Бухгалтер

Глава 28 Мирон так и не спустился вниз на вечернюю дискотеку. Впрочем, его туда никто и не звал — репутация аутиста в конечном счете имела свои преимущества, и в таких случаях его обычно оставляли в покое. Номер он делил с Мишей, но тот в данный момент заведовал музыкальной дорожкой внизу на площадке, и даже через наглухо закрытое окно до ушей доносилось назойливое «тыц-тыц-тыц», от которого начала ныть голова. Он принял душ, чтобы смыть с себя въедливый запах дыма и жареного мяса, переоделся в чистое и улегшись на одну из двух кроватей, бездумно щелкал каналами на пульте телевизора. Лэптоп, оптимистично взятый с собой, чтобы позаниматься или поработать в свободное время, так и остался лежать в дорожной сумке до лучших времен. Он оставил в покое несчастный пульт, выключил телевизор и задумался. Разговор с Надавом не шел из головы, оставив после себя тяжелый осадок. То, что Охана целыми днями околачивается в резиденции Шахара, знали уже слишком многие, чтобы это могло и дальше оставаться секретом. Надав, скорее всего, услышал обо всем случайно, что легко объясняло его сегодняшнюю истерику: убить полгода усилий на пасынка босса и прозевать при этом назначение настоящего преемника — кто угодно бы взбеленился. Теперь осталось понять, чем это грозит ему, Мирону, и как следует поступить с внезапно взбрыкнувшим Гуриным. Сдать Уде с потрохами, и дело с концом, сказал холодный голос разума. Отчим разберется с ним под шумок, и наконец можно будет вздохнуть свободно. Да уж, усмехнулся он. Звучит все просто, а на деле Уда сперва вытянет из него все кишки — когда узнал, почему молчал, с кем еще говорил об этом, и еще вопрос, поверит ли, что Мирон якобы ничего не ведал. А даже если поверит — есть еще Сами, который всегда может подстраховаться и убрать ненадежного «родственника» даже вопреки решению Уды. И все это не отменяло самого главного: он все еще не был готов послать на смерть человека. Мог бы — давно бы ушел из «Магеллана», плюнул на Илая и работал бы только на Уду, утешая себя тем, что деньги не пахнут. Голова разболелась сильнее, он покопался в сумке, вытащил таблетку Акамоля, принял и запил холодной водой из-под крана. А вот у Гурина вряд ли из-за тебя голова болит, шепнул внутренний голос. Черта с два тот сидит и думает — сумеет ли сдать Мирона полиции, в случае чего? А даже если и задумается, едва ли будет долго колебаться над правильным ответом. Правду говорил Уда все эти годы — для «синих» нет друзей, нет близких, нет принципов. Они влезут тебе под кожу, а потом сдадут со всеми потрохами, потому что для них «закон» важнее. Он зарылся лицом в подушку — от злости, тревоги и унижения головная боль разошлась не на шутку, так, что болели даже глаза и шея. Все-таки мерзко осознавать, что тебя использовали — приручали, словно собаку Павлова, или как там звали того русского, чтобы при первом же удобном случае сдать в утиль, как отработанный материал. Кажется, под действием лекарства Мирон все-таки задремал — потому что проснулся как от толчка, внезапно. Дискотека внизу уже закончилась, в комнате было темно и тихо. Через секунду он понял, что его разбудило — в дверь стучали, и, видимо, не один раз. Чертыхаясь, кое-как поднялся с кровати, включил боковой торшер и сонно потащился к двери — скорее всего, Михаэль посеял где-то ключи и теперь не мог открыть ее сам. На пороге стоял Гурин.  — Извини, если разбудил — сказал негромко.  — Разбудил — произнес хмуро Мирон, отступая, чтобы дать ему пройти — чего надо? Заходи уже, коли явился. Надав зашел внутрь, аккуратно закрыл за собой дверь. — Я пришел извиниться — сказал он — мне не следовало оказывать на тебя давление, упоминая сделку с оружием. Тем более, что я, откровенно говоря, никогда бы не использовал эту историю против тебя. А то как же, подумал Мирон с горькой иронией. Все бы ты использовал, если сильно бы приперло, мент поганый.  — Извинения приняты — сказал он вслух — спокойной ночи.  — Какова твоя роль при них? — спросил Надав неожиданно. — При ком? — не сразу понял Шахар. — При Уде и Охане. Зачем ты нужен им? Работаешь бухгалтером на полставки, или есть что-то большее, чего я не знаю?  — Это что, допрос?  — А если и так, то что? — зло сказал тот — Ты вынуждаешь меня своим упрямством, Шахар. До вчерашнего дня я был уверен, что у меня все под контролем, и вдруг узнаю об Охане. Ты хоть понимаешь, насколько это все усложняет? Он замолк, словно и правда ожидал от Мирона ответа. Не дождавшись, продолжил:  — Я знаю Уду Шахара уже пятнадцать лет. Знаю, чего от него ожидать, где его слабые точки и как с ним работать. Он хитер, но не жесток. А Охана… это совсем другой профиль. Мы начинали операцию как охоту на лис, а теперь выясняется, что имеем дело вдобавок с волками. Никто не был готов к такому.  — От меня-то ты чего хочешь? — пробормотал Мирон. — Ты ездишь туда почти каждую неделю. Проводишь порой по паре часов в их компании. Значит, Уда доверяет тебе, ты многое слышишь и знаешь.  — Он мне не доверяет.  — Не доверял бы — не звал бы к себе каждые выходные. Они ведь о чем-то говорят при тебе? Не молчат же ведь, правда? Вот и расскажи, чем вы занимаетесь во время ваших посиделок. Мирон стоял не шелохнувшись. В том, что это допрос, уже не было даже тени сомнения. Надав посмотрел на часы на стене.  — Я могу тебя задержать прямо сейчас на двадцать четыре часа для расследования без приказа об аресте — сказал он негромко — не лично, разумеется — полицейских в округе хватает. Как ты думаешь, что подумает Бернард, если тебя выведут отсюда посреди ночи в наручниках? И кого будет ждать в воскресенье увольнительное письмо на рабочем столе?  — Ты думаешь, я так сильно боюсь увольнения, что начну петь тебе про Охану, лишь бы Бернард ничего не заподозрил? — удивился Мирон — поверь, жизнь мне пока важнее работы.  — Вот и проверим, что тебе важнее — хладнокровно ответил Надав. Впрочем, слов своих он никакими действиями не подкреплял, из чего следовало, что угроза ареста была просто блефом. Еще бы, подумал Мирон. После такой эскапады я с полным правом отправился бы к Уде. Он тоже бросил взгляд на часы. Второй час ночи. Где черти носят Михаэля?  — Ты, кажется, пришел сюда извиниться — сказал он спокойно — Если таковы твои извинения, то они не приняты. Иди спать, Гурин. Я позвоню завтра Уде, попрошу заменить мне телохранителя. Мой предыдущий, кажется, испортился. Надав хмыкнул:  — А как же твоя хваленая жалость, Шахар? Так вот выкинешь меня на помойку?  — Ты полицейский, а не беззащитная ромашка — заметил Мирон — и на твоей страже вся полиция Израиля. Не надо давить на мою жалость, она не так безгранична, как ты думаешь. Надав помолчал.  — Когда я шел сюда — сказал он наконец — в моих намерениях было только принести тебе свои извинения, а не устраивать допрос. Я, если честно, надеялся на твой здравый смысл. Но каким-то образом мы снова договорились до открытых угроз. Мирон его не перебивал.  — Я сказал тебе сегодня, что полгода нянчился с тобой зря — продолжил Надав — это так. Я должен был работать над этим делом, а не сосать твой член на морском берегу. Порой так случается, что следователь увлекается объектом наблюдения, и это не непоправимая ошибка. Ошибкой было начать доверять тебе и предоставить тебе свободу действий. Если бы я знал, что все это время ты работал с Оханой, все было бы иначе. Совсем иначе, Шахар.  — Я не работаю с Оханой.  — Не ври мне, ради бога — устало ответил Надав — чем еще вы там можете заниматься втроем в кабинете, не в жопу же трахаетесь днями напролет? Мирон мысленно досчитал до десяти.  — Слушай — сказал он — давай закончим этот глупый разговор, который все равно ни к чему не…  — Мне нужно, чтобы ты помог мне против Сами, Шахар — прервал его Надав — хоть как-то. Видишь, я даже не требую от тебя больше быть моим осведомителем. Я прошу — помоги мне. А я помогу тебе.  — Как? — тупо спросил Мирон.  — Стань моей ширмой. Убеди Уду, что тебе необходимо, чтобы я подвозил тебя до его резиденции. Что тебе вынь да положь нужен круглосуточный телохранитель. Он поверит, вот увидишь — ты в последнее время даже от собственной тени шарахаешься.  — И что тебе это даст?  — Пока ты будешь с ними шушукаться в кабинете, я смогу разведывать на его же территории, что и как там происходит. Мне одному там без веских причин делать нечего, а с тобой я пойду без проблем. Тебе не придется доносить на них, если ты так этого боишься, а я смогу делать свою работу.  — Ширма, значит… и что с этого получу я, кроме пули в лоб, когда Сами обо всем узнает? — спросил Мирон мрачно. Надав выпрямился — видимо, не-отказ его немного приободрил.  — В рапортах ты будешь фигурировать исключительно как сторонний и ни к чему не причастный человек. Поверь, устроить это вполне в моих силах. Ты его пасынок, скажем, что наведывался на правах родственника. Я поговорю с нужными людьми, устроим тебе идеальную легенду. А когда Уду и Охану закроют, я сделаю все, чтобы ты вышел из этой истории чистым аки агнец. Мирон усмехнулся.  — Серьезно думаешь, что я поверю в то, что такое возможно?  — Такое возможно, Шахар. Более того: если Уда сядет пожизненным, тебе не придется больше иметь с ним дело и работать на него. Ведь тебе не нравится на него работать, так? А уж об Охане и говорить не приходится. Слова Надава звучали настолько соблазнительно, что Мирон, вопреки своему изначальному намерению, задумался. Тот, заметив это, поднажал:  — Подумай сам: ты сможешь продолжать работу в «Магеллане», жить обычной жизнью, быть хорошим отцом своему ребенку… разве это плохо? Хорошо, подумал Мирон. Но, к сожалению, нереально.  — Твоей предыдущей «гарантией» можно было разве что рыбу заворачивать — сказал он вслух — с чего я должен поверить тебе сейчас?  — Я могу написать признание в том, что являюсь копом под прикрытием. Мирон представил себе, что будет, если и этот компромат попадет в лапы Оханы и содрогнулся.  — Нет, спасибо. Вряд ли я смогу им когда-нибудь воспользоваться. Надав кивнул.  — Ты прав. Что ж, тогда тебе придется поверить мне на слово. Мирон невесело рассмеялся.  — Верить тебе… спасибо, рассмешил.  — Мы еще договоримся о том, как нам поддерживать доверие между нами — ответил Гурин, видимо, признавая его правоту — пока что просто скажи мне, что ты согласен. Подумай, я подожду. Наступило молчание: Надав терпеливо ждал, а Мирон лихорадочно раздумывал. Сказав да, подумал он, я соглашусь стать даже не осведомителем — троянским конем, через которого полиция сможет шуровать в доме Шахара. Говоря попросту — предателем. Если же мои действия раскроются, все будет еще хуже: я стану просто трупом. От такой перспективы его передернуло. Нет, надо быть самоубийцей, чтобы решиться на подобное. Но на другой чаше весов была свобода — свобода от мира, в который его неотвратимо и против воли затягивал Уда. От сделок с совестью и от психопата Оханы. И это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Может ли он на самом деле верить Гурину? Никогда не говори «да», вспомнил он давние слова Уды. И не говори «нет». Если тебя ставят перед выбором, скажи: «мы попробуем» и смотри, чего стоят их слова. А лучше всего — дай мне знать, и я разберусь с ними сам.  — Мы попробуем — сказал он наконец — до первого нарушения доверия.  — Хорошо — ответил Надав спокойно — я согласен. До первого нарушения. Открыл дверь, о которую все это время опирался, и вышел в темный проем не прощаясь.   