Бухгалтер

Глава 19 Издевательская фраза словно сорвала последний клапан с самоконтроля Шахара. Прежде чем Надав успел как-то отреагировать, он повалил того на асфальт и навалился сверху. Больше не в силах сдерживать ослепляющую ярость, с наслаждением врезал негодяю по лицу — в то же самое место, куда и прошлый раз. Из носа немедленно хлынула кровь, и тот замычал от боли, пытаясь закрыть лицо руками. Это немного охладило Мирона. Тяжело дыша, он встряхнул Надава, стараясь все же не устроить тому нового сотрясения.  — Мечтаешь тоже принять холодную ванну, шестерка ты подколодная?  — Давай… полюбуемся, как ты это сделаешь, соп…ляк — задыхаясь от крови, проговорил тот.  — Тебе этого очень хочется, как посмотрю — буркнул Мирон. Отпустил Надаву руки и уселся подальше, чтобы не возникало соблазна выбить из него дух. Гурин тоже сел — с видимым трудом. Облизал разбитые губы, поморщился от вкуса крови на языке.  — Какой же ты слабак, Шахар. И как же меня угораздило… Сам знаю, подумал Мирон. Как же легко было бы избавиться от него сейчас — избить до потери сознания и бросить вниз, в черную воду. В воображении он представлял себе это убийство так ярко и отчетливо, что даже дух захватывало, а в реальности — рука не поднималась.  — Чего тебе надо от меня? — сказал устало. Снова навалилась сонливость, и он прикрыл глаза. Почувствовал, как Надав касается его плеча.  — Что.  — Где у тебя лежат влажные салфетки? Хочу лицо вытереть.  — В бардачке. Он слышал, как тот открывает дверцу машины, роется в ящике, вытирает лицо, тихо покряхтывая, потом усаживается рядом. Его колено словно невзначай коснулось колена Мирона, но тот не пошевелился.  — Знаешь — сказал Гурин негромко — когда Уда поставил меня следить за тобой, я не хотел этого. Ты был прошлым, которое я хотел забыть. У меня есть жизнь, которую я смог построить несмотря ни на что, и смириться с ней. Есть целых две работы — легальная и на Уду. Я не понимал, зачем мне встречаться лицом к лицу с… Он замолчал. Мирон слушал с закрытыми глазами.  — Когда меня сняли с дознания тогда, в армии — снова заговорил Надав — это еще ничего не значило. Многих сняли. Но те, у кого была «крыша», позже вернулись на свои места. Мой отец мог сделать все, чтобы я восстановился в отделе. И он занимался этим — пока ты не пошел к Уде. А тот, чтобы я, стремясь сохранить свое место, не засветил тебя, засветил меня — перед моим отцом.  — Я не знал — сказал Мирон коротко. Надав глубоко вздохнул.  — Мне повезло, что отец не пошел на принцип и не донес на меня. Но он сделал все возможное, чтобы моя карьера накрылась тазом — навсегда. Перекрыл протекции, связи, финансирование… а Уда уже позаботился о том, чтобы мне некуда было пойти, кроме как к нему. Так что «Магеллан» — это пик, расцвет и тупик моей карьеры, Шахар. Я потерял семью, потерял семейные деньги — благодаря тебе и двоим упертым «бумерам».  — То есть, своей вины ты в случившемся не видишь совсем? — уточнил Мирон.  — Я дерьма достаточно сожрал за эти годы, глупо было бы не видеть в том своей вины — тихо сказал Надав — а ты, Шахар, ты-то чем оплатил? Много чем, подумал Мирон. Бессонными ночами возле безумного Илая; месяцами работы на криминального авторитета; годами невыносимого осознания собственной вины.  — Уда не ставит меня ни во что — сказал он вместо ответа — даже если мы трахнемся раком прямо на его глазах, он плюнет и разотрет нас обоих в порошок, вот и все.  — Трахнемся раком — задумчиво сказал Надав — звучит заманчиво. Его колено снова прошлось по колену Мирона — невзначай.  — Я не собираюсь больше идти у тебя на поводу, Надав — сказал Мирон устало — хочешь рассказать Уде — рассказывай. Хочешь спалить меня перед Бернардом — пали. Я тоже много дерьма сожрал, не один ты мучался.  — Как говорили у нас в части — почему бы нам не провести следственный эксперимент? С этими словами Надав вытащил из кармана телефон.  — Звоню Уде — заметил он.  — Он уже спит.  — Оставлю ему сообщение. Будет чем порадовать старика с утра. Мирон безразлично пожал плечами. На дороге было тихо и темно, внизу шуршало море, и даже понимание, что в эту секунду решается его судьба, не могло вывести его из странного оцепенения.  — Добрый вечер, Уда — негромко сказал Гурин — точнее, доброе утро, потому что вы это услышите только утром. Что я хотел сказать? Ах да, насчет Мирона… Он сделал короткую паузу, слегка склонил к Шахару голову, словно спрашивая — как, не передумал? Тот только отвернулся.  — Так вот, насчет Мирона — таким же спокойным голосом продолжил Надав — этот чудак забыл на работе бутылку арака, которую вы ему подарили, пришлось за ней возвращаться. Так что все в порядке. Я перезвоню вам завтра. Спокойной ночи… точнее, доброго утра. Он положил телефон обратно в карман.  — Что за бред про арак?  — Кодовая фраза. Значит, что было нападение, но удалось тебя отбить.  — Ты вроде говорил, что Уда не послал тебя за мной — заметил Мирон.  — Он не посылал. Я сам вызвался.  — Чтобы потом шантажировать меня на очередное непотребство?  — Да — просто сказал Надав. Мирон помолчал.  — Я не гей — сказал наконец — насильно, «через не могу» или добровольно — мне никогда это не понравится, Гурин.  — Ты всегда делаешь то, что тебе нравится? — тихо сказал тот.  — Нет.  — Тогда… Рука мягко опустилась ему на спину. Мирон закрыл глаза. Почему-то сейчас прикосновения не вызвали обычного омерзения — из-за всего случившегося за последние пару часов ощущения притупились. Усталость действовала, как анестетик, и даже было приятно, что есть кто-то рядом, кто вот так осторожно поглаживает по спине и затылку. Его с самого детства никто не поглаживал по затылку. Слова о том, что Мирон насилует сам себя, никуда не исчезли — он помнил их, но они мало что значили в эту минуту, когда он сам слегка наклонил голову, чтобы Надаву было удобнее коснуться губами его виска. Что я делаю, подумал он. Уступаю ему — зачем? Из благодарности за спасенную жизнь? Из жалости — что по моей вине его карьерный рост пошел не так, как ему бы хотелось? Из чувства страха — что все-таки расскажет? Или из-за глупой обиды, что меня и правда никто не гладил по затылку… почти никогда. Горячие губы прошлись по шее к подбородку. Нетерпеливые пальцы опустились вниз, к поясу брюк, пытаясь выдернуть из него подол рубашки.  — Не снимай — глухо сказал Мирон — машина может проехать, неудобно получится. Рубашку оставили в покое, и губы вернулись блуждать где-то между ухом и нижней челюстью. От осторожной попытки добраться до его губ Мирон отвернулся — хватило ему Кремера. Но в остальном не мешал — черт с ним, пусть тешится… Авось тому и в самом деле скучно станет без обычного мироновского сопротивления, и эта глупая зацикленность рассосется сама собой. Невыносимо захотелось спать — глаза уже совсем не открывались, и он, не слишком обращая внимания на действия Надава, прилег спиной прямо на нагретый за день асфальт.  — Да уж, сегодня с тобой каши не сваришь — донесся до него словно издалека невеселый голос Гурина — вставай, Шахар. Поехали домой. Будильник прозвенел ровно в шесть тридцать утра, и, как ни хотелось прогулять еще один рабочий день, пришлось вставать — он и так за последние дни слишком часто отсутствовал. События вчерашнего мгновенно всплыли в памяти и неприятно резанули по нервам, но не так сильно, как можно было бы ожидать. Наверное, он прошел какой-то рубеж, после которого мозг перестает адекватно реагировать на неприятности и начинает посылать всех нахер. Мирон поднялся, чувствуя, как болит каждая мышца в теле. Вот сегодня следовало брать больничный, подумал с сожалением. Но не выйдет — Илай назначил совещание на девять и еще одно после обеда. Разве что выйти с работы пораньше…  — Проснулся, спящая красавица? Надав выглядел немного уставшим, но, даже несмотря на опухший нос, раздражающе бодрым. В одной руке у него была чашка, в другой — бутерброд. Судя по мокрым волосам, душ он тоже не постеснялся принять в чужом доме.  — Я тут вчера сполоснул свою одежду — сказал он словно само собой разумеется — крутая вещь — сушилка. Надо себе такую же завести. Мирон прошел мимо него, стараясь не коснуться чужого плеча. Тоже принял душ, побрился, почистил зубы. Надав на кухне доедал очередной бутерброд.  — Будешь завтракать? Мирон покачал головой.  — Уда звонил — сказал Надав — приказал приехать сегодня вдвоем к нему.  — Зачем? — равнодушно бросил Мирон.  — Отчитаться о вчерашнем.  — Езжай, я не поеду.  — Шахар…  — Я не его солдат — прервал его Мирон — то, что произошло — целиком его вина. Залезать в эту дрянь еще глубже я не согласен. Езжай, расскажи ему все, что считаешь нужным. Если ему есть, что сказать мне лично — я приеду, но без тебя. Надав смотрел на него во все глаза.  — Ты серьезно думаешь, что тебе такое сойдет с рук? Не будь болваном, Шахар, он, может, и дает тебе поблажки, но не настолько, чтобы ты мог ослушаться его приказов. Если не хочешь, чтобы тебя притащили к нему силой — засунь свое эго себе в жопу и поехали. Мирон не ответил. В ушах снова нарастал успевший осточертеть за последние дни звон. Как его там по-научному? Ах да, тиннитус. Все таки как жаль, что нельзя остаться сегодня дома… Добравшись до работы, он припарковал машину на набитой до отказа парковке и украдкой посмотрел в ту сторону, где упал подстреленный Надавом тип. Жаль, что в июле нет дождей, подумал с сожалением — тогда кровь могло бы смыть за ночь. Впрочем, колеса машин сделали свое дело — размазали улики пополам с пылью и песком летних хамсинов. Через пару дней тут мало что останется от вчерашнего преступления. Надав тоже огляделся.  — Тряпки уже сняли с камер — сказал вполголоса.  — Угу.  — Пошли, Шахар. И не трясись ты так, ради бога.  — Если они отследят машины по камерам — мою и того ублюдка…  — Я специально вел нас вчера по карте так, чтобы мы не попали ни под одну камеру. Так что перестань паниковать. Если придут допрашивать, скажи, что мы вчера ушли вместе и поехали к тебе домой. В офисе, слава богу, камер нет, и чип я вчера не проводил. Мирон стиснул зубы. Если полиция явится за ним на работу во второй раз, Бернарду, наверное, будет плевать, виновен он или нет. Письмо об увольнении подпишут раньше, чем последний полицейский покинет здание. Но делать что-либо сейчас было слишком поздно — только надеяться на слова Надава и влияние «отчима». Полицейские появились на парковке незадолго до обеда, но особого энтузиазма Мирон в их работе не увидел. Может потому, что дело касалось обычной криминальной шестерки, а может оттого, что прикармливал их Уда, а не Харари, а потому и давать делу ход было невыгодно. В офис «Магеллана» они даже не заглянули — Мирон следил за ними из большого окна на кухне. Надав, разогревавший тут же свой обед, отправил ему многозначительный взгляд: мол, что я тебе говорил?  — Опять здесь полиция? — недовольно сказал Бернард на послеполуденном совещании. Нос Надава они уже обсудили — тот соврал, что пришлось ломать его заново у врача — Шахар, признайтесь, по вашу душу? Мирон хмуро кивнул.  — А как же. Ищут труп, который я вчера всю ночь прятал. Прыснула Регина, рассмеялся Илай. Надав только глаза закатил. Бернард усмехнулся.  — Отрадно видеть, что чувство юмора вы, несмотря ни на что, сохранили, Шахар. Что у вас с данными по второму кварталу, все готово? В четыре часа дня Мирон понял, что дошел до ручки. Выключил компьютер, взял сумку и, ни с кем не прощаясь, пошел к лифту. Далеко не ушел — внизу его перехватил Надав.  — Куда?  — Домой.  — Мы едем к Уде, забыл? Или ты все еще на стадии отрицания после вчерашнего? Мирон остановился.  — Скажи мне, Гурин, ты в порядке?  — Что…  — Вчера ты меня шантажировал, потом лез своим языком куда не нужно, сейчас играешь в лучшего друга. Что тебе надо от меня? Ты хочешь донести Шахару — так вперед, я тебе дал вчера зеленый свет. Хочешь лапать — даже на это я согласился… в меру. Но блядь, прекрати устанавливать со мной раппорт, иначе я разобью тебе нос в третий раз. И, оставив слегка ошеломленного неожиданной вспышкой гнева Надава позади, Мирон быстро зашагал к машине. По дороге он чуть не попал в аварию — никак не получалось сосредоточиться на вождении. Кое-как доехал до дома, закрыл все ставни и сразу же улегся в кровать. Скоро совсем вампиром стану, подумал