Бухгалтер

Глава 30 В субботу утром Илай принял две оставшиеся таблетки валиума и вздохнул с облегчением: что сделано то сделано, соблазн исчез, можно жить дальше. Но потом позвонил Бернард, требуя объяснений его исчезновения с виллы, и пришлось выдумывать на ходу какую-то херню о неудавшемся взломе, в которую тот, кажется, ни на миг не поверил. А ведь ты тоже убийца, подумал он, слушая, как начальник что-то толкует ему в трубке. Никакой геройский поступок не сможет смыть кровь с твоих рук. И где ты был в тот день, когда погибли мои родители? Почему не спас их, мудак ты орденованный? Может из-за этой мысли, а может и нет, но душевное равновесие, такое устойчивое еще полчаса назад, оказалось безнадежно нарушено. Эффект утренней дозы резко пошел на спад, и от этого ему вдруг стало неприятно и неуютно. Следующие полчаса честно Илай боролся с собой: искупался, плотно пообедал, надеясь, что еда успокоит внутренний зуд, подышал свежим воздухом на балконе. Не помогло: зуд усиливался, пульс частил, как всегда перед панической атакой. Внезапно в памяти всплыли давно забытые воспоминания: набитый деньгами рюкзак в пыли; бледное лицо Мирона, когда тот пересчитывал деньги в машине; веселые отец с матерью, которые в день теракта поехали в центр Тель Авива покупать сыну новую кровать в комнату. Он до сих пор спал на своей старой «юношеской» кушетке. И, наверное, будет спать на ней же до самой смерти. Он скрючился в углу дивана, закрыл глаза руками, как ребенок, мечтая об одном: забыться, забыть, не вспоминать еще пятнадцать лет, а лучше — никогда! Найти дилера было делом получаса, и уже в полдень курьер подвез ему на скутере две пачки Ассиваля*. К тому времени он едва сдерживался, чтобы не биться головой об стену. Всунув ко всему привычному курьеру пачку банкнот, проглотил сразу две таблетки и улегся в постель, укрывшись с головой. Постепенно пульс замедлился, шторм в голове улегся и превратился в штиль. К вечеру Илай уже ополовинил первую пачку. Он понимал, что намного превышает допустимую дозу, но не собирался оставлять памяти ни малейшего шанса. Постепенно спокойствие перешло в заторможенность, а та, в свою очередь, в состояние стылого транса. Поначалу это радовало: воспоминания улетучились, сознание стало пустым и чистым, как белый лист. Не думалось ни о чем — ни плохом, ни хорошем. И это было… спокойно. Но после пятой дозы что-то изменилось. Он словно проваливался в небытие, потом ненадолго всплывал на поверхность сознания. Пытался понять, сколько времени прошло, но его снова засасывало в изматывающую полудрему, в бесконечно повторяющийся отрывок тяжелого сна. Это какая-то китайская пытка, подумал он с усилием, и мозг немедленно поставил эту мысль на повтор: «этокакаятокитайскаяпыткаэтокакаятокитайскаяпыткаэтокакаято». Голова болела все сильнее, его мутило и кружило, любая мысль, появившаяся в голове, словно выбивалась зелеными чернилами на самой громкой печатной машинке в мире. Кажется, подумал он с усмешкой, мне все-таки подсунули не настоящий Ассиваль. В коротком окне просветления он нашел силы добрести до ванной и выдавить все оставшиеся таблетки одну за другой в унитаз. С трудом добрался до дивана и провалился в темноту — обратно в душные объятия наркотического сна. Наутро он стоял перед раковиной в ванной, тупо уставившись на лицо немолодого небритого мужика в зеркале, и пытался понять, сколько времени пролежал в отключке и куда делась вторая пачка Ассиваля. Очень хотелось пить, голова буквально трещала по швам от боли. Выпитая из крана вода сразу же пошла назад, но, наверное, вымыла оставшуюся отраву — немного полегчало. Отдышавшись, Илай улегся на спину прямо на плитку ванной комнаты и закрыл лицо ладонями, как будто это