Бухгалтер

Глава 43 Охана вместе со своими солдатами уехал сразу же после их разговора, оставив полуживого от усталости и вновь поднявшейся температуры Мирона в одиночестве. Он принял жаропонижающее и антибиотик, прописанные врачом, и улегся, но сон не шел — тело ломило, постель оказалась слишком горячей, а голова — слишком загруженной после тяжелого разговора. Если бы здесь был Надав, то наверное заставил бы Мирона принять еще и снотворное — за последние дни у него развилась бессонница, порожденная ночными кошмарами. Но Гурин еще днем предупредил, что вечером его не будет, отговорившись каким-то ерундовым предлогом. Мирон подозревал, что тот в эту самую минуту ведет очередную стратегическую беседу со своим начальником, и от одной только мысли о том, до чего могут договориться те двое, ему стало не по себе. Все серьезные проблемы в моей жизни начались, когда в нее вторгся дьявол по имени Дорон Озери, подумал он с ожесточением, садясь в постели и откидывая одеяло. Господи, как же приятно будет убить этого садиста и психопата, пусть даже чужими руками. Подумал — и содрогнулся от собственных мыслей. Вот она, обратная сторона работы на организованную преступность. Как ни пытался он отстаивать свои принципы, все же незаметно, исподволь, моральные границы в его мировоззрении со временем словно размылись: еще год назад он и помыслить не мог о предумышленном убийстве человека, а сегодня с легкостью на него согласился. Да что там согласился — сам же первым вызвался, никто его за язык не тянул. Даже по взгляду Оханы было видно, что тот никак не ожидал чего-то подобного от «дохляка»-бухгалтера. Но слово не воробей, и обещал он прекрасно зная, на что соглашается. А самое ужасное — что он даже не жалеет о данном обещании. Жалеет только об одном — что не получилось полностью вывести Надава из-под удара. Хотя почему же не получилось? По крайней мере в ближайшее время тот в относительной безопасности, а там видно будет. Неожиданно тишину квартиры прорезал громкий звук дверного звонка. Мирон не шелохнулся. Список людей, которые могли в эту минуту стоять с той стороны двери не включал в себя никого, кого ему хотелось бы видеть — прямо сейчас или вообще. Кто бы там ни был, пусть катится к черту.  — Мир, ты жив? — донесся из-за двери приглушенный голос Илая — если можешь, открой. Пожалуйста. Мирон с медленно, с трудом поднялся с постели. Как древний старик, поплелся к двери, кляня про себя Кремера. Понятно, что привело его обратно — благородный порыв спасать лучшего друга. Да вот как бы сам не попал под удар, только добавив новой головной боли. Нет, чем дальше Илай будет держаться от нынешних дел Мирона, тем лучше для всех. Пусть едет восвояси, нечего ему здесь делать.  — Я в порядке — сказал он через закрытую дверь — возвращайся домой, Илай.  — Этот тип там? — спросил Кремер после короткой паузы.  — Нет.  — Тогда какого черта мы с тобой переговариваемся через дверь? Давай, открывай.  — Я себя хреново чувствую, Илай, честно. И вообще-то спал уже, ты меня с кровати поднял. Давай завтра поговорим? Пауза.  — Дай мне зайти, Мирон. Прошу. Ты не понимаешь, какие ужасы я себе навоображал, пока ехал сюда. Дай мне хоть убедиться, что у тебя руки-ноги целы, и я поеду домой. Обещаю. Шахар молчал.  — Мир? Мирон? Ты там?! Открой, я тебе говорю! Сейчас же! В голосе Илая явно слышалась паника. Черт, только не хватало, чтобы у приятеля начался панический приступ прямо в подъезде. Возиться с последствиями, когда у самого температура и голова трещит от боли — себе дороже. Мирон вздохнул и открыл. Илай не обманул — судя по его виду, он и правда представлял друга как минимум при смерти. Взглядом пытливо обежал сверху донизу, словно искал на теле того следы пыток. А потом шагнул вперед через порог и крепко обнял не ожидавшего такого напора Мирона.  — Ты не представляешь, как я беспокоился — прошептал на ухо — сбросил Любу у дома и рванул обратно. Как же хорошо, что ты живой. Слава богу, ты живой… Мирон мягко высвободился.  — Да в порядке я, как ты уже убедился. Они почти сразу же после вас уехали.  — Что этот тип вообще от тебя хотел? — спросил Илай, пристально глядя в глаза друга — что у вас за общие дела такие?  — Он племянник Шахара — ответил Мирон чистую правду — Уда, может ты слышал, тяжело болеет, так что приходится порой пересекаться с его родней по разным семейным делам.  — По семейным делам? — недоверчиво переспросил Илай — с каких это пор ты так сблизился с родней Шахара? Это, кстати, не та самая родня, которая твоих малолетних родственников избивала? Мирон мысленно дал себе по шее. Илай был, разумеется, не осведомлен о том, как много всего изменилось за последний год, как глубоко погряз он в нелегальной деятельности отчима. И желательно, чтобы и дальше был не осведомлен.  — Ни с кем я не сблизился — ответил он устало — помогаю, как могу, по мелочам, вот и все. Старик просил, не могу же я отказать в просьбе умирающему человеку? Но Илая усталым тоном было не пронять. Он уже учуял неладное, и, как бульдог, вцепился в сказанные так необдуманно слова Мирона.  — Помогаешь по мелочам, Мир? И по каким это мелочам надо помогать в наше время главарям мафии? Лекарства ему покупаешь на пенсию по старости, или, может, ходишь на почту, чтобы заплатить счета за квартиру? Что-то ты темнишь, приятель. Больше всего Мирон желал в эту минуту схватить друга за шиворот, выпроводить обратно за дверь и отправиться спать. Но тогда подозрительность Илая наверняка зашкалила бы, и, скорее всего, с абсолютно непредсказуемым результатом.  — Уда тяжело болеет — повторил он терпеливо — и не хочет оставаться один. Собрал всех, кого с натяжкой может назвать семьей, и всего лишь просит навещать его время от времени. Неужели это так уж подозрительно звучит?  — Нет — покладисто согласился Илай — звучит печально, да, но не подозрительно. А вот что я совершенно не понимаю, это зачем к тебе в гости при этом является явный криминальный авторитет со своими солдатами, и чувствует себя здесь как дома? Он, как я понял, и есть та самая родня? Мирон криво усмехнулся.  — Охана себя везде чувствует как дома. Присутствие Илая с каждой минутой напрягало все сильнее. Беседа все больше напоминала допрос, а допросы Мирон с некоторых пор органически не переносил — слишком уж часто они повторялись, и слишком большими проблемами оборачивались. Наверное, Кремер почувствовал его раздражение, потому что очередного вопроса не последовало. Он, как видно, что-то уяснил для себя — и только невесело улыбнулся.  — По крайней мере, ты жив — повторил мягко, и все раздражение Мирона мгновенно испарилось. Илай все понял — и отступил, давая ему выбор промолчать. А ведь раньше все было бы совсем по-другому: тот точно дожал бы его, не оставил бы в покое, пока не узнал то, что Мирон предпочел бы не упоминать. Неужели все-таки изменился?  — Жив — ответил он просто — и мечтаю пойти спать, с твоего позволения. Илай кивнул. Поколебался, а потом опять привлек Мирона к себе в крепкие объятия.  — Помни, что я на твоей стороне, ладно? — сказал он негромко — если надо, я сделаю все, что… в общем, все сделаю. Просто помни об этом.  — Я знаю — ответил Мирон приглушенно. Закрыл глаза, отдаваясь короткой минуте комфорта. Как ни хотелось поддаться слабости, перевалить на плечи друга хотя бы часть тяжелой ноши — он не мог, просто не мог себе этого позволить. Возможно, будь Илай душевно здоров — то может быть он так бы и поступил в конце концов. Но взвалить на человека, всю свою сознательную жизнь метущегося между манией и депрессией, проблемы такого масштаба — нет, невозможно. Пожалуй, с Илая хватит хотя бы в ближайшее время не свалиться слишком глубоко в одну из его полярных фаз, дабы не добавлять Мирону новых проблем к уже имеющимся. А с остальным ему предстоит разбираться самому. Кремер нехотя выпустил его из объятий, поймал его взгляд.  — Иди уже досыпать, болезный. И выздоравливай поскорее. В офисе тебя очень не хватает. Мирон кивнул. Закрыл за другом дверь, а потом на всякий случай проследил в окно, что Илай точно сел к себе в машину и уехал — уже окончательно. И только после этого отправился наконец-то в постель. **** Между Надавом и Мироном за последнюю неделю возникло хрупкое, болезненное перемирие. Оба делали вид, что событий последних недель не происходило. Избегали любых упоминаний Дорона, молчали о расследовании, о мафиозных делах Оханы… а пуще всего избегали говорить о той единственной разделенной вместе ночи. Мирона, судя по всему, нынешний расклад вполне устраивал. Надава — не очень, но поделать он ничего не мог. Он понимал, что они вернулись на исходную позицию, и что Мирон отныне твердо намерен держать его на расстоянии вытянутой руки. О том, чтобы добывать через Шахара какую-то новую информацию более не могло быть и речи — при любой попытке завести об этом беседу тот просто отмалчивался, не реагируя больше ни на откровенные угрозы, ни на щедрые посулы. Даже обещание отменить ордер о невыезде не имело никакого результата. Было видно, что Мирон не верил ни единому его слову, и что греха таить, имел на то все причины. И Надаву пришлось смириться. И вот что было странно: Шахар в единый момент превратился для него из полезного ресурса в мертвый груз — проку от него не было никакого ни как от осведомителя, ни как от партнера по сексу. Но «бесполезное» общение совсем не тяготило Надава. Пожалуй, даже наоборот. Входя в дом Мирона, он словно оставлял реальность за дверью. Он готовил ужин, проверял, что Шахар принял лекарства и померил температуру, а потом включал телевизор и коротал время до сна, пока Мирон что-то увлеченно читал у себя на лэптопе. Лэптоп Надав уже успел изучить, пока Мирон спал, отключившись после сильного снотворного — но ничего интересного для следствия, к сожалению, в нем не нашел. Потом Мирон засыпал у себя в спальне, а Гурин возвращался домой. В реальность. В реальности его ежедневно дрючил Дорон, дрючило их главное начальство, требуя результатов. За глаза, но в пределах слышимости, сыпали едкими издевками другие, более удачливые сотрудники полицейского отделения. На последней планерке, почти не стесняясь в выражениях, Озери обвинили в бездарном ведении следствия: расследование не продвигалось, да и не было особого смысла вести дело против умирающего Эхуда Шахара. Требовалось быстро переключиться и сосредоточиться на его ставленнике, темной лошадке Сами Охане, если уж Уда в скором будущем отдаст богу душу. Но и тут Озери не мог ничем похвастаться — словно какое-то проклятие настигло его под конец весьма успешной карьеры, и дело, после окончания которого он намеревался с триумфом выйти на пенсию, стало его величайшим провалом. Охана точно проворачивал какие-то свои дела, перехватывая у умирающего Шахара «бразды правления», но конкретных на то доказательств следствие найти не смогло. Принадлежавший ему легальный бизнес управлялся полностью в рамках закона, налоги исправно выплачивались; ни отдел финансовых преступлений, ни налоговая не смогли найти ни одной зацепки. Что же касалось бизнеса нелегального, Сами Охана и тут был чист, как первый снег. Скорее всего, дела велись через длинную цепочку третьих, четверых и пятых лиц — и ни одну из этих цепочек пока раскрутить не получилось. Об уголовщине уж тем более говорить было нечего. А виноваты в провале следствия были, по мнению вышестоящего начальства, Дорон Озери и его команда.  — Кому в таком случае перешел весь подпольный бизнес Шахара?! — бушевало начальство — куда делись все их конкуренты, растворились в воздухе?! Какого черта происходит, Озери? Вы потеряли три года на мышиную возню с Удой, а теперь не можете внятно ответить на вопрос по существу: как нам взять Охану?! Дорон, темной тучей сидевший за длинным столом заседаний, соизволил отозваться:  — Мы отслеживаем каждый его шаг — ответил он низким голосом, в которой Надав услышал с трудом скрываемую злость — рано или поздно он проколется на чем-то. В криминальном мире невозможно оставаться вечно…  — Рано или поздно? — перебил его вышестоящий — ты всерьез полагаешь, что у вас в запасе есть столько времени, Дорон? Какое еще «вечно»?! На твое место нацелились по меньшей мере трое молодых, голодных и амбициозных карьеристов. Поверь мне, ты не хочешь знать, в каких выражениях они отзывались о твоих «достижениях» в расследовании на