Бухгалтер

Глава 3 Илай был жив — если так можно выразиться о воняющем неподвижном теле, лежащем под одеялом почти в той же позе, что и вчера. У Мирона от облегчения ослабели ноги, но почти сразу же на смену облегчению пришло раздражение.  — Принимал сегодня лекарство? Разумеется, ему не ответили. Он открыл баночку, вытащил таблетку.  — Открой рот. Илай даже не пошевелился, так что все снова закончилось насильным впихиванием таблеток в яростно сопротивляющегося друга.  — Завтра тоже приду. И послезавтра. И каждый день, пока не придешь в себя.  — Зачем? — сипло спросил тот.  — Новый босс понял, что без тебя «Магеллан» скоро можно переименовать в «Титаник». Требует твоего возвращения, желательно уже вчера.  — Не…хочу. Мирон огляделся по сторонам.  — Завтра приведу уборщиц и кухарку, пусть приготовит тебе куриный суп.  — Нет — голосом умирающего лебедя выдохнул Илай.  — Тогда овощной.  — Я не хочу, Мир. Уйди. Прошу.  — Не могу, Илай. Бернард держит меня за глотку, фирма без тебя трещит по швам, я скучаю. Давай, лечись.  — Скучаешь? — Илай засмеялся, но с непривычки смех сменился кашлем. Мирон протянул ему стакан воды, подождал, пока тот выпьет и уймет кашель.  — Скучаешь, говоришь? Или боишься остаться наедине с грязной совестью, а? Если я сдохну, что с тобой будет, мудак, поц ты ебаный? Судя по всему, Кремеру стало лучше — по крайней мере, появились силы ругаться, как грузчик в ашдодском порту.  — Все в точку — сказал Мирон — все правда. Поэтому лечись. Я приду завтра. Пока. Не то, что он куда-то спешил: никаких хобби у него не имелось, после работы он обычно сразу ехал домой и просто коротал вечер до того момента, когда можно пойти спать. Но видеть Илая в таком плачевном состоянии было невыносимо. По дороге к двери прошелся по кухне и ванной, припрятал наиболее опасные предметы типа ножей, проводов и бритв. От всего не застрахуешься, но лучше убрать наиболее явные триггеры. Дома Мирон на автомате включил телевизор, вытащил из холодильника кучу еды, навалил на обеденный стол. Голода особо не чувствовалось, но он привык к ритуалу: ужин, чай и чипсы под какой-нибудь тупой фильм или сериал. На телефон пришло сообщение, он глянул мельком на экран. Ариэль Малки. Кажется, у Илая с ней что-то было в прошлом году. Прилипчивая девушка, как тот ее охарактеризовал. «Привет, Мирон, как дела?» На такие вопросы Мирон никогда не отвечал, отложил телефон в сторону и захватил горсть чипсов. Через пару минут пришло еще одно. «Это Ариэль. Хотела спросить, как там Илай?» Самым легким вариантом было бы бросить Ариэль в бан, но Мирон сдержался. Ответил коротко: «Болеет.» Пауза. Ариэль пишет. «Чем?» «Гриппом.» Пауза. Телефон зазвонил. Мирон вздохнул и взял трубку.  — Да.  — Мирон?.. — неуверенный голос.  — Ну.  — Я подумала… если я как-то могу помочь Илаю, отнести продукты там, еду приготовить…  — Не надо — сказал он сухо.  — Точно?  — О нем есть кому позаботиться, Ариэль. Все нормально. Молчание. Наверное, девушка переваривала сказанное.  — А… понятно.  — Что-то еще?  — Ммм… ты… то есть…  — Что? — не понял Мирон.  — Не хочешь выпить кофе как-нибудь? Вместе? Прилипчивая девушка, вспомнил Мирон вновь слова Илая и внутренне содрогнулся.  — Нет, спасибо. Спокойной ночи.  — И… тебе. Спокойной. Мирон нажал на сброс. Кинул телефон подальше и вернулся к чипсам. Когда пачка оставалась наполовину пустой, телефон снова зазвонил. Он стряхнул с колен крошки, облизал жирные пальцы и потянулся к аппарату. Кремер.  — Да — нехотя бросил в трубку. Говорить не хотелось, но так было безопаснее — больше шансов, что выговорившись, Илай не станет лезть в петлю.  — Мир?  — Ну.  — Это ведь из-за меня они погибли? Мирон неслышно вздохнул. Давно ему не задавали этого вопроса. Последние несколько лет были на удивление спокойными, фазы мании и депрессии — почти незаметными. Он отвык. А вот раньше частенько приходилось отвечать — и ответ обычно зависел от степени его усталости, раздражения или терпеливости на данный момент. Иногда брякал жестокое: «да, из-за тебя». Порой хватало милосердия убеждать, что нет, вины Илая в смерти его родителей нет. Что в партии оружия, которое они на пару украли из армейской оружейной и продали перекупщикам на территории, не было того самого автомата, из которого убили отца и мать Илая через месяц после того. Сегодня терпения не было, но и раздражение, похороненное под плотным обедом, мирно спало. Можно было выдать порцию милосердия.  — Ты не виноват, Илай. На черном рынке завались того же оружия, из которых их застрелили.  — Тогда почему за время всей интифады только их убили из «Галиля»? Почему?!  — Потому что… я не знаю. Может, для арабесов это слишком сложный прибор. Илай невольно хмыкнул, и Мирон слегка расслабился. Смеется — значит, приходит в себя. Он отключил звук телевизора и теперь просто бездумно щелкал каналами на пульте. Илай снова заговорил.  — Как ты думаешь, скольких еще убили оружием из нашей…  — Понятия не имею. И по телефону лучше об этом не трепаться.  — Навскидку.  — Не знаю — сухо сказал Мирон. Ему уже надоел этот разговор. Его никогда не интересовали вопросы, которыми мучался Илай. Давным давно он взвесил все за и против — и пошел на сделку с перекупщиками. Знал, чем все может закончиться — но деньги были нужнее. Илай, в отличие от него, в деньгах не нуждался, влез в эту грязь из чистого авантюризма — и расплатился за ошибку сполна. Он научился молчать. Потому что даже за давностью лет такое преступление не простят. За продажу двухсот винтовок М-16 и автоматов «Галиль», кучи ящиков патронов, гранат и лимонок «двоюродным братьям» пощады не будет. Ну и что, что им с Илаем тогда было всего по девятнадцать? Что оружейная плохо охранялась и просто напрашивалась на то, чтобы быть ограбленной? Никого это не интересует. Мирон научился не думать. А Илай, родителей которого убили в одночасье из «Галиля» — Илай думал. Уже пятнадцать лет варился в своих мыслях, потому что всем известно, что арабы почти всегда пользуются «Калашниковым», и «Галиль» к ним мог попасть только одним путем. Он сам, своими руками продал им пули, которые всего через месяц пронзили его родителей.  — В понедельник сможешь выйти на работу? — спросил Мирон устало.  — Не знаю.  — Постарайся. Иначе Бернард съест мне мозг. Откинул в сторону телефон, и с сожалением осознал, что чипсы закончились. До полуночи еще оставалось полтора часа, и он провел их там же — напротив телевизора, пока глаза не начали слипаться от усталости. Следующие до возвращения Илая дни прошли в угаре нового года. С Бернардом они заключили негласное перемирие — ежедневно обговаривали рабочие вопросы, но начальник с нападками не приставал и в преступлениях не обвинял. А ведь с ним легче работать, чем с Габи, думал Мирон. Бывший начальник — хитрый, нечистый на руку любитель интриг, никогда не давал расслабиться. В любую секунду от него можно было ожидать подвоха или очередной сомнительной авантюры. С Бернардом все оказалось иначе. Он работал «по учебнику». Методы у него были жестковаты, но ни разу он не предложил ничего незаконного, и только за это Мирон был ему благодарен. Илай смог выйти на работу только в середине января. К счастью, за неделю до этого он пришел в себя достаточно, чтобы работать из дома, так что Бернард немного успокоился. Таблетки больше не приходилось запихивать силой — он принимал все сам безропотно, и потихоньку начинал напоминать прежнего себя — энергичного и веселого холерика.  — Завтра большой день, знакомство с начальством. Готов? Мирон, как обычно в последние дни, прошелся по комнатам. Чистота и порядок. Заглянул в ванную. Илай только что закончил принимать душ, и теперь вытирался огромным синим полотенцем. Он изрядно похудел — но ему это даже шло.  — Дай мне хоть трусы надеть, сволочь — возмутился, и Мирон ретировался обратно в гостиную.  — Так что ты там говорил про начальство? — спросил Илай через несколько минут. Теперь на нем были домашние шорты и белая безрукавка.  — Мне кажется, вы сработаетесь. Меня он не переваривает, пронюхал каким-то образом, что я для Арензона проворачивал.  — И до сих пор не уволил? — удивился Кремер.  — Договор — напомнил Мирон.  — Ясно. Что еще?  — Бернард — не Габи. Панибратства не любит, интриганов тоже.  — В таком случае что он делает в Израиле?  — Сам не могу понять. Говорит, что здесь ему нравится больше, чем в Канаде.  — Регина там как? — неожиданно спросил Илай.  — Кремер — застонал Мирон.  — Я бросил ее одну в тот вечер, неужели нельзя проявить беспокойство о коллеге в беде?  — Можешь о ней забыть — Ливне положил на нее взгляд.  — Ты вроде говорил, что он женат?  — Ну и что? Не все такие однолюбы, как Габи.  — Вот черт… почему именно на нее? — возмутился Илай. Мирон пожал плечами. Вполне понятно, почему. Регина была самой красивой девушкой в компании, вдобавок незамужней и эффектной. Если бы он, Мирон, мог бы…, но такие, как она, в конце концов становятся женами. А в его случае это было невозможно.  — Ладно, разберемся — сказал Илай — что еще?  — Держись подальше от Ариэль. Кремер закатил глаза.  — Что она натворила?  — Сначала позвонила мне, чтобы предложить тебе помощь, а потом пригласила на кофе. Меня.  — Что же ты не согласился?  — Илай…  — Серьезно, Мир — Илай больше не улыбался — пригласи ее сам. Мирон покачал головой.  — Это не для меня.  — Почему?!  — Потому что… ты сам знаешь, почему. Я мамзер!  — Ну и что? Почему ты думаешь, что после первой же чашки кофе тебя потащат под хупу? Тебе нет даже тридцати пяти! Гуляй, трахайся, наслаждайся жизнью! Мамзерство не мешает в постели, поверь мне. Захочет замуж — соври что-нибудь.  — А если я сам захочу на ней жениться? — хмыкнул Мирон.  — Так ты этого боишься? Привязаться к язизе*? Тогда расслабься — эта Ариэль не из тех, на ком когда-либо захочется жениться. Погуляй с ней, то-се. Надоест — бросишь.  — Хм… ладно, а как насчет запретов на романы в компании? Забыл?  — Запреты на романы между начальством и подчиненными. Ты не ее начальник. Ты — бухгалтер. Так что благословляю тебя на грех, сын мой. Только перестань уже ходить с такой кислой рожей, серьезно.  — Я подумаю — сдержанно ответил Мирон. Слова Илая неожиданно запали в душу. Может оттого, что Ариэль ему совсем не нравилась — а значит, и жалости к ней не было. А может, он и правда слишком долго был один. Так почему бы и нет… Илай всегда был популярен у женщин. В армии, в дембельском путешествии, в университете — девушки вешались на него, а он выбирал. Самых красивых, самых умных. Обвораживал, влюблял в себя. И бросал. Чаще всего девушка логично предполагала дальнейшее развитие отношений — жизнь вместе, помолвку и так далее по списку, а Илай наоборот, жениться вообще никогда не собирался. Когда проявилась болезнь, связи стали еще короче. На гребне эйфории