Бухгалтер

Глава 41 Мирон пришел в себя не тогда, когда открылась дверь и на пороге во второй раз появился хмурый Гурин. И не тогда, когда возвращали документы, телефон и бумажник. И не тогда, когда они сели в машину и поехали куда-то. Все было как в тумане. Ноги и руки тряслись, перед глазами плыло и рябило. Тиннитус — звон в ушах, о котором он почти позабыл за последние недели, вернулся с триумфом. Звенело так, что голова раскалывалась. А может, она раскалывалась от кислородного голодания, да и воды за утро он нахлебался немеряно, легкие и горло до сих пор горели, и он то и дело заходился в натужном кашле. Гурин за рулем косился, но молчал. До квартиры он дошел почти сам, непонятно как. Ноги были как ватные, трясучка никуда не исчезла. Дверь отпер Надав, забрав у него ключи. Толкнул в сторону гостиной, почти уронив на диван. И смотрел — то ли с жалостью, то ли с отвращением, пока Мирон пытался справиться с очередным приступом кашля, который закончился тем, что его просто сблевало мутной водой прямо на пол между ног.  — Раздевайся — бросил Гурин, подкрепляя слова действием — потянул миронову мокрую насквозь и вонючую майку через голову.  — Отстань — вяло сказал тот.  — Раздевайся — повторил Надав — давай, не изображай мученика. Тебе ничего не вывихнули, не сломали, кончай киснуть.  — Вывихнули — пробормотал Мирон. Что-то такое было между очередным сеансом утопления и электрошокером… кажется. Или он сам себе вывихнул, пытаясь вырваться? Сейчас, во всяком случае, все было на своем месте. Кажется. Надав глубоко вздохнул. Помолчал.  — Надо переодеться, Шахар — сказал он негромко — от тебя серьезно так шмонит. Ты что, обоссался там? Мирон напряг мозг. Вспоминать не хотелось — шум в ушах от этого только усиливался.  — Обоссался — нет, лучше уж не вспоминать, а просто согласиться. Дальше Гурин действовал в полной тишине. Содрал, не церемонясь, мокрую одежду, обтер липкое влажной тряпкой, не рискуя тащить Шахара в душ. Боялся, наверное, панической атаки после утренних водных процедур. Принес из спальни все чистое и бросил Мирону на колени.  — Одевайся. Тот все еще трясущимися руками натянул на себя что дали. Ощущение сухой теплой ткани успокоило. Даже трясучка слегка улеглась. Впрочем, ненадолго. Мирон прикрыл глаза, но сразу же открыл — кажется, у него началось что-то вроде морской болезни. Его штормило, мутило и качало. В ушах пищало уже немилосердно громко. Было отчаянно, до слез, жаль самого себя — свое тело, душу, жестоко и умело измочаленные за каких-то несколько часов. Неужели это со мной произошло, думал он, сглатывая соленую слюну, чтобы не вырвать снова. Да, со мной, конечно. А с кем же еще… Сквозь шум что-то говорил Надав, но услышать ничего не получалось. Его вроде бы все-таки стошнило еще раз — а может, и привиделось. Время стало каким-то нелинейным — то ли двигалось, то ли скакало, то ли встало на месте, как упрямый осел. Мирон вообще прекратил что-либо понимать, мозг ничего не регистрировал кроме тошноты и очередного приступа рвоты. Потом он наконец отключился. Очнулся от чьих-то голосов. Низкий и злой — Гурина и еще кого-то. Смысл разговора ускользал, слова слышались как сплошное шу-шу-шу, хотя говорящие находились в одной с ним комнате. Он пощупал поверхность под собой. Кажется, кровать, но не поймешь так сразу. Разлепил спекшиеся веки, силясь углядеть, кого Надав притащил полюбоваться на полутруп, сосредоточился на разговоре. Повезло, что консилиум проходил прямо здесь же. Его особо не стеснялись, разговаривали в полный голос. Гурин, какой-то незнакомый тип с медицинской сумкой на плече, и еще кто-то невидимый.  — Везите его в больницу — говорил тип с сумкой — я не знаю, в каком унитазе его пытались утопить, и в эти ваши дела, как понимате, не лезу, но если он загнется от пневмонии, это тоже будет только на вашей совести.  — Поэтому я тебе говорю, доктор — произнес невидимый — пропиши антибиотики или что там надо и катись.  — А ты, значит, у нас самым умным главврачом заделался, Охана? — язвительно осведомился тип — рецепт я дам, не волнуйся. Только труп в хевру кадишу ты везти будешь. Охана?.. А этому что здесь надо, подумал Мирон с тревогой. Только его не хватало. Если узнают, что его пытали… поверит ли Охана, что он так ничего не сказал? Наверное, только это и держало его всю вечность в водяном аду, когда в лицо через тряпку лилась вода, когда он тонул — раз за разом захлебывался и подыхал. Мучитель был тем еще энтузиастом, но не слишком профессиональным. Мирону как-то довелось читать про пытку водой, и подразумевалось что вода при этом заходить в легкие не должна. Его палача эта мелочь, к сожалению, не беспокоила. И легкие болели — как будто в них долго кипятили белье, а потом еще и выжали со всем вместе. Но он молчал — потому что страх перед Оханой был сильнее. Стоит языку развязаться — и обратно уже не завязать. Помогало понимание, что полицейский вряд ли довел бы его до летального исхода, а вот Сами — легко и с удовольствием. И он молчал. Даже про типа, убитого Надавом — знал, что если уж начнет говорить, то не остановится. Да только поверит ли Охана в его молчание? Трое в комнате наконец договорились. Тип бросил на кресло возле кровати какой-то листок и быстрым шагом вышел.  — Проводи его — сказал все еще невидимый Охана Гурину. Тот кивнул и последовал за доктором. Охана приблизился к кровати. Мирон прикрыл глаза, надеясь, что сойдет за бессознательного. Сами какое-то время молчал. А вдруг он меня просто пристрелит или задушит подушкой, подумал Мирон и его прошиб озноб. Хотя зачем тогда так настоятельно требовал антибиотики? Трупу они вряд ли помогут.  — Сегодня ты спас сам себе жизнь — тихо сказал тот — не ожидал от дохляка-мамзера вроде тебя. Неплохо, Шахар. Мирон лежал без движения. Больше всего ему хотелось, чтобы ненавистный «родственник» вымелся из комнаты. В сомнительные комплименты он не верил. Тот легонько похлопал по щеке:  — Считай, что сегодня твой второй день рождения. Можешь даже торт себе заказать — со свечками и с шампанским. Только не особо налегай на спиртное — говорят, нехорошо сочетается с антибиотиками. И наконец-то вышел, оставив Мирона одного. Надав после ухода остальных остался. Крутился вокруг кровати, что-то проверял, пару раз клал ладонь Мирону на лоб, тот вяло мотал головой, чтобы отстал. Куда-то пропал, потом снова появился в поле зрения.  — Лекарство принес — чуть ли не гаркнул в самое ухо — прими давай, если не хочешь загнуться в ближайшее время. Мирон покорно открыл рот, позволяя капсулам упасть на язык. От мысли, что сейчас туда же польется вода, прошиб пот. Но Гурин все-таки был милосерден — дал запить теплым яблочным соком.  — Ты хочешь подать жалобу против Лугасси? — спросил, удостоверившись, что Мирон проглотил все — имеешь полное право. Жалобу, подумал Мирон. Какую к хренам жалобу? Я хочу, чтобы этого Лугасси утопили. Топили бы медленно, долго. Чтобы растянули на весь день. Электрошокер тоже не помешает… да только, жаль, Гурин вряд ли на такое согласится: у полицейских, кажется, круговая порука важнее всего остального. Да и Охана… обострять отношения с полицией, только чтобы удовлетворить жажду мести какого-то «дохляка-мамзера»? А то как же… Он сжал губы и мотнул головой. Никакая жалоба не компенсирует часы того, через что он прошел. Но он подождет. Надав не настаивал. Отставил в сторону стакан с соком — тот звякнул о блюдце на тумбочке. Опять зачем-то коснулся пальцами лба Мирона.  — Температуры нет — сообщил деловито — я напишу за тебя мейл на работу. Да, и врач прописал тебе больничный на всю неделю, если надо, продлят. Постарайся отдохнуть, ладно? Во всяком случае, семинары твои могут подождать. Не дождавшись ответа, заключил:  — И сегодня я останусь здесь.  — Нет — прохрипел Мирон. Горло нещадно саднило.  — Да — жестко ответил Надав — или ты серьезно вознамерился сдохнуть? Люди в твоем состоянии лежат в больнице под капельницей, монитором и присмотром медсестер. Тебя Охана в больницу везти запретил, но без присмотра ты окочуришься, Шахар. Самоубийцей заделался?  — Уйди — прошептал Мирон. Гурин поднялся.  — Я буду в соседней комнате. Если что — зови. Давай, отдыхай. Следующие дни Мирону почти не запомнились. Тело и голова болели, в рот периодически отправлялись то лекарства, то какие-то бульоны, время от времени Гурин помогал ему дотащиться до туалета, менял потную одежду, обтирал чем-то влажным, укладывал на постель со свежим бельем, и касался ладонью лба. Как заботливая мамочка, усмехался про себя Мирон. Сил противиться непрошеной заботе не было — он терпел. Благодарности к «мамочке» в нем не было — было ясно, что тот своей опекой всего лишь прикрывает свою задницу перед Оханой. Труднее всего Надаву было объяснить Охане, каким образом он смог узнать об аресте Мирона, да еще вытащить из отделения. Стараясь не завираться, заявил, что на правах бывшего телохранителя все еще числился у того в «ЧП контактах» — мол, не удосужился Мирон поменять телефон после его разжалования. Соврал, что Шахара ему вручили сразу по прибытию в отделение, и что, судя по обрывкам разговора следователя с какой-то тамошней шишкой, Мирон молчал, как русский партизан. Охана внимательно выслушал отчет, ничего не переспрашивал. Насколько он поверил брехне Надава, было непонятно, но приказал вызвать врача, а не «уборщика» — и это обнадеживало. Палач Лугасси явно напортачил в своем рвении, в который раз со злостью подумал Гурин — не должна была банальная пытка водой довести здорового человека до состояния полутрупа. И ведь никогда такого не случалось, Арик был весьма умелым и хладнокровным знатоком своего дела. Поэтому возникал логичный вопрос: напортачил ли? Или всего лишь следовал приказу — понятно кого. Он злился на Дорона, на Арика, на Охану, который ясно дал понять, что Шахара никому, кроме их собственного лекаря, показывать нельзя. И на самого Шахара тоже. Тому, наверное, было сейчас легче всего: он спал, пил лекарство, и ничего, ровным счетом ничего не решал. А вот Надаву следовало решить многое. Точнее — решиться. Озери ему не звонил, но это была временная передышка. Время поджимало — если он выберет предложение босса, надо организовать все как можно скорее, до того, как Уда Шахар умрет, тем самым автоматически аннулировав возможную сделку. Это было соблазнительно — просто выжидать. Точнее, бездействовать, попросту дав Шахару умереть спокойно. Никакого риска, но это значило — прощай, теплое место в полиции, прощай, покровительство Дорона, а также все, что из этого следует. В лучшем случае — начальник отдела продаж, в худшем — охранник в супере. Вот и весь выбор профессии на ближайшие тридцать лет. От этих мыслей его трясло. Нет, он обманывает самого себя, думая, что сможет выбрать тихую жизнь неудачника. А потому… Потому следовало встретиться с Озери и начать планировать уничтожение Оханы — так, чтобы и тени подозрения не легло на них двоих. Так, чтобы не коснулось никого — ни Мирона, ни других ни в чем не повинных людей. Пусть это станет поводом к очередной войне группировок — тем лучше. В горячке будет легче укорениться в отделе, спрятать следы, а заодно и в мутной воде рыбу ловить — несколько крупных арестов главарей его карьере не помешают. И как знать — может, освобожденный от кабалы мафии, Мирон все-таки проникнется к нему хоть какой-то благодарностью…  — Мирон опять заболел — озабочено сказал Кремер Бернарду. Тот хмыкнул.  — Опять? А по нему и не скажешь, что такой болезненный. На таком пахать и пахать можно. Точнее, мыть и перемывать. Подтекст был предельно ясен. Бернард до сих пор не доверял бухгалтеру, и нынешнее отсутствие могло сказаться не лучшим образом, если директор все-таки решит, что замешанный в финансовых махинациях тип им не нужен. Следовало срочно что-то придумать.  — Я проведаю его сегодня вечером — быстро ответил Илай — может, присоединишься? Бернард качнул головой:  — Нет, спасибо. Возьми с собой кого-то другого. Илай задумался. Идти одному было очень соблазнительно — наконец-то остаться с Мироном один на один, а если тот и правда болеет, то… Нет, слишком рискованно. Он мог не сдержаться — и в который раз испортить все, что начало с таким трудом налаживаться в последнее время. Да и вряд ли Мирон вообще откроет дверь, убедившись, что Илай пришел один. Вдобавок, ему требовался свидетель — свидетель того, что друг на самом деле болеет, а не отмывает в свободное от работы время миллионы для какого-нибудь хитрожопого бизнесмена. Он рассеянно прошелся взглядом по опен-спейсу. Ариэль? Отпадает. Мирон ее терпеть ее может, это очень хорошо видно со стороны. Нет, такой подлянки он другу не подсунет. Захава? Та всегда рада помочь, но тащить ту в ее положении после работы навещать больных было бы бессовестно. Кроме того, был большой шанс, что Мирон все-таки симулирует, а секретарша подобного скрывать от Бернарда не станет. Михаэль? Нет, спасибо. Два часа русского юмора Илай не выдержит, и вряд ли выдержит сам Мирон. Следовало брать кого-то тихого, не слишком доминантного. Кого-то, кто в случае чего сможет держать язык за зубами. Взгляд его упал на Любу. В последнее время девушка его только радовала: работала почти без перерывов, с Ариэль почти не болтала, да и проверки ее стали намного тщательнее. Надавить на нее, чтобы молчала, будет легче легкого. Вот она — идеальная спутница для проведывания приболевшего коллеги. И он решился.  — Привет, Люба. Что вечером делаешь?  — Ничего — ответила она, не отрываясь от экрана — а что?  — Бернард поручил навестить Мирона на больничном. Может, присоединишься? Люба оторвала взгляд от текста и устало посмотрела на Илая:  — А я тут каким боком?  — Ну… ты совершишь мицву*, да еще перед самой Ханукой**. Зачтется в карму — ответил тот, пожалев, что не придумал более веских аргументов заранее. Почему-то казалось, что та согласится сразу же. Люба фыркнула.  — Мицву… это тебе к Нафтали, а не ко мне — И плевать мне на карму, было написано на ее лице. Илай склонился над столом девушки:  — Люба — сказал он проникновенно — скажи мне, чем я смогу тебе оплатить за услугу — и я отплачу. Не стесняйся, я готов на все…  — Поднять зарплату — ответила она, не задумываясь.  — …кроме как поднять зарплату — сказал он одновременно с ней. Люба задумалась.  — Неделя оплачиваемого отпуска на Новый год — сказала наконец — не в счет отпускных. А не обнаглела ли ты совсем, подумал Илай, но согласился, хоть и нехотя. В конце концов, устроить это было не так уж и трудно — а уж как оформить, пусть в том Мирон разбирается. Последние минуты до конца последнего дня рабочей недели Надав считал буквально по секундам. Мирон в его услугах особо не нуждался — уже вставал, ходил сам по квартире, ел обычную еду, хоть и без энтузиазма. Соизволил даже пойти под душ — было видно, что переступает через себя, и до чего некомфортно ему под струями воды, и Надав при этом маячил на пороге ванной на всякий случай и наблюдал за мучениями подопечного. Но сегодня Шахар мог перебиться без него. Сегодня должна была состояться назначенная еще два дня назад встреча с Озери — и на ней решится все. Тварь я дрожащая или право имею, вспомнил он полузабытого со школьной поры Достоевского и усмехнулся. Кажется, убийцей там был какой-то несчастный студент, а полицейский выступал в роли закона и обвинителя. Что ж, в наших реалиях мы, полицейские, тоже ставим себя под испытание. Когда Мирон открыл дверь, Илай понял сразу: нет, не симулирует. Одновременно пришли облегчение и беспокойство — друг выглядел насколько нехорошо, что банальный грипп, который себе представлял Илай, был отметен.  — Что с тобой? — выдохнул он, не в силах оторвать взгляда от синяков под глазами Мирона.  — Приболел — пробормотал тот, пропуская их с Любой в квартиру.  — Чем приболел, Мир? Чумой?!  — Вирус с осложнениями — усмехнулся тот бледно — наверное, придется еще неделю дома пересидеть. А вы чего явились? Бернард послал проверить, не симулирую ли?  — Почти — признал Илай. Мирон перевел взгляд на молчавшую Любу — нехороший вид коллеги ту изрядно ошарашил, и она явно чувствовала себя не в своей тарелке.  — Спасибо, что пришла — сказал ей — присаживайтесь, я принесу кофе.  — Не надо ничего… — начала она, но ее прервал Илай:  — Ты шутишь? Вон в постель, я сам все приготовлю. Давай, кругом марш! В постель Мирон не отправился, но уселся в одно из кресел в салоне и кивнул Любе на другое:  — Пусть готовит. Присаживайся уже, не стой. Она уселась на самый краешек. Приготовилась было неловко молчать все время, пока Кремер будет греметь чашками на кухне — но повезло: раздался звонок в дверь. Люба подскочила на месте:  — Я открою! И, прежде чем Мирон успел что-то сказать, подскочила к входной двери и ее распахнула. На пороге стоял какой-то невысокий тип с холодными глазами, и позади его — двое типов повыше… даже намного выше. Если говорить прямо, позади него стояли два шкафа в обтягивающих бугристые плечи черных майках.  — Привет — негромко сказал невысокой — Мирон Шахар дома?  — Дома — прошептала она, только теперь соображая, что открыла дверь чужого дома без спроса, даже не поверив глазок, и что это явно было огромной ошибкой. По поведению, по манере говорить, по степени вальяжности было как-то сразу понятно, что люди перед ней из тех, кого в миру называют «хозяева жизни». Люба отступила, невольно давая невысокому пройти внутрь. Двое «шкафов» остались снаружи — видимо, сторожить хозяина. Мирон при виде нового гостя ощутимо напрягся, но с места не поднялся.  — Зачем явился? — спросил враждебно.  — Мицву в кои-то веки решил совершить, проведать больного — усмехнулся гость — но, вижу, ты не один?  — Просто коллега с работы — ответил Мирон сухо. Люба молча следила за их диалогом, пытаясь понять, что вообще может связывать таких разных людей, как Мирон и этот… гангстер.  — Мир? — из кухни выглянул Илай. Увидел нового посетителя и замер на месте. Тот кивнул в его сторону:  — Вечер добрый. Илай словно язык проглотил — стоял, не двигаясь, и Люба поняла, что и он этого типа видит не в первый раз. Она облизала пересохшие губы. Почему-то было ясно, что напряженную обстановку никто, кроме нее, не разрядит. А ты у нас, Любочка, прямо сапер-ас по разряжению обстановки, сказал ей ехидный внутренний голос. Ну-ну, давай, дерзай, а мы посмотрим.  — Может, выпьете кофе с нами? — спросила она чуть дрожащим голосом — и я принесла кексы… из магазина, так что они кошерные. Невысокий перевел на нее взгляд:  — Спасибо за приглашение — сказал он в наступившей мертвой тишине — пожалуй, я так и сделаю. Уселся на диван напротив кресла Мирона, и кивнул Любе:  — Кексы нам нарежет тот парень на кухне. А мы пока узнаем у Мирона, как он себя чувствует. Кофе в глотку не лез, кексы стояли на столе нарезанные, но нетронутые. Люба лихорадочно искала тему для разговора — тишина давила на мозги, и больше всего ей хотелось попросту сбежать отсюда. К сожалению, Мирон жил слишком далеко от нее, и искать автобусную остановку, а потом ехать с двумя-тремя пересадками в зимней полутьме было очень уж кисло. Пока она пыталась сообразить, сколько примерно будет стоить такси до дома, молчание нарушил гость:  — Почему бы тебе не познакомить меня с твоими коллегами, Мирон? Прояви немного вежливости.  — Илай. Люба. Сами. — коротко сказал Мирон. Люба подумала, что визит незванного гостя сказался на нем не лучшим образом — в таком состоянии уж точно лучше прилечь, а не пытаться выглядеть гостеприимным хозяином. Впрочем, Мирон и не пытался.  — Илай — повторил Сами, внимательно разглядывая Кремера — армейский приятель Шахара, так? Краем глаза Люба заметила, как напрягся Мирон. А казалось, дальше уже некуда.  — Мы работаем в одной фирме — заторможенным голосом отозвался со своего места Илай — уже много лет. Сами его ответ проигнорировал, перевел холодные черные глаза на Любу.  — Ты не говорил мне, что у тебя на работе водятся подобные красавицы, Шахар. Теперь я понимаю, почему ты так сильно не хочешь оттуда уходить.  — Уходить? — прошептала Люба. Илай тоже сделал какое-то протестующее движение. Вместо ответа Мирон обратился к Илаю:  — Так что там с Бернардом? Ты так и не рассказал.  — Что?.. — пробормотал Илай, с трудом отрывая взгляд от Сами. Потом словно опомнился — Ах, да… Бернард… Эээ, нет, это я сам предложил тебя проведать. Босс, кажется, решил, что ты больничный взял, чтобы на море в Эйлате прохлаждаться — он криво усмехнулся. Мирона слегка передернуло.  — Ну, на море я еще нескоро поеду — сказал он сдержанно — хочешь в качестве доказательств сделать пару фоток и послать ему? Может, это его убедит. Илай ухмыльнулся.  — Если только не решит, что я включил на камере какой-нибудь супер-фильтр «я и моя пневмония». Ничего, свидетели у меня есть.  — Так ты меня сюда пригласил исключительно в качестве свидетельницы?! — до Любы наконец дошло, и она даже позабыла на секунду о присутствии в комнате постороннего — какой же ты… Илай без тени смущения махнул рукой:  — Ты, дорогая, тоже далеко не из человеколюбия ко мне присоединилась. Неделя отпускных в подарок — губа у тебя не дура. Она вспыхнула. Бедный Мирон, подумала с невольным раскаянием. Каково ему знать, что даже в гости к нему приходят за определенную плату? Стало стыдно за себя и почему-то за Илая. Мирон, впрочем, кажется, не сильно расстроился.  — Неделя отпускных — повторил он задумчиво — неплохо, что и говорить. Я бы тоже от такой взятки не отказался. Молодец, Люба! Она улыбнулась и почти что расслабилась. А потом вдруг наткнулась на холодный черный взгляд, и ее словно окатило ушатом противных мурашек. Сами в беседе не участвовал, и не особо стремился. Смотрел, или, скорее, наблюдал, как зритель в театре. Никакого нетерпения не проявлял при этом, но и особого интереса тоже. Двое других тоже, кажется, вспомнили о постороннем. Беседа заглохла. Люба неловко посмотрела на часы, потом перехватила взгляд Илая, попытавшись телепатически послать ему сообщение «пора домой». Слава богу, тот понял.  — Ладно, Мир, я тебе завтра позвоню. И, если тебе получше станет, подъеду? Сейчас еще надо Любу до дома довезти, то-се…  — Давай — с видимым облегчением отозвался Мирон — позвони завтра, конечно. Илай кивнул Любе в сторону прихожей, та поспешно поднялась с кресла. Старалась не смотреть в сторону Сами, но как-то оно само получилось, что посмотрела. Таких людей в ее жизни еще не встречалось — разве удивительно, что хотелось еще раз взглянуть на подобный… экземпляр? Он улыбнулся — не холодно и не страшно. Пожалуй, даже почти как обычный человек. Неожиданно поднялся с места, протянул ей руку:  — Приятно было познакомиться, Люба. Она неловко пожала протянутую ладонь.  — И мне — сказала на автомате. Сами, обогнув Илая, открыл дверь, кивнул все еще стоявшим на входе бугаям:  — Проводите этих вниз — бросил им. Илаю он руку не протянул.