могло унять пульсирующую мутную боль за глазными яблоками. В эту секунду он как никогда осознавал, насколько ему нужен Мирон. Мирон, который пригласил бы молчаливого врача с капельницей, вызвал уборщицу, чтобы прибрать свинарник, в который превратилась квартира за пару дней, или хотя бы принес Адвил от головы. Но тот был недоступен — Илай хорошо помнил ледяное «даже если кровью истекать будешь, не звони». Собравшись с силами, он кое-как добрался до душевой кабинки и пустил самую холодную воду — в конце августа это означало температуру лишь немного остывшего чая, но даже так было лучше, чем ничего. Надо бы найти таблетку от головы, подумал, неподвижно стоя под струями воды. Надо бы поесть. Надо бы одеться. Надо бы вспомнить, какой сегодня день. Как же ты мне нужен сейчас, Мирон. Не надо меня нянчить, не надо помогать, не надо вызывать врача. Просто напиши подробную инструкцию, что мне делать после чего, а дальше я сам. Честно, дальше я сам. Наверное, Илай был счастливчиком, или просто физически очень здоровым человеком — потому что после прохладного душа ему и правда стало намного легче. В холодильнике нашлись аспирин и ледяной виноградный сок. Он принял лекарство, запил соком и повалился обратно на диван, морально готовый к новой порции «вертолетиков» и кошмаров. Но хуже не становилось. Наоборот: головная боль и сонливость ушли, развеялся наркотический туман перед глазами. Теперь он чувствовал себя, как при обычном похмелье — то есть, вполне терпимо. Слабость в теле еще оставалась, но здоровый аппетит вернулся. Он перекусил, впервые за три дня побрился и решил убрать квартиру без обычной помощи уборщиц. Нашел на кухне мешок и начал сбрасывать в него накопившийся мусор: объедки, комки туалетной бумаги, пластиковые бутылки… Наткнулся случайно на какой-то листок с каракулями под грудой туалетной бумаги, поднял к глазам и прочел почти неразборчивые строчки: «1. Навести справки о Н. 2. Уда. 3. Бернард -????» Судя по резюме Гурина, тот не работал нигде больше двух-трех лет, почти всегда выбирал огромные концерны, в которых человек был всего лишь винтиком в системе. С учебой тоже оказалось тухло — курс по менеджементу и маркетингу Надав проходил в Открытом университете** на заочном, так что вряд ли за все время учебы у него завелись хоть какие-то знакомые. Жил, как преступник, не желающий быть пойманным, подумал Илай, но пока придержал эту мысль в сторонке — ему нужны были доказательства, а не домыслы. Наконец, он нашел в списке фирму помельче и поскромнее. Дозвонился до отдела кадров, объяснил ситуацию, пустив в ход все свое обаяние и красноречие, после чего ему послали копию рабочего профиля — что, по идее, было категорически запрещено. Впрочем, открыв его, Илай понял причину такого пофигизма: файл оказался всего лишь более ранней версией рабочего резюме Надава. И тем не менее, кое-что отличалось. Он распечатал присланный документ, положил на стол бок о бок со своей копией и усмехнулся. Вот оно, доказательство В резюме для «Магеллана» Надав вышел из армии за два года до призыва Илая. По датам предыдущей версии, это произошло куда позже — как раз в то время, когда началось повторное расследование кражи оружия. Он откинулся на спинку стула. Значит, Гурин все-таки был звеном в цепочке. Может, даже непосредственно связанным с Мироном и самим Илаем. А ведь Мирон давно уже его узнал, мелькнуло в голове — в отличие от меня, Шахар не страдает провалами в памяти, и не глушит воспоминания химией. И при этом позволяет сучьему сыну прикасаться к себе. Он отогнал последнюю мысль, как несвоевременную — очевидно, что подсмотренное несколько недель назад в кабинете происходило под угрозой разоблачения. Вряд ли Мирон принимал знаки внимания