он переставал принимать таблетки, и депрессия заграбастывала его в свои душные черные объятия. Тогда Илай просто пропадал из жизни очередной пассии, ничего не объясняя. Вернувшись в нормальное состояние, он никогда не возобновлял прежних отношений, а просто переключался на следующие. И так было всегда: Кремер гулял с девушками, а Мирон… … — Так зачем тебе деньги? — спросил Илай Мирона. Они вместе возвращались из армейской столовки — первый — к своим компьютерам, второй — к грузовикам. Мирон хмыкнул. Зачем деньги. Затем, что их нет. Нет ни на что — ни на жизнь, ни на девушек, ни на то, чтобы почувствовать себя хотя бы изредка молодым парнем, а не рабом в хаки.  — Нужны — ответил он коротко.  — А родители не могут дать? — немного наивно спросил Илай, мальчик из хорошей ашкеназской семьи.  — Я солдат-одиночка — ответил Мирон сквозь зубы.  — По правде одиночка? Или из тех, что себе выбивают поблажки и съемные квартиры за счет армии, а им мамочки готовят еду в кастрюлях на всю неделю?  — По правде — едва сдерживаясь, сказал Мирон. Илай кивнул, принимая короткий ответ. Чертов щенок, подумал Шахар. Что он вообще понимает в этой жизни? Баловень судьбы, которому папа утюжит форму — сразу видно, что ее не просто сушили, а гладили утюгом по всем правилам. Что он понимает о тех, для кого служба — спасение? Кто считает дни до призыва, молясь, чтобы не попасть до того самого дня «икс» на уголовку — а значит, навсегда сказать армии «прощай»? Единственная проблема: служба когда-нибудь заканчивается, а сверхсрочником берут не всех. Зачем им очередной водитель грузовика, да еще на зарплату сверхсрочника, если за те же деньги можно получить десять свежих и почти бесплатных новобранцев? Через два года лафа закончится — а денег нет. Нет и не предвидится. А значит — придется возвращаться обратно в свой район. Его дед всю жизнь вопил «альтизахен», отец до сих пор работает водителем грузовика. А он кем будет? Шестеркой у местного мафиози? Продавцом в районном ларьке? Уборщиком улиц?  — А тебе, значит, деньги не нужны? — спросил он хмуро.  — Не особо — ответил Кремер рассеянно.  — А что ты тогда хочешь? Кем будешь после армии?  — Программистом, кем же еще — и приятель вздохнул с тоской — а чего хочу… Он остановился на месте, взглянул на пыльные приземистые здания родной базы, опаляемые вечным израильским солнцем. Хлопковая рабочая форма Шахара успела уже взмокнуть от пота, а этому в его дакроне хоть бы хны.  — Хочу… чтобы не было скучно. Чтобы приключения и все такое. Но мне это не светит.  — Почему?  — Потому что я буду программистом — сказал Илай словно само собой разумеется — Буду зашибать кучу денег, женюсь на блондинке, куплю квартиру в Рамат-Гане, заведу четверых детей, все как у всех. Мирон закусил губу. Захотелось дать Илаю в рожу. Скучно ему, видите ли.  — Ясно все с тобой — сказал он спокойным голосом — денег не нужно, только авантюры. Ну ладно, если соберусь ограбить банк, буду знать, кого звать, чтобы не делиться. Илай улыбнулся своей красивой обаятельной улыбкой баловня судьбы.  — Зови, брат. Обязательно зови. Взглянул на часы.  — Черт, перерыв давно закончился. Командир меня убьет.  — Это Жанетта, что ли? — фыркнул Мирон.  — Угу.  — Скорее уж, погладит по головке.  — По которой именно? — фыркнул Илай.  — По той самой. Дай ей уже, не томи девушку.  — Мама меня убьет, если я трахну марроканку — в тон ему ответил Кремер — даже если это компьютерный гений и ангел в звании капитана. Мирон не ответил. Молча похлопал приятеля по плечу, и каждый пошел своей дорогой. Илай — в сень и прохладу компьютерной комнаты, где водились исключительно такие же, как он, везунчики — дети из хороших семей, вчерашние отличники и ботаники. Мирон — под брезент транспортной части — до их мест кондиционеры еще не добрались, а водители… они тоже были вчерашними детьми, только вот вряд ли хоть кто-то из них имел самый завалящий аттестат зрелости. Интересно, думал он, щурясь от палящего солнца. Если бы родители Илая знали… нет, если бы сам Илай знал. Осталось бы между нами хоть какое-то подобие дружбы? Если бы они знали, что я — мамзер? Слово-табу, нас мало, о нас молчат, о нас не говорят. Раввины делают все возможное, чтобы неудачники типа меня избегали страшного клейма, но бывают родители, с которыми и врага не надо. Такие, как мать, которая по скудоумию сделала все возможное, чтобы даже тогдашний верховный рав не смог отмазать будущего ребенка от позорного статуса. Ее муж уже как полтора года сидел в тюрьме, а она в открытую жила с отцом Мирона. Ей намекали, объясняли, даже напрямую просили навестить супруга в тюрьме — но она просто не поняла или не захотела, бывает. Бесхитростно объяснила, что мужа не видела с тех пор как он сел, а вот этого хорошего человека полюбила, ну так что же делать, любовь же важнее. Мирон родился уже с готовым клеймом. И знал о нем, кажется, всю жизнь. С тех пор, как впервые услышал его от добрых соседей еще в раннем детстве. Илаю он рассказал о себе, когда тот сидел шиву по родителям. Принес приятелю полные пакеты еды, приготовил ужин, накормил. Налил им обоим по полному стакану арака, и потом еще и еще, пока язык не развязался сам собой.  — Ну и что, что мамзер? — тускло сказал Кремер — меня это ебет, по-твоему? Мирон молчал. Ждал вердикта.  — Я родителей только что потерял, идиот. По собственной вине. Своими руками их убил, понимаешь?! Мирон молчал. Илай закрыл лицо ладонями, и сидел так на полу, слегка раскачиваясь. Глухо сказал сквозь пальцы: — - Нихрена больше меня не ебет. Тем более твой статус, который вообще нихрена не значит для нормальных людей, давно вышедших из средневековья. Вырвал из рук Мирона бутылку и присосался к ней. Пить теплый арак из горла — не самое приятное занятие. Откровенно говоря, гадость это редкая, но Кремер допил все до дна, а потому Мирон остался до утра — проследить, чтобы приятель не задохнулся в луже собственной блевоты. Но Илая не рвало, даже не тошнило. Утром он повторил еще раз, что мамзерство Шахара его не ебет, а потом они пили колу и играли в карты, пока не явилась очередная группа скорбных родственников с новыми припасами еды и набившими оскомину соболезнованиями. Через два месяца после шивы Илай перестал появляться на базе, и его объявили дезертиром — именно тогда в первый раз проявилась болезнь. Сначала его собрались судить, потом быстро разобрались и госпитализировали, а в конце вообще влепили профиль «не годен» и освободили от армии подчистую. Мирон продолжал приходить к нему, сначала в больницу, потом — домой. Следил, чтобы Илай принимал лекарство, заставлял — и часто делал это насильно, оставляя того с синяками и ссадинами после жестокой борьбы. Пару раз пришлось вытаскивать друга из петли или перевязывать запястья, но по негласному соглашению между ними врачей он не вызывал — слишком опасно это было для них обоих. Когда Мирон освободился, Илай помог с трудоустройством и учебой, да и вообще — много в чем помог. В «Магеллан» его тоже привел Кремер, и там они работали почти целое десятилетие — бок о бок. С годами острота болезни и тяжесть вины за происшедшее сошли на нет, и они оба расслабились. Как оказалось, слишком расслабились.