сорвать с Него покров людских фантазий, разогнать облака фимиама, бормотание молитв, туман сладких липких словес — и показать Его миру настоящим. Без прикрас. Этого великого Обманщика, Бога с тысячью лиц. То бесстрашного и хитроумного воина, то труса, подставляющего щеки под пощечины. То свирепого, словно древний варварский вождь, то сентиментального, как старая дева. То всемогущего, то беспомощного и жалкого. Бога, что сперва толпами гонит людей в Ад, а потом Сам прыгает за ними, чтобы их оттуда вытащить. Узнать, каков же Он на самом деле. «Вот я, перед Тобой. Это действительно Ты, не деревянная кукла, не иллюзия — и теперь Ты не отмолчишься!» Он уходил все дальше от дома. Некоторое время ветер рвал на нем плащ и швырял снегом в лицо, но понял, что это бесполезно, и затих. Мир расступался перед ним, под ногами стелилась белая, словно погребальный покров, дорога едва выпавшего снега. В какой-то миг Дэмьен оглянулся вокруг себя — и многоцветье и яркость праздничного ночного Лондона как-то неожиданно и сильно его поразили. Как будто до сих пор он смотрел на мир сквозь тусклое стекло, а теперь оно разбилось. Горели фонари, мигала иллюминация, тепло светились окна домов: все вокруг сияло и переливалось алыми, золотистыми, лиловыми огнями. Многоликий свет отражался от стекол витрин, тонул в замерзающих лужах, играл на лицах прохожих, скользил по лаковым бокам проносящихся мимо машин. Даже глубокие тени в подворотнях казались не совсем тенями; они не боролись со светом, не отталкивали его — скорее, словно гости, приглашенные на праздник, стояли в дверях и с радостным волнением ждали своей очереди засиять. Вокруг шли своей дорогой люди, каждый со своими радостями и горестями: теперь он замечал их всех, и видел, что ни один не похож на другого. Обрывки их мыслей долетали до него — и больше не казались, как прежде, назойливым раздражающим шумом: они сплетались в многоголосую, безмерно сложную, но единую, словно фуга Баха, мелодию. Всю жизнь он прислушивался к мыслям смертных, только когда хотел определить, не лгут ли ему, или выяснить что-то нужное для дела — и теперь об этом жалел. Все эти люди, разумеется, слышали о Дэмьене Торне — но ни один не знает правды о нем, и ни один не ведает, куда он сейчас идет и на что решился. Думать об этом было горько — но и как-то… это правильно. Так лучше. Пусть живут спокойно. Что с ним? Неужели это от того, что рядом больше нет Отца? Или мир улыбается на прощание своему повелителю? Или это просто игра утомленного сознания? «Человек, которого везут на казнь, по дороге прилепляется глазами ко всем предметам, и самое ничтожное кажется ему безмерно прекрасным…» Откуда это? Какой-то классический роман. Много лет назад, еще в колледже… Нет, больше ничего оттуда не помнит, и кто автор, тоже не знает. Слишком давно это было. Когда он в последний раз открывал книгу? Когда вообще что-то читал — не по работе, не для нужд Сатанинской церкви, а просто так?.. Из открытых дверей индийского ресторанчика донесся пряный запах карри, и Дэмьен вдруг вспомнил, что у него целый день ни крошки не было во рту. А когда он в последний раз пробовал какое-нибудь экзотическое блюдо — просто из любопытства? Когда вот так гулял по незнакомому ночному городу? Кажется, вовсе никогда. А когда в последний раз с кем-нибудь (не считая деревянного Назаретянина, с горькой усмешкой мысленно добавил он) разговаривал — не отдавал приказы, не обсуждал свою тактику, не возносил безответные моления, а просто «разделял искренние беседы» и говорил, что думает? Да, такое было — давно, очень давно, с Марком… нет, о Марке не стоит. Мимо процокали каблучками две девушки; одна, с соломенными кудряшками из-под берета, обернулась и вгляделась ему в лицо. Девушка явно его узнала: глаза округлились, она толкнула подругу локтем и что-то зашептала ей… но Дэмьен отвернулся и поскорее прошел мимо, боясь не совладать с собой — так больно резанула вдруг по глазам и по сердцу ее безыскусная юная красота. В святилищах Отца, где излишества вменяются в обязанность, где любые извращения дозволены и равны, у него было все — а этого не было. И уже не будет. Шумные, ярко освещенные улицы с магазинами и увеселительными заведениями остались позади, впереди раскинулся сумрачный район приземистых фабричных зданий и складов, слева блестит, стиснутая в каменных берегах, темная лента реки — и это значит, что путь его подходит к концу. Скоро, уже совсем скоро. Встать перед Ним — вровень, лицом к лицу. Взглянуть в глаза. «Вот я, перед Тобой…» А дальше — будь что будет.5.
