Бухгалтер

Глава 42 Мирон проводил коллег взглядом. Ноги к вечеру его еле держали, и подняться, чтобы проводить их до двери, он не рискнул. Охана следовать их примеру даже не собирался. Наоборот: в квартиру мимо него прошли двое амбалов, которых Мирон, кажется, еще не встречал, и принялись молча и бесшумно обыскивать все комнаты с какими-то датчиками в руках. Это продолжалось минут пятнадцать, после чего амбалы сложили датчики, все так же молча жестами что-то сообщили Охане и наконец удалились. Проводив их, Сами вернулся в гостиную и похлопал Мирона по плечу — мол, поднимайся.  — Чего тебе? — угрюмо спросил тот.  — Пойдем, помогу тебе добраться до ванной, а то ты едва дышишь — процедил Охана сквозь зубы.  — Мне не надо…  — Надо, надо. После двух литров чая — практически необходимо  — «кузен» буквально силой потащил его в ванную, втолкнул и запер за собой дверь.  — Какого…  — У тебя в квартире стоит прослушка — перебил его Охана — и на твоем месте я бы говорил шепотом. Самое смешное, что именно здесь этот болван поставить микрофон не удосужился. Хотел бы я знать, каким хреном он при этом думал. Мирон потерял дар речи. Факт, что его квартира прослушивалась, был сам по себе достаточно неприятен, но вот то, что Сами был прекрасно осведомлен о том, кто ставил прослушку, означало совсем уже катастрофические последствия.  — Теперь слушай меня внимательно — очень тихо, едва шевеля губами, произнес Охана — у меня есть свой человек в полиции. Как понимаешь, ты жив в настоящий момент только потому, что он мне успел доложить о твоем «героическом подвиге» во время допроса. Так вот почему он был так спокоен, почти дружелюбен в тот день, подумал Мирон. Успели донести… и не сам ли Лугасси донес? Старался ради неофициального начальства?..  — Так это была проверка лояльности? — спросил он, пытаясь как-то поудобнее опереться о стиральную машину.  — Скажи мне, я выгляжу полным идиотом, тащить человека в полицейское отделение, только чтобы выяснить, развяжут ли ему там язык? Я собирался поручить кое-кому убрать тебя под шумок в КПЗ, если ты вдруг начнешь болтать, но твой приятель Гурин успел раньше, так что поблагодари его при случае. Человек спас тебе жизнь.  — Поблагодарю — пробормотал потрясенный Мирон. Оказывается, в тот день он был на волосок от смерти, и даже не подозревал об этом до сей минуты. Сами жестко усмехнулся:  — Так вот, это было лирическое отступление. А теперь поговорим по делу. После того, что мне сегодня сообщили о твоем дружке Надаве, живой ты, если можно так выразиться, весьма условно.  — Вот как — откликнулся Мирон. В ответ Охана схватил его за воротник и дернул к себе. Судя по вздувшейся вене на виске, он был в крайней ярости, но голос его звучал все так же тихо и ровно.  — Слушай меня, Шахар, и слушай внимательно, потому что еще одна такая реплика и клянусь, ты из этой квартиры живым не выйдешь. Сегодня я получил от своего человека неопровержимые доказательства того, что Надав Гурин является следователем, и в данный момент ведет расследование против моей — нашей с Удой организации. Узнал, заметь, не от тебя. А ведь ты все знал, и знал давно. Прикрывал своего легавого приятеля перед Удой и мной… Тебе самому не странно, что я тебя до сих пор не убил, Мирон? Мне — да. Мирон замер. Черт, как же все хреново…  — Я ни разу не рассказал ему ничего существенного. В дела продвижении следствия он меня, в свою очередь, тоже не посвящал.  — Это неважно, Шахар. Неважно, что вы друг другу рассказывали или не рассказывали, да хоть в жопу трахались — мне пофиг. Но ты не пришел к Уде в тот же день, как что-то узнал, не сообщил ему. Позволил мусору копать нам могилу. Ты хоть понимаешь, какое тяжелое преступление совершил против собственной семьи? Воцарилось молчание. Я покойник, подумал Мирон отстраненно. Ничего, что я скажу сейчас, не убедит Охану оставить меня в живых. Да и нечего мне говорить в свое оправдание. Но если я все же жив до сих пор, значит, что-то ему от меня нужно?  — Ты ведь не боишься смерти, Шахар? — внезапно спросил Охана.  — Боюсь — отозвался тот.  — Что-то незаметно. Уж очень спокойно относишься к моим угрозам. Прямо скажем — плевать ты хотел на мои предупреждения. Так может, мне следует поменять мою обычную тактику? Как насчет продолжения водной вечеринки? Не беспокойся, тобой займутся куда более профессиональные мастера, чем полицейский живодер, ждут не дождутся за дверью. Кстати, чтоб ты знал — с каждым последующим разом пытки ощущаются намного тяжелее, чем в предыдущие. А хороший мастер сможет сломать тебя за пару часов, да так, что по виду и не скажешь. Голос Оханы звучал спокойно, но Мирона от его слов продрал мороз по коже. Несколько часов в компании полицейского палача показали, как поистине непозволительно беспечно он вел себя все это время. Угрозы Сами, шантаж Гурина — всего лишь неделю назад все происходящее казалось ему в какой-то мере игрой. Опасной, смертельной — все же игрой, из которой он раз за разом выходил целым и невредимым. Имя Уды Шахара до поры до времени защищало Мирона от очень многих неприятностей. А потом в один кошмарный день его без особых церемоний потащили в полицейское управление и там, в маленькой комнате без окон, запытали до полусмерти. Охана прав — за последний год он как-то свыкся и смирился с мыслью о смерти. Но вновь и вновь проходить через пыточный ад… Горло перехватило, легкие обожгло болью словно в них вновь влили холодной воды. Он с трудом взял себя в руки, чтобы не упасть — вцепился в белый спасительный бок стиралки, хоть и мало проку от нее было. Сами усмехнулся:  — У тебя все прямо на лице написано, Шахар. Осознал теперь, какая ты мелкая сошка сам по себе? Не ожидал я, что один полицейский садист сделает за меня всю грязную работу, но оно и к лучшему, что тебя слегка помяли — неплохо вправило мозги, так? Мирон не ответил. Мысли никак не собирались сосредоточиться и выдать достойный ответ, ноги подкашивались, и стиральная машина уже не казалась достаточной опорой для тела. Сами, кажется, заметил состояние «родственника» — огляделся по сторонам в поисках подходящего сидения, не нашел, и принес из гостиной стул. Мирон с облегчением упал на сидение, и сразу же об этом пожалел — потому что теперь Охана буквально нависал над ним, давил своим присутствием в маленькой, совсем не рассчитанной на подобное общение ванной комнате.  — Отодвинься… немного — пробормотал он. Горло пересохло, очень хотелось пить, но от воды из-под крана, он знал, его бы немедленно вырвало. На кухне в холодильнике стояла бутылка апельсинового сока, но не просить же Охану принести ее сюда. Охана, как ни странно, отступил на полшага. Лица обоих теперь блестели от пота — слишком душно было в тесной ванной было для них двоих. Слишком тяжелым выходил разговор.  — Или нас прослушивают круглые болваны, или на том конце давно уже поняли, что ты не помогаешь мне сходить в туалет — заметил Мирон хрипло. Охана хмыкнул.  — Их проблемы. Теперь мы подходим к главному. Ты спрашивал, чего я хочу от тебя. Поверь, ничего не изменилось. Я хочу того же, что и всегда — твоей полной и безоговорочной верности мне и моему делу. Я хочу, чтобы ты понял раз и навсегда: хочешь жить — будь на моей стороне. Не хочешь каждые два дня выкашливать унитазную воду из легких — будь на моей стороне. Хочешь иметь полный набор рук, ног, и других частей тела — стань, твою мать, тем, кем тебя хотел видеть твой отчим. Моим советником, моей правой рукой, а не шавкой следака-неудачника. Только без этих твоих сранных принципов, без пидорского гуманизма. Не соглашаешься — и я зову сюда Ицика и Ави. Впрочем, они и так будут какое-то время присматривать за тобой. Попробуешь что-то натворить — у них есть все права и полномочия устроить тебе прекрасный урок современного искусства пыток.  — А пояс верности не желаешь мне нацепить случаем? И как именно я должен буду доказывать свою тебе верность? — хмуро спросил Мирон. Сами слегка усмехнулся:  — Удиви меня. Не сможешь — и я иду за парнями. То-то им будет радости на ночь глядя! Мирон облизал пересохшие губы. Снова вспомнил про апельсиновый сок в холодильнике. Его принес сегодня утром Гурин. Один стакан Мирон выпил после завтрака, и еще помнил, как терпкая цитрусовая свежесть приятно холодила рот. Чего ждет от него Охана, каких слов и обещаний? Да и какой вес будут значить слова, учитывая, что Охана уже все решил заранее? Что он может обещать этому помешанному на власти садисту? Мысли его вернулись к Надаву. Еще один приговоренный к смертной казни. И если у Мирона еще есть шанс вывернуться, то тут уж совсем без вариантов. Одно дело — блудный «родственник», хоть и предатель, но все же свой. И совсем другое — легавый. Всегда «чужой». Но Надав спас ему жизнь неделю назад. Спас не в первый раз. Несмотря на все разногласия и недавний конфликт — пришел за ним. Неужели он не сможет хотя бы попытаться оплатить той же монетой? Вряд ли у него получится вымолить у Оханы пощады. Но можно убедить отложить приговор. Может, хоть одному из них удастся спастись.  — Надав «вскрыт» окончательно — сказал он наконец, решившись  — но ты это знаешь, а он — нет. Физически убрать его всегда успеется, а вот убрать его из расследования, из органов, да так, чтобы и следствие надолго заглохло, и другим неповадно было, было бы намного полезнее и безопасней.  — Положим, это нужно тебе. А мне-то зачем? — хмыкнул Сами.  — Если убить Гурина, то его непосредственный начальник, Озери, попросту назначит на его место нового следователя, да еще и раскрутит дело по убийству полицейского.  — Тем более незачем что-то усложнять. Я могу дать приказ об устранении обоих. Мирон покачал головой:  — Ценой чего? Войны со всей полицией Израиля? Уберешь обоих — сразу станет понятно, кто за этим стоит. Но если ты с помощью «своих людей» сможешь уничтожить репутацию и скомпроментировать расследование Озери — считай, что полиция тебя на некоторое время оставит в покое. По крайней мере, до следующего расследования. Охана задумался.  — Положим. А если твой план провалится? Мирон помедлил, а потом бросился головой в омут:  — Тогда я сам лично отдам приказ людям Уды убрать Дорона Озери. Охана присвистнул.  — Серьезно? Возьмешь на себя всю операцию, подготовку, организацию ликвидации? Это ты-то? Отдать приказ это не просто ткнуть пальцем в цель, если ты вдруг не знал.  — Знаю — буркнул Мирон — разберусь как-нибудь. Но надеюсь, что до этого не дойдет: риск начать войну с полицией слишком велик… поэтому оставим это как последнее средство. И постараемся не оставить после себя доказательств и улик.  — Удивил — признался Сами — что же, я согласен. С условием, что в таком случае ты лично отдашь приказ также об устранении Надава Гурина. Мирон мотнул головой:  — Нет.  — Мирон… — предупреждающе начал Охана.  — Я с удовольствием организую Дорону Озери не только убийство, но и пышные похороны. Но не жди от меня того, что я соглашусь убрать Надава. Охана, этот человек дважды за последний год спасал мне жизнь. Даже зверству есть свой предел. Кроме того, если мы уберем Озери, то Надаву в органах искать будет нечего. Он просто уволится, и ты сможешь о нем забыть навсегда. Сами опять задумался.  — Я услышал тебя — сказал он наконец — Но, если того потребуют обстоятельства, я уберу его сам без суда и следствия, и никто за него не сможет вписаться — включая тебя. Попробуешь помешать — и тебя убьют из той же обоймы, что и его. Согласен? Сами не повысил голос, но по тону, в котором не оставалось больше ни капли человечности, Мирон понял — торг окончен. Больше предложенного ему не дадут.  — Согласен. Его бил озноб — теперь не только от крайней степени изнеможения и напряжения, но и от осознания, что он только что вынес смертный приговор живому человеку. Охана не станет особо стараться, чтобы решить исход следствия бескровно. Обождав немного для видимости, он потребует от Мирона исполнить обещание. А потом, недолго думая, избавится и от Гурина. Убрать Озери будет в какой-то мере даже приятно — с первого же взгляда Мирон увидел в нем опасного и сильного врага. Но Надав — он не был врагом. Он был человеком, с которым Мирон работал, делил пищу и даже постель, как бы некомфортно это ни было бы сейчас вспоминать. Которого не ненавидел, хотя, скажем так, и не особо любил. И который совсем недавно в очередной раз спас ему жизнь. А теперь его предрешенная смерть была целиком и полностью на совести Мирона. Люба уселась в машину Илая и с облегчением вытянула ноющие словно после очень долгой ходьбы ноги. Только теперь она поняла, что в последний час все ее тело было до отказа напряжено — атмосфера у Мирона в присутствии непрошеных гостей не располагала к расслабленности. Илай завел машину, но вместо того, чтобы выехать с парковки, сидел неподвижно, не мигая глядя перед собой.  — Илай… — голос Любы осип, и она прочистила горло — Илай!  — Что? — очнулся он — ты что-то сказала?  — Я беспокоюсь за Мирона — тихо призналась она — даже не знаю почему. Илай вздохнул.  — Было бы странно, если бы ты не беспокоилась. У того типа все на роже написано, кто он таков.  — Думаешь, он может навредить Мирону? — насторожилась Люба — стоит вызвать полицию? Илай помедлил.  — Наверное, нет. Я видел его как-то раз у родственника Мирона. Думаю, что они просто… знакомые. Да и не думаю, что самому Мирону это пойдет на пользу. Что-то ты от меня скрываешь, милый мой, подумала Люба, бросив короткий взгляд на Илая. Бессвязное и туманное объяснение насторожило ее не на шутку. Судя по всему, Мирон ввязался в какие-то не очень чистые дела, и Илаю это прекрасно известно. Как и личность опасного типа. Жаль, что не удосужилась узнать фамилию этого «Сами» — погуглить его было бы весьма интересно. К сожалению, Илай ей вряд ли что-то расскажет. Кремер тем временем выкрутил руль и немного резковато выехал на проезжую часть. Говорить обоим не хотелось. Илай включил радио и сделал звук погромче, чтобы вечерний выпуск новостей вытеснил из салона автомобиля тяжелое молчание. Люба глядела в окно на сливающиеся друг с другом в тёмные массивы силуэты деревьев, на заложенное тяжелыми тучами ночное небо, отблески фонарей, проскакивающие по бокам машины короткими паузами света. Неделя выдалась непростой, и ее клонило в сон. Она и не пыталась бороться с дремотой — прикрыла глаза, отдаваясь мягкому ходу машины, и, кажется, даже успела увидеть начало какого-то сна. А потом напряглась, пытаясь отогнать от себя непрошенное видение: внимательный взгляд темных глаз, с легкой горбинкой нос, четко очерченое лицо. Невысокой, неяркий… а точнее, не столько высокий, как Бернард, не столь вызывающе харизматичный, как Илай, но… Но что-то было такое в его взгляде… Люба открыла глаза, вздохнула еле слышно. Да что со мной такое? Как вообще можно сравнивать красавца Бернарда с этим… мафиози? В принадлежности гостя к преступным группировкам она не сомневалась — особенно увидев его сопровождающих. Насмотрелась, проживая в не очень благополучном районе до того, как начала встречаться с Нафтали. Но все же… Нет, не похож был Сами на обычного тупого арса, или мелкого преступника, или мутного наркоторговца. Не похож манерой держаться, разговором, даже одежда на нем подобрана со вкусом. Неужели и такие есть внутри этих… восточных общин? Но что-то в нем было. Намного более опасное, чем в самом безбашенном арсе в том старом районе. Она напрягла память, пытаясь снова вызвать его облик. Жаль, что старалась не слишком уж пристально его разглядывать — иначе может и поняла бы, чем он так…  — Ничего, если мы поедем по развязке, а не внутри города? — прервал ее мысли Илай, и она слегка вздрогнула.  — Ничего.  — Завтра точно надо будет проверить, как он там — пробормотал Кремер себе под нос, но Люба услышала.  — Да уж — сказала еле слышно. Илай выключил радио, вздохнул.  — Люба, обещай мне, что никто в офисе, включая Ариэль, Михаэля, Бернарда… да даже фикус у нас на кухне — что никто не узнает об этом Сами.  — Обещаю.  — Поклянись.  — Клянусь, клянусь. Извини, Танаха под рукой нет, но могу его погуглить в телефоне — съязвила она, надеясь шуткой хоть немного разрядить обстановку.  — Хорошо — пробормотал Илай. Радио он не включил, и в салоне снова воцарилось молчание. Люба закрыла глаза, притворяясь спящей. Поскорее бы оказаться дома… Машина мягко подъехала к квадратному немного обшарпанному трехэтажному зданию в «русском районе» города. После расставания с Нафтали она переехала к родителям — временно, поднакопить денег и немного прийти в себя. Люба сонно потянулась, отстегнула ремень безопасности  — Спасибо — поблагодарила, стараясь не смотреть на хмурого Илая, потому что его тревожность невольно передалась и ей — увидимся завтра в офисе.  — Люба, если Бернард спросит…  — Скажу честно, что Мирон выглядит абсолютно больным, ничего не симулирует, сильно страдает — вздохнула она — и, кажется, не сильно при этом совру. Илай пару секунд смотрел на нее, потом усмехнулся:  — Спасибо тебе. Спокойной ночи. Дома было темно и тихо — мама, наверное, уже спала, или смотрела в наушниках свой сериал прямо в постели перед сном. Люба наскоро приняла душ, перекусила йогуртом, почистила зубы и легла в постель. Уснула она не сразу: мозг, после недели чтения переводов технических руководств стосковавшийся по нормальной информации, никак не желал отключиться. Она вспоминала все до последней детали: напряженные лица Илая и Мирона, вкус чая и печенья, поездку домой под караулом фонарей, пристальный темный взгляд опасного гостя и адресованную ей улыбку на прощание. Он был настолько чужд ее миру, что даже этот короткий эпизод словно выжег в ее памяти дыру-силуэт в виде этого Сами — и даже провалившись наконец в глубокий сон, она все еще видела его перед глазами — как мы видим под веками пятна, закрыв глаза от жаркого белого солнца. Во что ты ввязался, Мир, думал Илай. Он давно уже доехал до дома, но так и остался сидеть за рулем. Что-то мешало ему в кармане, он сунул туда руку. Ах да, таблетки. Хорошо, что хоть сегодня не забыл, надо бы принять. Запил лекарство водой из бутылки, поперхнулся, закашлялся, застучал кулаком по груди, пытаясь восстановить дыхание. Во что ты ввязался, Мирон, подумал он с нарастающей тревогой. Какого черта этот тип от тебя хочет? Если бы не Люба, хрена с два он ушел бы, оставив Мирона наедине с этим Сами. Но девушку надо было отвезти домой — не подумал, что можно было просто вызвать и оплатить ей такси… что же делать теперь — ехать обратно, проверять, все ли в порядке? Да только желает ли этого Мирон? Хотел бы — намекнул бы хоть взглядом. Или не намекнул бы? Он вспомнил осунувшееся от усталости лицо друга и сердце его сжалось от невообразимой нежности — и жалости. Как же я люблю тебя, Мир. И, кажется, любил долгие годы, сам того не понимая. Любил и люблю. Назло и наперекор всему — смерти родителей, в которой есть и твоя вина, твоим вечным подозрительным делам и мутным связям с криминальным миром. Люблю просто потому. Ну почему, почему именно в тебя меня так крепко угораздило вляпаться, а? Насколько было бы легче, если на твоем месте была бы хотя бы та же Люба, наконец? И как мне жить с этим? Именно сегодня, сейчас он, как никогда раньше осознал, до чего ничтожны его шансы — никогда, никогда Мирон не простит его. Даже из жалости не примет его чувство, которое, судя по всему, исчезать никуда не собиралось.