вчерашнем заседании у ницава. Я сквозь землю готов был провалиться от стыда за твой отдел — и ведь они ни слова не приукрасили, все было в рамках рациональной критики! Ты понимаешь, что это позор на всю страну?! Да вся полиция Израиля над нами смеется! Озери пожал плечами:  — То, что ты слушаешь наглых юнцов, которые вчера выпустились из полицейской школы и думают, что знают все лучше других — твои проблемы. Да пожалуйста, можешь хоть сегодня передать им это расследование, а я на это зрелище с удовольствием полюбуюсь… Надав напрягся. Озери блефовал на грани фола — потому что недовольное начальство и правда могло передать дело в новые руки. А это значило — полный крах нынешнего отдела, досрочная пенсия для Дорона и бесповоротное увольнение из органов для него, Надава.  — …да только будь готов к тому, что ни хрена у них не выйдет — продолжил Дорон — Охана умен и осторожен, нахрапом против него идти бесполезно, а эти молодые да ранние именно так и поступят. Охана уйдет еще глубже в подполье, расследование развалится, а если еще вдобавок другие боссы мафии научатся его методам… вот тогда мы точно позора не оберемся. Точнее, вы не оберетесь — потому что я в это время буду пить «Корону» на пляже в Эйлате, любоваться на загорелых телок и плевать мне будет на это дело и на ваш позор. Начальники помолчали.  — Ты ведь понимаешь, что мы не можем ждать слишком долго, так? — уже тише и спокойнее сказал вышестоящий — я могу дать вам еще три, от силы четыре месяца. Это максимум. После этого, если не будет подвижек, дело будет передано новому начальнику отдела. Дорон с довольным видом откинулся на спинке кресла.  — Четыре месяца будет достаточно. После этого я сам подам в отставку, вне зависимости от исхода дела… Надав кашлянул, напоминая о себе. -… но с условием, что в случае успешного завершения расследования Гурин будет утвержден в качестве постоянного и полноправного сотрудника отделения. Вышестоящий кивнул:  — Условие принимается. Четыре месяца, Дорон. И ни днем больше, так что не теряйте зря времени. Ялла, свободны. Четыре месяца, думал Надав, наблюдая за тем, как Мирон что-то внимательно читает на своем компьютере. Что можно успеть за четыре месяца? На что надеялся Дорон, он думать не хотел. К недавнему разговору об убийстве Оханы они не возвращались — но он знал, что Озери от своего не отступится. Знал и боялся этого. Если начальник снова потребует от него исполнения этого сумасшедшего плана — как ему в таком случае поступить? Да, убийство человека вполне можно организовать и исполнить за такой срок. Даже столь охраняемого и осторожного, как Охана. И особенно если убийца вхож в круг — например как он, Гурин. Не зря он все еще присматривает за Мироном, иначе о том, чтобы приблизиться к Сами, можно было только мечтать. Надав вздохнул. О чем только думал Дорон? По логике и по закону, следовало бы немедленно подавать рапорт командиру отделения. Озери, разумеется, сразу же отстранят от дела. В лучшем случае тему замнут и пошлют Дорона на пенсию, а в худшем… даже думать об этом не хочется. Да только вот Надаву после этого тоже ничего хорошего не светит. Его уволят под шумок, дабы не напоминал своим присутствием о спятившем на пороге пенсии начальнике отдела. Заткнут пасть денежной подачкой… опять-таки в лучшем случае. И вежливо пнут ногой под зад. А если не донести — не пнут? — спросил он сам себя. Даже если я вдруг сойду с ума за компанию с Дороном и исполню его замысел — каким боком это гарантирует мне место в отделе? Смерть главаря мафии не равняется победе, и это прекрасно видно на примере Уды, который скоро мирно скончается в собственной постели. В глазах своего окружения и криминального мира он останется легендой — мало кто из людей его статуса доживает до своей смерти. Мы же с Дороном навеки запомнимся в анналах полиции балаганными клоунами и полными неудачниками. А вот империя Шахара никуда не исчезнет. Она попросту перейдет в руки очередного мерзавца, и уже неважно, будет то Сами Охана, или кто-то другой. Надав покачал головой в ответ своим мыслям. Нет, он не пойдет с рапортом к начальнику