19 апреля 2020 г. в 17:52
Поначалу брат Натаниэль благодарил Бога за немыслимую удачу. Господь услышал его молитвы: не иначе, как чудом враг сам вышел из своей крепости прямо к нему в руки!.. Но через четверть часа начал недоумевать и подозревать, что ему не так уж повезло. Метель стихла, но мороз усиливался; и полчаса спустя, окончательно околев в своей легкой курточке, монах проклинал все на свете.
«И куда его черти несут?» — думал он тоскливо, спеша по тротуару Пекхем-роуд и стараясь не выпускать из виду черную кожаную спину врага.
Дурень он, надо было напасть прямо там, у ворот! В тихом безлюдном переулке, где бы ему никто не помешал. Но благоприятный момент упущен — и теперь приходится тащиться за врагом, словно баран на веревочке, гадая, когда же удастся подобраться к нему и выполнить свою миссию.
Большие города никогда не спят, а в праздники особенно. Даже в этот поздний час на улицах было многолюдно и светло. Из ресторанов и баров, по праздничному случаю открытых на всю ночь, неслись обрывки музыки; подмигивала красочная иллюминация — гирлянды и разноцветные яйца, мигали и переливались неоновыми лампочками транспаранты «Радостной Пасхи!» (чему именно следует радоваться на Пасху, из политкорректности не уточнялось). Вдоль по улице катили автомобили; порой между ними, словно сом среди мелкой рыбешки, неторопливо пробирался двухэтажный автобус. Сновали туда-сюда прохожие, бродили от бара к бару группки хмельных туристов. Между Натаниэлем и его мишенью все время кто-то был. Хорошо хоть, выглядит Торн приметно, даже со спины: высокую фигуру, облаченную в черное, трудно упустить из виду.
Брат Натаниэль не боялся пострадать за свой подвиг — пусть даже его осудят как убийцу и бросят в тюрьму! Но очень боялся, что ему помешают. Он и без зрителей чувствовал себя… не слишком уверенно.
Первые минут двадцать Торн шел быстро — так что Натаниэль едва мог за ним угнаться, — опустив голову, словно погруженный в глубокую задумчивость. Но постепенно, казалось, многоцветье красок и суета вокруг рассеяли его внимание: он замедлил шаг, шел уже неторопливо, словно прогуливаясь, и даже с интересом посматривал по сторонам — ни дать ни взять обычный американский турист в центре британской столицы! Иногда доставал смартфон и, судя по всему, сверялся с гугл-картой. Натаниэль смотрел и диву давался: разве у Антихриста не должно быть… ну, всеведения, или звериного чутья, помогающего безошибочно найти дорогу, или еще чего-нибудь в таком роде?
И все-таки, куда он прется — один, пешком, в пасхальную ночь?
Хотя какая разница? Главное, чтобы дошел до какого-нибудь безлюдного места и дал подойти к себе вплотную.