Утром выяснилось, что Михаэль ночью в комнату так и не явился. Впрочем, причина открылась, когда Мирон спустился вниз, на дворик, где как раз раскладывали по столам блюда с сырами, мазетами, маринованным матиасом* и булочками. Сияющий благодушный Миша сидел бок о бок Май и подкладывал ей на тарелку лучшие куски. Таким образом, вопрос, где он ночевал, отпадал сам собой. Несмотря на обилие вкусной еды, завтрак проходил без энтузиазма — многие с утра мучались жестоким похмельем и только осторожно прихлебывали свой апельсиновый сок. Ариэль, бодрая и хорошо выспавшаяся, принесла бледной, но тоже бодрой Любе кувшин с минералкой.  — Если бы не видела, сколько ты вчера выпила, никогда бы не поверила в стереотип про русских, которые хлещут водку стаканами, а утром завтракают черной икрой, пока остальные блюют с бодуна — сказала она с уважением.  — Мне тоже несладко — шепнула Люба — но приходится соответствовать. Не позорить же честь нации. Ариэль огляделась, кивнула на соседний стол:  — Регина вон тоже неплохо выглядит.  — А чего бы ей не выглядеть? С полстакана трудно поиметь похмелье — вяло ответила Люба и поморщилась от звона кувшина о край бокала, потому что несмотря на всю внешнюю браваду, голова у нее все-таки болела. Регина тем временем намазывала на хрустящую булочку желтое мягкое масло — вчера она легла пораньше, отлично отдохнула и теперь была зверски голодна.  — Не встречала Илая? — спросил ее Бернард, подливая ей и себе сок — я его со вчерашней прогулки не видел.  — Разве он не пришел вечером на вечеринку? — удивилась Регина — Я ушла в комнату, но думала, что он подойдет попозже.  — Нет, его не было на танцполе. Она забеспокоилась:  — Не похоже это на него, Бернард. Илай обожает корпоративные дискотеки, на моей памяти он еще ни одной не пропустил.  — Я позвоню ему после завтрака. Может, отдыхает в комнате с какой-нибудь местной селянкой — ответил тот беспечно. Регина кивнула, но на душе у нее было неспокойно. Неужели Илай исчез из-за нее? Она не была слепой, и видела, что Бернард почти с самого первого дня в компании стал для Кремера не только начальником, но и другом, достойным всяческого уважения. Илай всегда любил ставить друзей на пьедестал — до определенного момента такое у него было даже с покойным Габи Арензоном. И ее вчерашнее признание, несомненно, нанесло по светлому образу Бернарда сильнейший удар. Аппетит пропал, и она отложила недоеденную булочку в сторону. Может, все не так уж плохо, подумала, не особо на это надеясь. Во всяком случае, Бернарду об этом знать нельзя. Она сама разберется. После завтрака выяснилось, что машины Кремера на стоянке нет. Бернард, недолго колеблясь, позвонил заму на мобильник. После короткой беседы, успокоенный, повернулся к подруге.  — Все в порядке. Ну, в относительном порядке — поправил сам себя — его квартиру вчера пытались ограбить, сработала сигнализация и полиция вызвала его обратно в центр, проверить что ничего не украли.  — Ужас — искренне ответила почти успокоенная Регина — что-то успели взять?  — Только сломали замок, он ищет сейчас специалиста, который придет к нему в субботу чинить дверь. Тут Бернард увидел Мирона, копавшегося в своей машине и махнул ему рукой.  — Доброе утро, Шахар. Как удачно, что вы вчера не пришли на дискотеку — избежали огромной опасности.  — Какой еще опасности? — спросила Регина, не ожидая подвоха.  — Ненароком влиться в рабочий коллектив — невозмутимо ответил тот. Она возмущенно ткнула его локтем в бок, но Мирон только криво усмехнулся подколу шефа.  — Голова болела, лег спать пораньше. Бернард пожал плечами. Шутки про головную боль выходили за пределы хорошего тона, и он уже миролюбиво закончил:  — Мы собираемся совершить маршрут по местным достопримечательностям. Вы с нами или как?  — С вами — коротко ответил Мирон: он и сам чувствовал, что после вчерашнего надо бы проветрить голову. Маршрут был очень легким — все-таки в группе находились две беременные женщины, и устраивать пробежки по горам было бы невозможно. Третья, Захава, еще с утра заявила, что предпочитает отлежаться в номере и не рисковать здоровьем. Разумеется, никто ей на это не возразил. Флагманом группы выступал пребывающий с утра в прекрасном настроении Надав. Бернард из-за Регины немного отстал и держался середины, а Ариэль с Любой плелись почти в самом хвосте.  — Ты точно нормально себя чувствуешь? — в десятый раз спросила подруга.  — Да — терпеливо ответила Ариэль — точно. На самом деле она уже раз пять пожалела, что не осталась, как Захава, на вилле — не потому, что так уж сильно устала. Просто тоже чтобы перестраховаться.  — Смотри, там скалистый кролик! ** — показала рукой куда-то влево Люба.  — Где? — Ариэль повернула голову, споткнулась, но удержала равновесие. А потом отчаянно зашипела — щиколотку пронзила такая знакомая с детства боль растяжения.  — Что с тобой? — всполошилась Люба? — Ариэлька! Что-то болит?!  — Ногу растянула — ответила та, пытаясь не зарыдать на месте от боли и обиды. Ну что за карма у нее такая — охрометь аккурат посредине экскурсии?  — Можешь идти?  — Могу, но недолго и недалеко.  — В чем дело? — к ним подошел Мирон, замыкавший процессию.  — Травма — коротко ответила Люба. Ариэль заметила, как тот разом напрягся, и поспешно добавила:  — Всего лишь растяжение связок, ничего серьезного. Мирон подумал. Вытащил телефон и проверил по нему карту.  — Маршрут круговой — сообщил он — если пойдем обратно, выйдет минут на пятнадцать быстрее, чем продолжать дальше. Я смогу помогать тебе идти, но Любе лучше присоединиться к нам на случай, если тебе потребуется поддержка с двух сторон. Девушки кивнули.  — Я пойду скажу Бернарду, что мы идем назад — спохватилась Люба.  — Только ради бога, не используй при этом слово «травма» — попросил Мирон — так и инфаркт человеку устроить недолго. Люба усмехнулась:  — Это был тест на стрессоустойчивость. Я мигом! Когда он отошла, Ариэль хмуро взглянула на Мирона.  — Ты не обязан с нами идти. Он взглянул на нее мельком.  — Все в порядке.  — Нет, я серьезно. Мы с Любой справимся.  — И я тоже серьезно — ответил он — научись уже принимать помощь от других без всех этих сцен, Малки. Пригодится в жизни. Ариэль вспыхнула.  — Хочешь сказать, помощь от тебя? Он глубоко вздохнул, напоминая себе, что имеет дело с беременной, уставшей и расстроенной женщиной.  — Я уже сказал, что буду помогать тебе, чем смогу. И кажется, держу свое обещание — ответил терпеливо.  — Мне не это нужно — ответила она, чувствуя, как на глазах снова закипают слезы — сколько раз я могу говорить тебе? Мне не нужны твои подачки.  — А что тебе нужно? Любящий муж? Но я тебя не люблю, да и ты меня тоже. Даже если мы провернем целую секретную операцию и поженимся ради ребенка, как именно это сделает его счастливым?  — Ее.  — Тем более. Ты хочешь, чтобы твоя дочь имела перед своими глазами пример семьи без любви? Поверь мне, ничего хорошего в этом нет.  — Я хочу, чтобы ты… — и она замолкла. Я хочу, чтобы ты не был мамзером, подумала она. Чтобы не был так подчеркнуто равнодушен ко мне. Не был для всех тем странным типом, «у которого, кажется, Аспергер?». Потому что нет у тебя никакого Аспергера. Ты просто ждешь от всех подвоха — а почему, можно только догадываться. Может, из тебя и выйдет прекрасный отец, Мирон — но как я могу рисковать своей дочерью, допуская тебя до нее, если у нас не будет даже прикрытия в виде отношений? Она вздохнула.  — Я просто хочу добраться до своего номера и положить компресс на ногу — сказала, молясь, чтобы слезы высохли раньше, чем стекут по щекам — и давай перестанем вообще говорить на эту тему. Я поняла тебя. Все, как видишь, идет по-твоему, и я тебя ни к чему не принуждаю.  — Люба идет — сказал он, глядя мимо нее.  — Тем более — пробормотала она еле слышно, и повернулась, чтобы помахать рукой приближающейся подруге. Слезы все-таки пролились двумя дорожками по щекам, но это было нестрашно — всегда можно было объяснить их болью от растянутых связок.