отделения. Но и рисковать своей свободой и жизнью ради бредовой идеи Дорона не станет. Впереди у него еще четыре месяца. Последний шанс на то, чтобы переиграть Охану, и он выжмет из этого шанса все. А если у него ничего не выйдет — что ж, всегда есть отдел продаж компании «Магеллан». И с этим ему в конечном счете придется смириться. **** В субботу вечером той же недели Мирон поставил Надава перед фактом, что завтра возвращается на работу. Тот пожал плечами:  — Выглядишь ты, откровенно говоря, как зомби после попойки, но решать тебе. Мирон мрачно взглянул в зеркало. Гурин, разумеется, преувеличивал — да, черные круги под глазами еще не до конца прошли, но чувствовал он себя все же лучше, чем неделю назад.  — Если что, вернусь на больничный, так хоть Бернард полюбуется, а то говорят, он обо мне каждый день спрашивает, беспокоится — сказал он наконец.  — Думаешь, твой вид его разжалобит настолько, что он передумает тебя увольнять? — хмыкнул Надав.  — Увольнять? — насторожился Мирон — ты что-то слышал об увольнении?  — Да просто пошутил — успокаивающе ответил Надав — знаешь, я еще ни разу не встречал ни одного человека, который настолько дорожил бы своим рабочим местом. Наверное, зарплата у тебя не ниже самого директора, иначе я уже совсем ничего не понимаю. Разумеется, не понимаешь, подумал Мирон. «Магеллан» был последней ниточкой, пока еще связывающей его с нормальной жизнью. Долгие годы он строил вокруг себя иллюзию обыденной и мирной жизни, даже выбранная им после армии профессия была квитэссенцией обыденности. Кто же знал, что мафии тоже требуются бухгалтеры.  — Я все равно собирался уходить в следующем году — произнес он вслух — ты прав, я слишком задержался на одном месте. И зарплата моя, если тебе так уж интересно, куда ниже твоей.  — Ну, на твоем месте меня это тоже не особо бы беспокоило — усмехнулся Надав — Уда, как я понимаю, тебя после своей кончины деньгами не обделит. Эх, жаль, нет у меня богатого умирающего родственника.  — Верно — немного невпопад ответил Мирон, явно думая о чем-то своем. Надав налил себе колы и подсел поближе к подопечному. Машинально коснулся пальцами его лба — за последние дни это стало своего рода дурной привычкой: проверять, не поднимается ли опять температура. Но сегодня убирать руку совершенно не хотелось. Сегодня Мирон выглядел таким расслабленным и спокойным, каким Надав не видел его уже очень давно. Я ведь так много сил потратил, чтобы приблизиться к нему, подумал он. Даже ту армейскую историю сумел обернуть себе на пользу, использовав ее как наш общий знаменатель. И ведь у меня получилось в какой-то момент! Он доверял мне — да и я, кажется, сам подпустил его к себе так близко, как никого до этого… Может, это и было моей главной ошибкой? Иначе почему все пошло наперекосяк? Как вышло, что вместо идеального осведомителя, друга и любовника я получил на выходе человека, который с трудом терпит мое присутствие? Он внезапно осознал, что так и застыл, задумавшись — ладонь у Мирона на лбу, взгляд в глаза, и по выражению лица того понятно, что ничего хорошего он от Надава в эту минуту не ждет.  — Прости — он быстро убрал руку — нет у тебя температуры, все в порядке.  — Я давно хотел спросить — сказал Мирон негромко — связь следователя и его… объекта. Это вообще как, частое явление у вас, полицейских? Вопрос был настолько неожиданным, что Надав чуть не поперхнулся.  — Не думаю — ответил он осторожно — по крайней мере, никто об этом, сам понимаешь, не распространяется. Да и редко когда это дело венчается счастливым концом.  — Это уж точно — Мирон слегка улыбнулся. Надав поколебался. Потом решился:  — А если бы я не был полицейским, Шахар? Что тогда?.. Мирон качнул головой:  — Нет. Извини, но…  — Ничего, проехали. Несмотря на предсказуемость ответа, сердце сжалось у него в груди. Оно и понятно, почему — Шахар даже мгновения не задумался перед тем, как ему отказать. Надав крайне редко получал отказ в подобных случаях — скорее, сам почти всегда был тем, кто отвечал «нет» без всяких сожалений. Оказывается, быть тем, кому отказывают, больно и очень, очень неприятно.