невесело. Особенно если продолжу днем спать, а по ночам топить трупы в море. Зачем-то он попытался вспомнить лицо вчерашнего похитителя. Не смог — очень уж темно было тогда. Может, оно и к лучшему, что не запомнил. Не самая здоровая привычка — помнить лица погибших по твоей вине людей. А ведь при мне убили человека, подумал он. Вот так — был, и нету. Если бы и с Гуриным можно было бы так просто… От этих мыслей ему одновременно стало и тошно, и как-то спокойно. Чувство вины смешалось с мрачным удовлетворением, и Мирон подумал, что совершенно перестал понимать, что с ним происходит. Зазвонил телефон. Он, не глядя, сбросил звонок, а потом для надежности вдобавок выключил аппарат. Накрылся с головой одеялом, и, стараясь не обращать внимания на назойливый тиннитус, начал засыпать. Наверное, он все-таки заснул, потому что когда проснулся, звон в ушах прошел, в голове было пусто и легко, а в животе — пусто и голодно. Включил телефон. Семь часов вечера, одно голосовое сообщение от Надава.  — Я сейчас вышел от Шахара. Он сказал, чтобы ты позвонил ему сам. Пауза.  — Позвони мне тоже, как закончишь с ним. Дело есть. Мирон застонал. Да что же это такое! Тем не менее, Уде он позвонил — игнорирование прямых приказов было чревато последствиями.  — Что, отлеживался после тяжелой ночки? — насмешливо спросил отчим, забрав у Хедвы трубку — в субботу жду у себя. Так что возьми себя в руки, мальчик. Нельзя так.  — Хорошо — коротко ответил Мирон.  — И не забывай, что ты Шахар! — рявкнул Уда — у тебя моя фамилия, хватит ее позорить. И если я говорю — приезжай, ты должен приезжать, а не нюни в подушку распускать, понятно? В трубке раздался гудок — еще один входящий. Снова Надав.  — Понятно.  — Тогда до субботы. Надав не сдавался — позвонил еще раз десять, пока Мирон купался и готовил себе ужин. После еды настроение поднялось достаточно, чтобы ответить на одиннадцатый звонок.  — Что.  — Нам надо поговорить.  — Зачем.  — Ты забыл, как воспроизводить вопросительные интонации? Пять минут, Шахар. Надав говорил вроде и спокойно, но все же как-то напряженно, и Мирон вздохнул.  — Хорошо. Пять минут.  — Уда собирается нанести удар по Харари. Сказал, что покушение на него и попытка твоего похищения стали последней каплей. Надав сидел напротив него — в одной руке чашка чая, в другой — бисквитное печенье. Прямо светская беседа получается, подумал Мирон с сарказмом.  — Он хочет, чтобы я охранял тебя и был рядом с тобой неотлучно. Сказал, что после вчерашнего ему стало ясно, что ты один не справляешься, а я оказался хорошей нянькой.  — Не думаю, что это хорошая идея — сказал Мирон угрюмо. Надав отложил чашку в сторону.  — Я так ему и сказал. Напомнил о нашей не совсем удачной истории знакомства и предложил найти тебе другого бейбиситтера. Он ответил, что если я не соглашусь, он не видит во мне больше никакой пользы для своего бизнеса. Думаю, ты понимаешь, что это значит.  — Он тебя уберет — равнодушно сказал Мирон.  — Да.  — И как ты хочешь, чтобы я поступил?  — Так, как тебе подскажет совесть — ответил Надав после короткой паузы. В его голосе больше не было привычной насмешки. Мирон приподнял брови.  — Моя совесть, Гурин? Вчера ты сказал, что тебе доставляет удовольствие смотреть, как я… переступаю через себя. Не далее, как на прошлой неделе мы в этом убедились — вместе. Шантажа ты тоже не гнушаешься. Ненавидишь меня пятнадцать лет, считаешь слабаком и принцессой. Я правильно все понял?  — Да.  — Почему же мы говорим сейчас о моей совести? Тот усмехнулся, глядя в сторону. Не дождавшись ответа, Мирон продолжил:  — Уда как-то сказал: жалость — это слабость. Наверное, ты жалость мою сейчас решил совестью назвать?  — А у тебя есть она, эта жалость? — тихо спросил Надав. Мирон неслышно вздохнул.  — Есть — сказал нехотя — к сожалению, есть. И молча наблюдал, как Надав поднимается со своего места, подходит и склоняется над ним, чтобы встретиться взглядами — почти что в упор.  — Если ты считаешь нужным последовать совету Уды, сделай это — сказал тот негромко — но только не отвергай меня больше. Пожалуйста.