шантажиста добровольно. Сердце Илая сжалось от тревоги за друга. Действовать следовало незамедлительно — он и так потерял слишком много времени на абсолютно лишнее расследование, когда все и без того понятно. Сейчас необходимо решать, как нейтрализовать Гурина, не обращаясь при этом в полицию. Нанять наемного убийцу? Задушить собственными руками в туалетной кабине офиса? Он задумчиво обвел короткое имя, записанное на листке вторым пунктом. Неплохо, Кремер, похвалил сам себя. Можешь же, когда хочешь. Уда Шахар. Откровенно говоря, просить мафиози-авторитета о чем-либо было страшно. Илай примерно понимал его методы: если чего-то просишь — значит, будь готов в будущем чем-то оплатить взамен. Он представил, как Уда выслушает его, а потом, поглаживая котенка, ответит:  — Ты пришел и говоришь: мне нужна справедливость. Но ты просишь без уважения, ты не предлагаешь дружбу, ты даже не назвал меня крестным отцом*** — и поежился. Да уж, как бы без яиц не остаться после этой встречи. И вместе с тем — другого пути заткнуть Надаву пасть у него не находилось. Как бы ни хотелось решить все своими силами, вряд ли у него выйдет всерьез запугать Гурина, тогда как Шахару достаточно сказать одно лишь слово, чтобы тот затих в какой-нибудь темной дыре — живым или мертвым. ****  — Чем собираешься заняться, пока я буду на встрече? — спросил Мирон Надава, когда они подъезжали в субботу к дому Уды.  — Пообщаюсь с охраной — ответил тот — в полдень утренняя смена обедает на задней кухне, постараюсь примазаться к ним, пока ты будешь решать свои очень важные вопросы с Удой. Постарайся задержаться подольше, ладно?  — Хорошо.  — Если бы ты согласился…  — Нет — резко прервал его Мирон: этот разговор они заводили далеко не в первый раз. Ну почему мне попался именно этот баран, подумал Надав с горечью. Пара бесед Оханы с Удой под прослушкой — и можно было бы шить на них дело хоть прямо сейчас. Не говоря уж о том, что менее упрямого типа он уже давно завалил бы в койку и закрыл бы для себя эту тему раз и навсегда. Но нет — пасынком Шахара оказался самый упертый сукин сын, каких он знал. Иногда очень хотелось плюнуть на Мирона. Признаться в отчете, что ни хрена у него не получается, что расследование зашло в тупик. Уволиться из «Магеллана» — тройная нагрузка давалась ему в последнее время слишком тяжело. Найти нового кандидата на роль осведомителя и забыть о Шахаре. Но внезапно тот согласился на сотрудничество, пусть даже ограниченное — Надав даже на это давно уже не надеялся. А это значило, что теперь он может войти в резиденцию Уды беспрепятственно. Может изучить планировку дома и график работы охраны и персонала. И наконец, самое главное — может поставить прослушку, если только ему дадут на это достаточно времени. Он искоса взглянул на дремавшего на соседнем сидении Мирона и вздохнул, вспомнив происшедшее несколько дней назад в офисе. Собственное решение остановиться все чаще казалось ему ошибкой: зачем, если до главной цели рукой подать? Трахнуть его, и все встанет на свои места — ни один из его партнеров, будь то мужчина или женщина, не имел над ним власти после первого секса. Вряд ли этот станет исключением. Снова бросил короткий взгляд на того и покачал головой. Легко сказать — трахнуть. Интересно, есть ли у того хоть какой-то опыт — не считая Ариэль, конечно?  — Вы прибыли в пункт назначения — бесстрастно сообщил навигатор, обрывая его мысли. Надав просигналил охранникам, чтобы открыли ворота, и завел машину во двор.  — Счастливо повеселиться — пожелал насмешливо проснувшемуся Шахару.  — И тебе — ответил тот сухо, вылезая из машины. К настороженному удивлению Мирона, в кабинете находился только Охана — он сидел на диване и перелистывал какие-то бумаги.  — Уды сегодня не будет — сказал тот сухо — и есть разговор, так что садись. Лэптоп не доставай — не до того сейчас. Мирон уселся в свое кресло, стараясь не выдать беспокойства. Неужели Охана каким-то образом узнал про Надава? Вряд ли — в таком случае Мирон уже давно был бы покойником. Какое-то время они оба молчали. Сами смотрел на него с нечитаемым выражением лица, отчего Шахар нервничал все сильнее.  — Уда умирает, Мирон — сказал он внезапно.  — Что? — тупо спросил тот. Это было, пожалуй, последнее, что он ожидал услышать в эту минуту.  — Уда сильно болен — сказал Сами. Он говорил медленно и раздельно, словно Мирон был умственно отсталым ребенком — помнишь, его ранили несколько месяцев назад? Во время одной из дежурных проверок у него нашли опухоль в мозгу. После этого он позвонил мне и поставил перед фактом, что назначает меня преемником, что у нас есть десять месяцев на то, чтобы ввести меня в курс дела и познакомить со всеми нужными людьми. И что в довесок ко всему мне достается его пасынок-идиот.  — Он не похож на ракового больного — сказал Мирон, все еще не слишком веря услышанному.  — А как должен выглядеть раковый больной? — пожал плечами Сами — лысый и с капельницей?  — Если он не самоубийца, то да.  — Он отказался от лечения. Я тоже не понимаю этого, но это его жизнь и его решение, Шахар. Мирон опустил глаза и с удивлением понял, что его руки, сложенные на коленях, немного подрагивают. Неужели я так разволновался, отстраненно удивился сам себе.  — Где он сейчас? — спросил вслух.  — Отдыхает в своей постели. Несколько недель назад у него начались головные боли, с тех пор он живет на обезболивающих. Никто об этом, разумеется, знать не должен.  — Сколько ему осталось? Охана усмехнулся.  — Тебя заботит его здоровье, или начинаешь считать дни до того, как вырвешься на свободу?  — А я смогу вырваться на свободу? — ответил вопросом на вопрос Мирон. Тот пару секунд смотрел на него задумчиво.  — Как раз об этом я хотел с тобой поговорить. В дверь постучались, в комнату неслышно зашла Хедва. Обычно разговорчивая и улыбчивая, сегодня она молча выложила перед ними с чайного столика закуски и кофе и вышла, тихо затворив за собой дверь.  — Она давно знает? — спросил Мирон негромко.  — Со вчерашнего дня. Он потерял сознание во время обеда — до этого даже она не подозревала.  — Кто еще в курсе?  — Ты. Я. Она. Его лечащий врач. Ароматный кофе дымился на подносе между ними, но ни один не прикоснулся к своей чашке.  — Ты дашь мне уйти, Охана? — спросил Мирон напрямую.  — Нет. Не дам.  — Я не хочу работать с тобой. На тебя. И ты тоже этого не хочешь, я знаю. Охана вздохнул.  — Я думал, мы уже прошли этот этап — сказал он спокойно — Хорошо, повторим еще раз. Нам придется научиться работать вдвоем, хотим мы этого или нет, Мирон. Ты мое отношение к себе, думаю, знаешь. Но я достаточно рационален, чтобы пересмотреть его и понять, что Уда прав — ты неплохой бухгалтер. А даже если это и не так, я дал ему слово не вредить тебе… без необходимости.  — Тогда давай продолжим в том же формате, как сейчас — сказал Мирон, идя на комромисс — я буду приезжать раз в неделю, и… Охана покачал головой:  — Ты уйдешь из своей фирмы — я уже успел убедиться, что она идет в ущерб твоей работе на меня. Пару раз ты приходил на встречу неподготовленным, и это мне очень не понравилось.  — У нас с Удой было соглашение — ответил Мирон после секундного колебания — лет десять назад. Мой друг тогда чуть не погиб — и я попросил Уду позволить мне быть рядом с тем, пока он не придет в норму.  — Десять лет? — слегка вздернул бровь Сами.  — Он душевнобольной — откровенно ответил Мирон. Наверное, в первый раз в жизни он сказал это слово вслух, упоминая об Илае.  — Что значит: он никогда не придет в норму — прокомментировал тот. Мирон не ответил. Если раньше казалось, что рано или поздно у Илая получится как-то адаптироваться к болезни, за последний год стало ясно, что этого не случится — срывы будут всегда.  — Я не могу оставить это соглашение на тех же условиях между нами — сказал Сами обманчиво мягко — я даже не знаю этого твоего друга. Может, у Уды имелись по отношению к тому какие-то сантименты — у меня нет. Я могу дать тебе условные три месяца, чтобы уладить дела с фирмой, с больным другом и с матерью своего ребенка — но ждать, и сюсюкаться с тобой, как мой дядя, десятилетиями, я не собираюсь. Мне нужен мой собственный бухгалтер. Верный мне и моему делу, а не какому-то психбольному и куче левых людей.  — Как я смогу работать на тебя? — с горечью сказал Мирон — я не уважаю тебя, не вижу в тебе ни капли хорошего, в отличие от того же Уды. Ты третировал мою семью годами только потому, что они…  — Твоя семья — сборище выродков — перебил его Охана — и жаль, что ты сам этого не понимаешь.  — Заткн…  — Нет, я не заткнусь. Твои родители годами получали от Уды деньги. Он мстил твоей матери, но тебя жалел, и деньги давались на тебя. Я знаю, потому что мне рассказала мать, да и Уда секрета из этого не делал. Когда твой отец ушел, получать их продолжала твоя мать. Ты, как я понимаю, этих денег не видел. Мирон молчал.  — Вдобавок, это твои тетя с ее мужем раззвонили по всему району, что твоя мать беременна мамзером. Ты знаешь еще хоть одного мамзера во всей стране, о котором с рождения чесала бы языки половина города? — безжалостно продолжил Сами — это, видимо, тоже для тебя новость — констатировал он, увидев выражение лица Мирона.  — Почему ты мне это говоришь сейчас? — спросил тот тихо.  — Уда попросил меня рассказать тебе это после его смерти, но я решил сделать это, пока он еще жив.  — Почему?  — Чтобы понять, чего ты стоишь, Шахар. Тобой пользовались всю жизнь, это я давно понял от Уды. Твой друг, ради которого ты получаешь копейки в своей конторе, не стесняется десять лет держать тебя своей сиделкой. Я говорю тебе сразу: мне не нужен советник, на котором ездят все, кому не лень. И если меня не устроит наше сотрудничество, я не стану тебя держать. Но при твоей осведомленности было бы идиотизмом с моей стороны отпустить тебя живым — думаю, ты и сам это понимаешь. Мирон молчал.  — Я хочу, чтобы ты обдумал хорошо наш сегодняшний разговор — тяжело сказал Сами — пересмотрел порядок своих приоритетов и дал мне знать, что решил. Если ты будешь работать на меня верой и правдой, я закрою глаза на многое то, чего не простил бы другим своим подчиненным. Если же попробуешь изворачиваться — пеняй на себя.  — Уда знает, что ты собрался меня убить? — спросил Мирон спокойно.  — Что, решил опять настучать на меня, как в тот раз с братом? — хмыкнул Сами — Я не хочу убивать тебя, Мирон. В конце концов, я дал слово своему дяде, и пойду навстречу тебе, если удостоверюсь в твоей готовности работать со мной всерьёз, и ставить мое дело превыше всего. А насчет твоего вопроса: нет, он не знает. Его дни сочтены, Шахар. Пожалей его, и дай ему дожить спокойно, без надобности вытирать тебе сопли каждый раз, когда тебя обижает злой арс с района. И, ради бога, начни уже платить своему отчиму благодарностью за все, что он для тебя сделал. Мирон усмехнулся.  — А тебе тоже надо платить благодарностью? — осведомился он — для Уды я, так и быть, отработаю сполна. Но тебе я ничего не должен. Уберешь меня — все твои махинации попадут в руки налоговой службы, я давно уже об этом позаботился. Так что найди себе нового помощника и работай с ним. Разговор окончен. Он поднялся с кресла и пошел к выходу. Охана его не удерживал.