Бухгалтер

Глава 25 Утром ничего не улучшилось — наоборот. К осознанию, что теперь он скрывает от Уды информацию куда более важную, чем какое-то там письмо, прибавилось еще то, что после вчерашней минуты слабости его связь с Надавом точно перешла границу «шпион-телохранитель и его объект». Впрочем, были и хорошие новости: звон в ушах пропал, и впереди ждали все выходные. Гурин спал на своем привычном месте на диване. Мирон не стал его будить — захватил из гостиной лэптоп, приготовил себе тарелку с едой и засел на кухне. В десять утра тот наконец проснулся, и, разумеется, явился за своим первым утренним кофе.  — Ну как? — спросил насмешливо.  — Что — как? — проговорил Мирон, не поднимая взгляда с экрана.  — Самочувствие после того, как тебе сделал минет коп под прикрытием.  — Лучше некуда.  — Можно надеяться на взаимную услугу?  — Как тебе такая услуга: я буду держать язык за зубами, и Уда от меня ни о чем не узнает. Доволен?  — Это не то, что я имел в виду, но пока и на том спасибо. Как же он беззаботен, подумал Мирон. Словно не его жизнь висит на волоске. Моя, впрочем, тоже: Охана никогда не поверит, что я ничего не знал, и сразу же донесет Уде. А тот… тот плюнет на свой же принцип не убивать полицейских, и правильно сделает: игнорировать «крота» невозможно, иначе станешь посмешищем в глазах всех «деловых людей» в стране. Тихо или громко его убьют — будет зависеть от степени ярости Оханы и благоразумия Уды. А меня…  — Он меня уничтожит — пробормотал вполголоса.  — А тебя за что? — спросил Надав, насыпая себе в чашку третью ложку кофе — ты его любимый пасынок, тебя не тронут. Много ты понимаешь, подумал Мирон с горечью. Любимый пасынок, говоришь? Плохо ты Шахара знаешь, мент поганый. Для него существует только одна любовь — его дело. Он посмотрел на часы. До еженедельной встречи с Удой осталось меньше суток, а он не успел сделать и половину недельной нормы проекта.  — Мне надо поработать — сказал напряженно — как видишь, твое дурное предчувствие не сбылось, все в порядке, все живы-здоровы. Езжай домой, увидимся в воскресенье в офисе.  — Это ты меня так вежливо вышибаешь?  — Могу и невежливо. Надав не возражал — оделся, собрал по карманам мелочь и ключи, налил себе кофе в бумажный стакан, еще один поставил на стол возле Мирона.  — До воскресенья, Шахар. Тот, не отрываясь, смотрел в экран компьютера. Что-то он упустил из вида. Что-то важное… и нужное.  — Стой! — сказал резко. Надав остановился.  — Что такое?  — Если ты полицейский, почему не доложил своим, как только тебя послали на убийство Габи? Как ты вообще… — он замолк, начиная что-то понимать. Гурин усмехнулся.  — Медленно соображаешь, Шахар, но молодец, что хоть сейчас дошло. Я не убивал Арензона. Твой «компромат» — полный пшик. Прости уж, ладно? И, прежде чем Мирон успел как-то отреагировать, исчез за входной дверью. Пару секунд Мирон неверяще смотрел ему вслед. А потом в дверь кухни полетел стакан с раскаленным кофе, забрызгивая все по пути коричневыми кляксами. Что со мной, думал он, вытирая бумажным полотенцем последствия внезапного приступа ярости. Ведь всегда умел держать себя в руках — и вдруг срыв за срывом. Одно хорошо, пришло ему в голову — документ, так бережно спрятанный вчера Оханой в карман, не стоит чернил, которыми его писали. Встреча в субботу прошла в весьма прохладной обстановке — Сами Мирона практически полностью игнорировал, тот отвечал ему взаимностью. Впрочем, полностью избегать друг друга было невозможно — Мирон обязан был отвечать на вопросы обоих слушателей по своему «проекту» ведения анонимного счета на Кайманах, консультировать Охану по поводу не самого разумного распределения средств в Израиле, и невольно участвовать в обсуждении дальнейшей тактики поведения с «конкурентами».  — У Харари, как и у нас, есть свои люди в полиции — сказал задумчиво Уда — я хотел бы знать, кто эти люди и сколько им платят. Им прекрасно известно, что семья Харари потеряла почти все свое влияние, а значит, вскоре они начнут искать новую кормушку. Желательно, чтобы этой «кормушкой» оказались мы.  — Я проверю — отозвался Сами.  — Попробуй пробить их через Гурина — посоветовал Уда — он неплохо смыслит в их «кто есть кто», поможет сориентироваться. Охана скривился — было видно, что одно упоминание имени Надава вызывает в нем аллергическую реакцию. Мирон сделал вид, что разговор его не касается — чем меньше он будет говорить о Надаве, тем безопаснее.  — Ты что-то хочешь добавить, мальчик? — спросил Уда.  — Ничего — ответил тот коротко.  — Жаль. Останься со мной ненадолго. Сами, я буду с тобой через четверть часа — сейчас мне надо поговорить с Мироном. Тот бросил в сторону противника непонятный взгляд и вышел, плотно затворив за собой дверь. Уда повернулся к Мирону.  — На тебе лица нет. Что с тобой происходит? И эти жалкие крохи, что ты принес сегодня на рассмотрение. Ты издеваешься надо мной? Это так ты работаешь?  — Нет — хмуро сказал Мирон — просто трудный период. Извините, больше не повторится.  — Верю, что трудный — усмехнулся Уда — и когда же ты мне собирался рассказать?  — О чем? — сказал тот, внутренне обмирая. Слишком уж много всего держал от «отчима» в тайне. Уда усмехнулся.  — Не обмочись случайно, мальчик. Об этом. На стол между ними упали черно-белые фотографии с УЗИ — мутные изображения, которые ему последнее время посылала Ариэль.  — Почему-то новость о том, что ты собираешься стать отцом, я узнаю от Сами. Пару секунд Мирон раздумывал, стоит ли отпираться или все же признать факты.  — Вы прекрасно понимаете, почему я молчу. Уда задумчиво постучал костяшками пальцев по снимкам.  — Ты не собираешься признавать отцовство?  — Нет.  — Всегда можно жениться на этой девушке и усыновить ребенка.  — Я не собираюсь на ней жениться. Уда слегка приподнял брови.  — Твой выбор, что я могу сказать.  — Вы не станете…  — Нет, Мирон, я не стану обнародовать счастливую новость. Дафне я уже отомстил сполна, а против тебя и твоих отпрысков ничего не имею. Можешь обрюхатить хоть половину своей конторы, твое дело. Твое нежелание жениться я тоже, как ни странно, понимаю: лучше так, чем как я с твоей матерью. Иди, на сегодня ты свободен. По пути к выходу он чуть не столкнулся с Оханой. Тот стоял руки в карманах — ждал, когда Уда позовет назад.  — Не мог сдержаться и ему не доложить? — тихо сказал ему Мирон.  — Скажи мне спасибо, гребаный ты мамзер — ответил тот так же тихо — если с тобой что-то случится, хоть кто-то будет рядом, чтобы присмотреть за твоим щенком.  — Я тебе еще и должен остался — хмыкнул Шахар — быстро ты у него учишься. Сами открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент его вызвал жестом в свой кабинет Уда, и тот, смерив Мирона уже привычным неприязненным взглядом, зашел обратно.  — Миронуш! Он обернулся. С другой стороны широкого вестибюля, на пороге, на пороге кухни стояла Хедва. В своем неизменном синем платье, полноватая, уютная, с седыми волосами, забранными назад. У Мирона слегка отлегло от сердца.  — Вот ты где — сказал он с скрытым облегчением — с тобой все в порядке?  — Да, Уда не хочет, чтобы меня видело много людей в эти дни. Бережет, видать — несмотря на улыбку, видно было, что ей невесело — иди сюда, я дам тебе с собой еды в дорогу. Хоть в шабат поешь нормально. На кухне Хедва разложила по коробкам кучу снеди — рис, хамин*, тушеные овощи. Протянула полный тяжелый пакет Мирону.  — Возьми, милый. Поешь, не держи долго в холодильнике.  — Спасибо, Хедди.  — Забыла пирог положить. Погоди секунду… — она полезла в буфет, вытащила оттуда широкое блюдо с яблочным пирогом — как там твоя мама, Миронуш? Что-то ничего не слышно от нее.  — Ударилась в религию — ответил он коротко.  — На старости лет решила праведницей стать? Не ожидала.  — Я тоже не ожидал. Она положила сверток с пирогом в пакет, мягко тронула его за руку, заглядывая в глаза.  — Я годами просила у Уды, чтобы он дал ей развод, Мирон. Но ты сам видишь: месть была ему важнее. Ради собственного удовлетворения он сделал ее, по сути, бесплодной. А она ведь так хотела детей… Мирон промолчал. Хедва права, подумал он — Уда всегда знал, куда нанести самый болезненный удар, и ради мести был готов на все. Всегда.  — Иди-иди — спохватилась Хедва — поезжай домой, отдохни.  — Спасибо за еду, Хедди.  — Заходи ко мне каждую неделю, ладно? Как заканчиваешь с ними — сразу заходи. И не бойся, не собираюсь я про Дафну разговаривать, черт с ней. Похлопала его по спине, и легонько подтолкнула к выходу.  — Иди, пока Уда не обнаружил, что я тебе тут мозги полощу. И поешь, поешь, не выкидывай продукты. В машине Мирон осторожно уложил увесистый пакет в багажник. Захлопнул дверь, и в эту минуту зазвонил телефон в кармане.  — Ты помнишь про матч сегодня вечером? — осведомился Илай слегка запыхавшимся голосом. На заднем фоне у него что-то жужжало и стучало — наверное, беговая дорожка. В последнее время он сильно подсел на спорт.  — Помню. Приезжай ты ко мне.  — Ты не хочешь в спорт-бар?  — Не очень — честно ответил Мирон — не сегодня, по крайней мере.  — Ладно, тогда в восемь буду у тебя. Закончив разговор, Мирон кинул телефон на соседнее сиденье и завел машину — до вечерней встречи с другом надо было успеть поработать, и желательно придти в себя после нелегкой встречи с двумя криминальными авторитетами. Илай приехал, как всегда, не с пустыми руками — принес в пакете пиво, чипсы и семечки. В ответ Мирон открыл холодильник и показал ему на полученное днем «богатство» в пластиковых контейнерах.  — Домашняя еда? — удивился друг — откуда?  — Был у тетки своей в гостях, заставила взять.  — Не знал, что ты с ними общаешься. По Илаю было видно, что он насторожился — еще сам не зная, почему, но…  — Общаемся раз в год — как мог равнодушнее ответил Мирон. Не говорить же, что еду ему дала домоправительница Эхуда Шахара — ты как, будешь из этого есть чего-нибудь, или чипсами обойдешься?  — Давай хамин, сто лет его не пробовал — и Илай пошел мыть руки, чтобы помочь разложить деликатесы по тарелкам. Футболисты на экране телевизора катали свой мяч, комментатор заходился в предгольной истерике, а Мирон поймал себя на мысли, что впервые за долгое время они с Илаем общаются именно как друзья, а не как люди, отчаянно цепляющиеся за остатки былой близости.  — Передавай тетке от меня спасибо — Илай откинулся на спинку стула, отдуваясь после плотного ужина — черт, не следовало мне так набивать брюхо перед сном. И да, я принял таблетки — усмехнулся он, потому что Мирон уже открыл рот, чтобы задать привычный вопрос.  — Тогда оставь вторую бутылку пива в покое — сказал тот серьезно.  — Чего так?  — Это лекарство нельзя мешать с алкоголем, дурень. Ты не читал инструкции? Илай нехотя отставил пиво в сторону.  — Спасибо, что сказал. Не прошло и полгода, как говорится. Мирон приподнял брови, словно говорил — это моя вина? Но промолчал.  — Что у тебя с Надавом? — спросил Илай через какое-то время. Еще недавно у него и в мыслях не было задать подобный вопрос, но настроение резко ухудшилось — то ли из-за алкоголя, то ли из-за третьего незабитого гола любимой команды, то ли от вновь вернувшейся настороженности Мирона. Так или иначе, воспоминание о том, как Гурин дотрагивается до Шахара, внезапно почти нестерпимо ярко возникло в его голове — и необдуманные слова вырвались сами собой. Мирон, впрочем, даже бровью не повел.  — А что с ним? — спросил безразлично.  — Уединяетесь в кабинете… болтаете. Я и не знал, что вы друзья.  — Мы не друзья.  — Да? — иронично протянул Илай — а по вам и не скажешь. Обычно ты даже на совещаниях на него не реагируешь, а тут… Он сразу же пожалел о сказанном — ведь собирался провести вечер в компании друга и футбола. Сцена ревности в эти планы не входила, и тем не менее — вот она, начинается. Его слегка трясло изнутри, сердце сжималось, словно он все это время шел по краю пропасти, и, кажется, только что сделал неверный шаг.  — Он спрашивал что-то по работе — пожал плечами Мирон — Передай сюда семечки, будь другом.  — Не похоже это было на разговор о работе — пробормотал Илай. Протянул другу пакет и чуть не выронил, когда их пальцы случайно соприкоснулись — словно током прошибло. Мирон внимательно посмотрел на него.  — Ты точно в порядке? — спросил с едва скрываемым беспокойством.  — Ииии… гоо!!! ОООоо, нет, штанга! Какая жалость! — застонал комментатор, и Илай с преувеличенным вниманием уставился на экран. Зачем я пришел, думал он, стараясь не смотреть в сторону Мирона. Кажется, каждая новая встреча всё только ухудшает, хоть мы оба и стараемся изо всех сил. Но как бы я мог устоять и не придти сегодня сюда? Ведь вот он, Шахар. Сидит прямо рядом со мной, так близко — и одновременно так далеко. Полгода назад мне казалось, что так будет всегда. Что он всегда придет, чтобы впихнуть в рот лекарство, перевязать вены, выслушать мой бред… А потом появился этот скользкий червяк-продажник. И все пошло к черту.  — Вы с ним только по работе встречаетесь? — спросил небрежно, как мог.  — Да. Мирон смотрел на экран, но было ясно, что он тоже не слишком занят матчем. Ожидает от меня подвоха, понял Илай, и его сердце сжалось — в который раз за этот вечер. Он потянулся было за пивом, но под жестким взглядом Мирона передумал.  — Знал бы, сок себе купил — сказал с усмешкой, пытаясь разрядить напряженную обстановку.  — В холодильнике есть кола — отозвался Шахар.  — Я такое не пью. Да и ты раньше такой дрянью не злоупотреблял. Зато некий Надав Гурин очень даже злоупотребляет, шепнул тихо внутренний голос. Илай отогнал эту мысль — осознание, что соперник мог ходить и на этой территории, оказалось почти непереносимым. К концу первого тайма они едва перемолвились парой слов — а ведь раньше футбольный вечер тем и был интересен, что можно было обсудить каждую деталь матча. Мирон мелкими глотками пил пиво, грыз семечки. На друга практически не смотрел.  — Ты его к себе приглашал? — тихо ненавидя себя, спросил Илай. Словно расковыриваю сам себе рану до кости, подумал с отвращением. Мирон даже не взглянул на него.  — Нет. Мы коллеги, а не друзья, я тебе уже сказал. Тогда какого хрена ты держишь дома колу, чуть было не заорал Илай. Сдержался, и только заметил ядовито:  — А так и не скажешь. Особенно после того, как он всего тебя облапал у меня на глазах. Еще не успел тебе отсосать, случаем? Шахар посмотрел на него как на умалишенного.  — Совсем спятил, Кремер? Что за хуйню ты несешь?  — Я видел, как он тебя касался — горько сказал Илай — это не дружеское прикосновение, Мирон. Этот тип тебя домогается, как ты сам этого не понимаешь?! Тот хмыкнул.  — Прикажешь пожаловаться Бернарду на харрассмент?  — Ну, если тебе не мешает, что тебе на работе устраивают легкие сеансы петтинга, можешь не жаловаться.  — Ладно — Мирон взял со стола свою бутылку, отпил глоток — я не знаю, что на тебя сегодня нашло, поэтому просто прошу: давай закроем эту тему и досмотрим спокойно второй тайм. Я устал от этой беседы, честно.  — Хорошо — глухо ответил Илай — закроем. Прикрыл глаза, уставшие от яркого света и телевизора. Может, так будет легче — если не видеть Мирона. Он старался слушать комментатора, а вместо этого ловил каждое движение друга: вот берет бутылку, отпивает глоток, вот ставит на место. И все это так близко. И так далеко. Он вспомнил тот раз — первый из двух катастрофических вечеров, убивших их дружбу. Тогда казалось, что все идет как надо. Мирон вроде как плыл по течению, и даже на поцелуй отвечал так, словно ему нравилось происходящее — по крайней мере, не сопротивлялся, да и все остальное… Поэтому его реакция на следующее утро оказалась для Илая полной неожиданностью — ведь хорошо же им было… А вот второй вечер испортил все окончательно. Если можно было бы стереть его из памяти — не только своей, Мирона тоже… он отдал бы за эту возможность что угодно — забыть о том кошмаре навсегда. Со стороны телевизора донесся рев и шум, и он невольно открыл глаза. «Макаби Петах-Тиква» наконец забили свой долгожданный гол, трибуны и комментатор бесновались в экстазе, игроки хлопали друг друга по спинам и головам, не в силах поверить в случившееся. Илай спохватился, что надо бы как-то отреагировать на происходящее. Но Мирон сидел неподвижно, словно даже не заметил исторического момента — и потому его собственная реакция явно выглядела бы слишком уж фальшивой. Тем более, что плевать ему уже было на игру — им обоим было плевать. Куда важнее было разобраться в происходящем. И возможно, что-то спасти.  — Давай просто продолжим общаться, как раньше — сказал, стараясь звучать как обычно.  — Давай. Голос друга звучал совсем не так, как этого хотелось. Равнодушно, холодно. Илай вспомнил, каким тоном те двое разговаривали тем поздним вечером в кабинете. Все тепло дружбы ушло Гурину, осознал он внезапно. Все, что было у меня — украл тот.  — Чем он лучше меня, Мир? — сказал с горечью — просто скажи, чем?  — Он мой коллега — тихо ответил Мирон — все, что ты себе надумал — плод твоего больного воображения, Илай. Если на тебя один-единственный жест расположения так повлиял, возможно, пришло время поменять таблетки. Очевидно, что эти тебе больше не подходят. Илай взял со стола бутылку, открыл и сделал большой глоток под непроницаемым взглядом Мирона. Похрен, пусть хоть в алкоголики записывает. Все равно хуже некуда.  — Ты уже даже газлайтингом не брезгуешь — констатировал спокойно — считаешь, что мне померещилось, как он тебя гладил по голове, а ты чуть ли не мурлыкал от этого?  — Померещилось — коротко ответил Мирон — тема закрыта.  — А для меня она открыта, как Америка для Колумба, бля — выплюнул Илай — и я не о Гурине сейчас. Я о нас говорю, понятно? О нас! О том, что ты меня задвигаешь все дальше на задворки только из-за одной моей ошибки! Которую я совершил, даже не находясь в твердом уме! Даже за убийство в подобном состоянии не сажают в тюрьму, Мир. За что же ты меня наказываешь по полному разряду? Мирон взял со стола пульт, выключил телевизор. Все равно никто из них давно уже не следил за игрой.  — Что ты хочешь от меня, Кремер? — спросил угрюмо.  — Чтобы все было, как раньше.  — Не хочешь ты, как раньше! — внезапно взорвался Шахар — и не будет оно, как раньше! Потому что ты сам не даешь этому произойти! Ты хочешь, чтобы мы были друзьями? Тогда перестань напоминать об этом! И перестань… — он на миг поколебался, зная, что пожалеет о своих словах, но закончил:  — Перестань надеяться… на что-либо большее. Я не голубой. Надав не голубой. Надеюсь, что ты тоже не… Так что хватит уже этой… мерзости — последнее слово он произнес совсем неслышно. Илай сжал челюсти так сильно, что страшно выступили желваки. Вот оно, то, что он так боялся услышать — хотя и так все было понятно с самого начала.  — Я не… — он задохнулся, сделал еще пару глотков от пива, вытер рот тыльной стороной ладони — я не этого хочу, Мирон — сказал со всей искренностью, на которую был способен.  — Тогда ЧЕГО ты хочешь? — с отчаянием сказал Мирон — дружбу? Так я даю ее тебе, но что тебе еще нужно от меня, что?! Илай молчал. Он понял, что и сам не знает ответа на вопрос друга. Дружба, да. Это то, что ему нужно. Секс? Нет, точно нет, одернул он сам себя. Не секс. Просто — близость. Ни с кем не делить. Никогда не терять. Держать в руках, чувствовать тепло такого знакомого тела, это — что? Дружба, или…  — Я не знаю — сказал он внезапно севшим голосом — я… я не знаю, Мирон. Извини. Одним глотком допил остатки пива, поставил пустую бутылку на стол. Мирон вздохнул.  — Я…  — Нет — перебил его Илай — ты прав. Я не совсем понимаю, что со мной происходит. Я хочу… хочу тебя. Но не так, как ты этого боишься — добавил поспешно, увидев выражение лица Мирона — я хочу не делить тебя ни с кем. Особенно с этим скользким типом из отдела продаж. Неужели это так плохо?  — Так может, отрубишь мне ногу, как Мизери** и посадишь дома с лэптопом? — хмыкнул Мирон — тогда точно не придется меня ни с кем делить.  — Не подавай мне подобных идей, пожалуйста — криво улыбнулся Илай. Наступило неловкое молчание — шутка атмосферу не разрядила.  — Наверное, пойду домой — сказал Илай наконец. От пива, от свинцовых мыслей, от черной меланхолии, напавшей так не вовремя его мутило и бросало то в жар, то в холод. Мысли словно скрутило в бешеный водоворот, и он понимал только одно — возможно, это последний раз, что он находится возле Мирона на правах друга. Все кончено, билось у него в голове. Я сам, своими руками, убил последние остатки того тепла, что еще оставалось между нами.  — До завтра — сказал, не глядя на друга. Все равно глаза мало что видели в том пограничном состоянии, в котором он находился сейчас.  — До завтра — сказал Мирон прохладно и потянулся, чтобы открыть дверь. В следующую секунду, прежде, чем Илай смог остановить себя, его тело словно само рванулось вперед, толкая друга к стене, придавливая так плотно, что не двинуться, раздвигая жесткие неподатливые губы насильным поцелуем. Что я делаю?! — билось у него в голове — что я, блядь, делаю?! Он понимал, что надо остановиться, отступить, извиниться — но не мог. Вжимал Мирона все сильнее и сильнее между собой и стеной, почти не реагируя на яростное сопротивление: алкоголь, таблетки, болезнь, а может все вместе, сделали его почти невосприимчивым к боли. Вторгся жадным языком в чужой рот, отмечая территорию — мое! Пальцы безжалостно сжимали плечи друга — наверное, останутся кровавые синяки, подумал с отчаянным раскаянием, но отуманенный болезнью и химией мозг отказывался подчиняться и отпускать. Несмотря ни на что, он надеялся. Что губы смягчатся, что друг внезапно поддастся, поймет, что творится на душе у него, Илая, и как сильно необходима ему сейчас хоть какая-то тень взаимности и симпатии. Он не дождался — Мирон сумел-таки вырваться. В лицо прилетел кулак, и на пару секунд его ослепило от жестокой горячей боли. Илай зажал окровавленный нос руками, из глаз сами собой хлынули слезы, но он не сопротивлялся — заслужил. Мирон швырнул его к стене, отступил на пару шагов назад — на безопасное расстояние. Смотрел не как друг. Исподлобья, с плохо скрываемым отвращением.  — Ты не в себе, Илай — сказал он тихо — но я больше не могу прощать тебе твои выходки только из-за того, что ты не в себе. Это не здорово ни для тебя, ни для меня. Иди к врачу, поменяй таблетки. И не звони мне, даже если будешь кровью истекать. Я не помогу.  — Мирон…  — Выметайся вон — устало сказал тот — Дружба окончена, все остальное тоже. Завтра я принесу заявление об увольнении Бернарду на стол.  — Не надо — сказал Илай с трудом — кровь заливалась в глотку, вызывая тошноту, но он держался — не надо заявления. Я все понял. Не увольняйся, Шахар. Я буду держаться подальше. Делай, что хочешь, но не уходи. Прошу. Мирон не ответил. Шатаясь от внезапного головокружения и вновь подступившей тошноты, Илай вышел в подъезд и вздрогнул от грохота захлопнувшейся прямо за его спиной двери.