Маттео
Месяц спустя
Открываю глаза, и поднимаю взгляд к небу, наблюдая шелестящие зеленеющие листья на покачивающихся от лёгкого ветерка ветках раскидистого дерева, под которым я расположился. Солнечный свет больно резанул по глазам, от чего я пощурился из-за непривычки. В последние недели я почти не выходил на улицу, глотая таблетку за таблеткой. — Они врут, ты не мертва! Мои руки затряслись в неконтролируемом потоке эмоций. В полиции лгут о смерти моей малышки, а все им верят! Это возмутительно! Непростительно! Я побагровел от пронзающей меня ярости, несколько раз стукнул по полому, проеденному древесными жуками (такой вывод я сделал на основе звонкости последовавшего после моих действий шума) стволу дерева, да с такой силой, что часть трухлявой кары упала рядом со мной, оголяя огромную пробоину. Я встал и, ещё раз хорошенько стукнув основания бревна, побрёл по каменной дорожке в сторону клиники. Все решили, что стоит поместить меня в клинику на определённое время, чтобы подлечить меня. Но точку зрения друзей я не разделял. Вероятно, им думается, что у меня снесло крышу после похорон Луны, и я одержим идеей о фальсификации её смерти, но это было далеко не так! Люди, верящие в гибель Валенте, куда больше смахивали на безумцев, чем я! Я ЗНАЛ, ЧТО ОНА НЕ ПОГИБЛА, ЧЁРТ ВОЗЬМИ! Я это чувствовал. Моё сердце чувствовало бьющиеся сердце Валенте. И я не собираюсь отступаться от этой идеи, потому что знаю, что это — та истина, которую не каждый сможет принять или осознать. Я зашёл в свою палату после недолгой прогулки. В этом местечке меня во всём ограничивали и ущемляли: в прогулках, в количестве потребляемой пищи, во времени посещения меня друзьями (потому что отец обо мне и думать забыл, увлечённый, по своему обыкновению, работой). Спасибо всевышнему и за то, что не обделили личным пространством. В моём распоряжении находилась целая одноместная комната с личным умывальником, небольшой кроватью, твёрдой, словно матрас наполнен булыжниками (я слышал, что между собой пациенты в шутку называют её чесалкой для спины), тумбой, столом и стулом. Что ещё нужно для сомнительного счастья? Взглянув на своё отражение в заляпанном зеркале над раковиной, успеваю ужаснуться своему внешнему виду. Мешки под глазами в купе с синяками производили впечатление агрессивного и нелюдимого парня. По крайней мере, я так думал и представлял. Использовав пальцы в качестве расчёски, вытягиваю засаленные и без того всклокоченные кудряшки вверх. Провожу по шершавой щеке. Щетина неприятно ощущается. Видок у меня, конечно, так себе… В палату влетела женщина-медсестра, производившая обход и контроль пациентов, и, перелистнув бумаги, закреплённые на планшете, протараторила: — Ты принял таблетки, которые я тебе оставила на тумбе сегодня утром? — Да, — сухо кинул я и прищурился, пытаясь различить чёрные буквы на золотом бейдже, — С… Стеила. — Стеффи. Потираю глаза кулаками. — Маттео, я назначу тебе осмотр окулиста. Кажется, ты стал видеть куда хуже, — она сделала пометки на листе, — к тебе пришли Мануэль и Симон. Я впущу их, и у вас будет полчаса на общение. После я поставлю тебе капельницу. А вечером у тебя беседа с психотерапевтом. — Изо дня в день одно и то же, — недовольно бурчу я. — Потерпишь, — отзывается Стеффи и выходит в коридор, позволяя парням пройти ко мне. — Маттео! — Симон подскакивает ко мне и обнимает, хлопая по плечу. Я безынициативно отвечаю на объятия. Конечно, я рад, что они не забывают обо мне, но в последнее время мне не хотелось кого-то видеть или что-либо делать. Единственным желанием было одиночество (а вместе с ним и амёбность), — Как ты здесь? — Думаю, внешний вид говорит сам за себя. Да и не просто говорит, а кричит! Мануэль присаживается на кровать и хлопает по матрасу: — И как ты здесь спишь? До сих пор не понимаю, каким образом тебе удаётся лежать на ней, да ещё и высыпаться в таких спартанских условиях! Сейчас мне это кажется какой-то невозможной невозможностью, — он хихикнул и поспешил покинуть столь «притязательный» плен четвероногой чесалки для спины. — Мои опухшие глаза, должно быть, выдают факт отсутствия сна. Альварес злостно сверкнул глазами в мою сторону, оставшись явно недовольным моим саркастически-раздражённым тоном и смыслом, вложенным в слова. Он многозначительно фыркает, сложив руки на груди, а после набирает полную грудь воздуха, приготовляясь говорить долго и пылко: — Маттео, возможно эта кровать — не самый лучший вариант из всех возможных, а общая обстановка — явно не домашняя, но я думаю, что тебе стоит спать. Сон очень важен, Бальсано, а ты им пренебрегаешь! В совокупности с состоянием аффекта, полученным после похорон Луны — всё может стать каким-то неконтролируемым, и поверь, нам вс… — ОНА НЕ МЕРТВА! — возражаю я. Не могу слышать это из уст всех вокруг. Теперь вступается Мануэль: — Нам очень сложно, — начинает он, — всем нам. Но тебе стоит смириться с этим фактом. Это была она… — я видел, что он еле сдерживался, — и Луна похоронена так, как этого заслуживает: уютная церквушка и… Это будет долго, но нам всем нужно привыкнуть к этому обстоятельству. Её убили, следствие по делу продолжается. Мне бы безумно хотелось посмотреть в глаза тому, кто это сделал, но найти убийцу, по словам правоохранительных органов, будет очень сложно. Практически невозможно… Мне хочется закрыть уши, лишь бы не слушать этот гнусный трёп! Стукаю кулаком по стене и топаю ногой: — Вы все ошибаетесь! Это была не она! Я это чувствую! Её «опознали» по тому, что мобильный телефон отключился в этой соте, по гипсу, да одежде. Лицо и конечности изуродованы. Так кто знает, была ли это Луна или нет? Нет гарантий. Парни, очнитесь! Симон лишь покачал головой. — Маттео… — Что — Маттео? Что? — Ты одержим, — резюмирует Симон, — одержим Луной и этой идеей о том, что она не умерла. Пойми меня, мы безусловно любим и ценим тебя, но у тебя неплохо снесло крышу, после случившегося, ты так не считаешь? — Нет, — я отворачиваюсь. Мануэль кладёт ладонь на предплечье, но я лишь веду плечом, выказывая, как не хочу продолжать этот разговор про Луну. Да и вообще говорить. Не хочу говорить. Слишком утомляет всё это. — Ты не хочешь говорить об этом, правда? — Правда, — язвлю я. — Тогда, мы пойдём. Не будем тратить твоё время. Да и минуты встречи совсем скоро истекут. Ребята ушли, оставив небольшой свёрток на тумбе, к которому я не смел притронуться. Может когда-нибудь попозже, но не сейчас. После пришла всё та же медсестра и поставила капельницу. Я закрыл глаза и начал обдумывать всё, что есть на душе. Все продолжают верить в смерть. И это убивало меня. В такие моменты только и оставалось размышлять — доживу ли я хотя бы до рассвета…