«Помоги мне, Господи… укрепи мышцу мою… направь руку…», — шептал окоченевшими губами Натаниэль и крепче сжимал кинжал с рукоятью в виде распятия.
Не сказать, что он был совсем неопытен! Разумеется, как и все братья из их ордена, Натаниэль прошел курс тренировок. Знал, как легким движением перерезать сонную артерию, на занятиях безошибочно попадал неподвижному манекену в почку или в печень. Много раз слышал, что у воина Божьего не бывает второго шанса: удар должен быть одним-единственным — и несущим мгновенную смерть. Если враг поймет, что происходит, и начнет сопротивляться, ты обречен.
Все это Натаниэль знал и помнил… но в глубине души не верил, что эти знания ему пригодятся. Сказано ведь: «Наша брань не против плоти и крови». Неужто священный подвиг, казнь врага рода человеческого свершится так же, как пьяная поножовщина в какой-нибудь сицилийской таверне? Нет: должно быть, едва острие кинжала, закаленного в крови Спасителя, коснется мерзостной плоти — человекоподобная личина Дэмьена Торна рассыплется в прах, черная душа, испуская вонь горящей серы, провалится туда, где ей место, и хор ангелов восславит героя, что избавил землю от этой Богом проклятой твари. Вот так это произойдет: мгновенно, в ослепительной вспышке, в предельном напряжении души воина, очищающего мир от скверны… и без всяких неприглядных подробностей вроде крови или дерьма.
Но сейчас, тащась мимо сияющих витрин по тротуару, где его то и дело толкали или задевали плечом, и стуча зубами от холода, монах все яснее понимал: на это лучше не надеяться.
В этом раздробленном мире, полном бьющих в глаза красок, несвязных звуков, греховных соблазнов и наслаждений — мире, который ест, пьет и веселится, прочно забыв об истинном значении сегодняшней великой ночи — едва ли найдется место для сияний и ангельских хоров.
Этот мир принадлежит грешной плоти. И князь мира сего — тот, с кого Натаниэль сейчас не сводит глаз — носит на себе такую же грешную плоть. Выглядит как человек — по крайней мере, со спины. Держится как человек. Ничем не отличается от человека. И убивать его придется по-настоящему.
В шею? Едва ли выйдет перерезать горло — кинжалы из Мегиддо созданы, чтобы не резать, а колоть. А нанести такой колющий удар, чтобы сразу убить… нет, не так хорошо Натаниэль владеет оружием. В основание черепа? На тренировках такой удар выходил неплохо, но сейчас будет мешать поднятый воротник плаща. В печень снизу вверх? Под лопатку и постараться достать до сердца? Хоть бы он остановился, что ли: на ходу Натаниэль точно не попадет! Есть еще один прием, на занятиях у него неплохо получалось — но для этого нужно схватить жертву за плечо и дернуть на себя. Хотя без этого в любом случае не обойтись… При мысли, что придется трогать руками человека (нет, не человека! Но все равно…), которого он через миг убьет, к горлу вдруг подступила тошнота, и начала бить крупная дрожь — уже не от холода.
Так, прежде всего взять себя в руки! Эти мысли, порождающие слабость — все они от Сатаны! Долой их!
Господь привел Натаниэля к дому врага, именно в эту святую ночь. Господь отнял у врага разум — вывел его из дома без охраны и отдал на милость убийцы. Не случайно же все это, в самом деле! Значит, и дальше надо положиться на Господа. Он все управит.
На занятиях у Натаниэля все получалось — получится и теперь. Надо просто представить, что это тренировка. Что перед ним очередной манекен. Безжизненная, бездушная кукла. В каком-то смысле так и есть: какая там жизнь у твари дьявола?
Дышать глубоко, размеренно. Сосредоточиться на своей задаче. Просто тренировка. Просто манекен. Шаг за шагом, вдох-выдох. Не забывать молиться.
Господи, помоги…