Бухгалтер

Глава 56 Когда они подъехали к восточной границе пардеса, уже совсем стемнело. Всюду, куда простирался взгляд, частыми рядами высились апельсиновые деревья, и роща, должно быть, весьма живописная при свете дня, сейчас казалась мрачной и враждебной. Фары автомобиля освещали только первые ряды, дальше начиналась глухая стена темноты и деревьев. Дорон может прятаться здесь хоть всю ночь, планомерно отстреливая Охану и его людей поодиночке, подумал Мирон, и на минуту эта мысль заставила его воспрять духом — потому что забрезжила слабая надежда, что его Озери убивать не станет. Хотя после вчерашнего визита он уже не был в этом уверен.  — Локация в ста метрах отсюда вглубь — сказал водитель, сверившись с навигатором — доехать на тачке не вариант: сам видишь, какой тут частокол. Вылезаем?  — Вылезаем — отозвался Сами — Янив, вытаскивай Шахара и сунь ему фонарь в зубы, чтобы дорогу освещал. Если эта полицейская мразь начнет стрелять, то хотя бы не в нас. Мирона бесцеремонно вытащили из машины, и Янив впихнул ему в руку армейский фонарик.  — Иди первым, и не вздумай чего-то учудить. Стрелять буду — буркнул он угрюмо. В руке у него блеснул тусклым черным металлом пистолет. Мирона развернули на сто восемьдесят и толкнули жёстким дулом в спину — в сторону апельсиновой темноты:  — Топай. Он двинулся вперед, отчётливо осознавая, что представляет сейчас из себя отличную мишень для выстрела, тогда как следовавшие позади на некотором расстоянии Охана со свитой почти полностью терялись в темноте. Кружок света судорожно подрагивал, и Мирон с отвращением к себе подумал, что остальные наверняка догадываются о том, как сильно в эту минуту дрожат его руки.  — Этот поц может быть где угодно — пробормотал Янив за его спиной — черт, не нравится мне все это, Сами. И я, идиот, протормозил — взял только один прибор ночного видения. Может, вернёмся?  — Чем тебе этот прибор сейчас-то поможет? — угрюмо сказал Охана — в таких дебрях и днём затеряться не проблема. Ну да если уж взял, смотри по сторонам и бей сразу. Максимум подстрелишь какого-нибудь таиландского гастера.  — Или Любу — пробормотал Мирон: в его теперешнем положении лишняя дерзость ничего уже не меняла, но хотя бы Охану могла бы заставить задуматься, прежде чем стрелять в первого встречного. По наступившему сзади молчанию он понял, что мысль достигла цели. Охана пробормотал что-то — было не слышно, но Янив буркнул: «ясно», и Мирон немного успокоился. Внезапно его фонарик выхватил из темноты нечто настолько чуждое окружающему пейзажу, что он невольно остановился. Круг света метнулся вверх-вниз, и теперь остановились и его спутники. Метрах в двадцати от них, между двумя чахлыми апельсиновыми деревцами, виднелась высокая прямоугольная коробка с эмблемой «Амазона». В такой вполне можно было бы спрятаться взрослому человеку, или даже двум. На ее передней стенке в свете фонаря светился кривоватый смайлик, нарисованный желтым люминесцентным спреем. В неровном свете фонаря эта кривая ухмылка выглядела зловеще и даже непристойно. Кто являлся ее автором, было совершенно очевидно.  — Иди вперёд, Шахар — негромко произнес Охана — проверь, что там внутри.  — Что-что — неожиданно вмешался мрачный Янив — ловушка это, не понятно тебе? У тебя так много бухгалтеров, чтобы ими разбрасываться, Сами? Что ты так на парня взьелся — слышал же, не он твою девушку слил легавым. Если так сильно мечтаешь угробить его прямо сегодня, бери пистолет и пристрели, вместо того, чтобы в кошки-мышки играть.  — Желаешь пойти проверить содержимое коробки вместо него? — все так же негромко спросил Охана. Янив промолчал — столь далеко его милосердие не простиралось.  — Двигайся, Шахар. Мирон стиснул зубы. Все в нем противилось бесстрастному приказу. Мысль, что могилой ему станет старая апельсиновая роща, была страшной и невыносимой в своей безысходности. Было ясно, что сегодня ему так или иначе суждено умереть — если не от бандитской пули, то от ловушки не в меру деятельного пенсионера. На полицейскую принципиальность Дорона уповать не приходилось: если в коробке находилась бомба, либо какой-нибудь другой взрывной механизм, плевать, откроет ее Мирон или кто-то из его сопровождающих. Что надеялся найти в коробке Охана, ему было совершенно непонятно.  — Если ты думаешь, что Озери оставил нам Любу в коробке под деревом, как рождественский подарок, то ошибаешься — сказал он через плечо, пытаясь звучать спокойно и разумно — Янив прав, Сами. Там ловушка. Оставь этот троянский ящик в покое, и давай начнем наконец искать твою девушку. Наверное, если бы это предложение минуту назад внёс Янив, Сами, может, и переменил бы свое решение. Но совет, исходивший от Шахара, он отмел немедленно — видимо, это было уже делом принципа, который тот вбил себе в свою горячую марокканскую башку.  — Двигай булками, Шахар — сказал Охана равнодушно — неохота мне здесь всю ночь с тобой языками чесать. Давай, топай. Янив, Нисан, проверяйте периметр. Маор, ты прикрываешь. Мирон повернулся лицом к издевательскому смайлику. Прикрыл на секунду глаза, чтобы взять себя в руки. Вспомнились недавние слова Надава: «рискуешь не дожить до сорока». Как же тот был прав… Он сделал первый шаг. Под ногой хрустнула ветка, и он остановился. Почему-то показалось, что в затылок ему в эту минуту смотрит чёрное дуло — и это не было одним из трёх стволов, направленными на него бойцами Оханы. Он поежился от панических мурашек на спине и медленно двинулся дальше. До коробки оставалось метров десять. Каждый шаг теперь ощущался как последний. Неужели вот так суждено мне сдохнуть, подумал Мирон в каком-то странном, апатичном отупении. Здесь, среди гниющих апельсинов, окружённым теми, кого и людьми-то язык не поворачивается назвать? Какая жестокая ирония: его отчим — убийца и мафиози, мирно упокоился в собственной постели, тогда как он, простой «офисный планктон», закончит свое существование под пулями либо бандитов, либо престарелого вигиланта. Тут уж как повезет.  — Давай поживее! — крикнул ему в спину Охана — чего ползешь, как черепаха? Мирон сжал зубы до боли. Что ждало его внутри коробки? Бомба, сработающая от детонатора? Живая и невредимая Люба? Сам Озери, который, недолго думая, выдаст автоматную очередь ему в живот? Пять шагов. Три. Два. Один. Он стоял и смотрел на проклятый смайлик, не в силах двинуться больше ни на шаг.  — Открой коробку — донесся до него голос Оханы — давай скорее, да не обоссысь, мне прямо отсюда видно, как тебя трясет! Негнущимися пальцами, тяжело дыша сквозь зубы, Мирон потянул за верхнюю крышку, молясь, чтобы смерть была бы как можно более быстрой и безболезненной. Но ничего не произошло, и он осторожно посветил фонариком внутри коробки.  — Пусто — выдохнул, не веря своим глазам. Черт, как бы и правда ненароком не обоссаться — теперь уже от облегчения.  — Пусто! — крикнул он, оборачиваясь назад. И замер — потому что в эту самую секунду в роще за спинами Оханы и тройки охранников вспыхнули словно белые звездочки, послышалось сухое «тах-тах-тах», и Мирон во второй раз в жизни увидел, как легко и обыденно умирают люди, подкошенные огнестрельным оружием. В долю секунды из четверки на ногах остался только Охана — остальные трое упали на землю, как кегли в боулинге. Мирон стоял как вкопанный — все произошло настолько быстро, что он не успел даже отреагировать. Подумал, что надо бы лечь на землю, как учили в армии, но все стихло, и ложиться сейчас было бы как-то нелепо. Что-то громко щелкнуло, и над деревьями вспыхнул яркий свет прожектора на высоком столбе — видимо, оставшегося с тех времён, когда сбор апельсинов на плантациях продолжался до позднего вечера. Охана стоял посреди трупов своих солдат, освещённый ярко-белым светом, и держал в вытянутой руке пистолет, целясь туда, откуда только что пришла их смерть. На секунду Мирон проникся к ненавистному боссу даже некоторым уважением — сам он, если мог бы, давно бы мчался на всех парах к машине. «Тах!» — прозвучал одиночный, рука Оханы с пистолетом беспомощно повисла, и оружие упало на землю. Рисковать второй рукой тот не стал, и пистолет остался лежать на земле.  — Где ты?! — заорал Охана, зажимая рану, отчего его пальцы мгновенно обагрились кровью — где моя девушка, ублюдок?! Давай, выходи, старый козел, сукин сын!!!  — Поменьше ори — посоветовал Озери негромко, выходя из своего укрытия. В руках у него был укороченный М-16 со снайперским прицелом, так что поразительная меткость легко объяснялась — на твоём месте я вообще прилёг бы на травку отдохнуть, Охана. А то сам понимаешь — давление от волнения повышается, кровь течет быстрее… Так что охолони, воздухом подыши. Видишь, какую я тебе романтику организовал напоследок? Может, и девушку свою увидишь перед тем, как отправишься прямиком в ад.  — Где она? — прохрипел Охана. Озери вновь скрылся в укрытии, а через пару мгновений вышел, таща за локоть упирающуюся и спотыкающуюся на каждом шагу Любу. В тени деревьев ее было видно плохо, но Мирон смог заметить, что во рту у той был кляп, а руки то ли связаны, то ли скованы наручниками за спиной.  — Шахар — позвал Озери — подойди к своему хозяину, будь добр. И прошу, не надо спорить, протестовать, и пытаться что-то из меня выторговать. Я всего лишь хочу завершить это опостылевшее всем дело на логической ноте, после чего со спокойной совестью сдаться в руки полиции. Не бойся, девушка уйдет отсюда целой и невредимой. Чего не могу сказать о вас двоих. При этих словах Люба что-то протестующе замычала и попробовала пнуть Дорона, но он, даже не глядя в ее сторону, отшвырнул ее назад. Она упала на землю, только лишь чудом не стукнувшись головой о ствол ближайшего дерева. Мирон, споткнувшись пару раз — ноги его еле держали — добрел до Оханы и остановился в двух шагах от него. Оба не смотрели друг на друга — Охана не сводил глаз с ещё лежащей на земле Любы, а Мирон — он просто смотрел в чащу за спиной Дорона. По крайней мере, это было наименее отвратительное зрелище из тех, что он мог сейчас выбирать.  — Прекрасно — произнес Дорон — как кстати, что ты прихватил с собой пистолет, Охана. Будь хорошим мальчиком, Шахар, подними его и направь на своего хозяина. Мирон перевел взгляд на Охану, и увидел, что тот тоже уже все понял. Медленно наклонился и взял пистолет чуть подрагивающими пальцами. Поднял, не сводя глаз с Оханы. Тот смотрел мрачно, но без страха. Скорее всего, не верил, что Мирон сумеет нажать на спусковой крючок.  — Отлично, Шахар — донёсся до них издевательский голос Дорона — а теперь сунь ствол в рот этому ублюдку. Мне кажется, или ты не раз об этом мечтал? Так вот получи мой прощальный подарок перед тем, как я и тебе вышибу мозги. Мирон стоял не двигаясь, пытаясь принять факт, что сейчас ему предстоит убить человека, и самому немедленно отправиться следом на тот свет. Отчего-то это просто отказывалось укладываться у него в голове.  — Так вот как ты вершишь правосудие, подонок? — спросил Охана негромко — недаром мы вас, легавых, и за людей-то не считаем. Собираешься сделать из невинного человека убийцу, чтобы его потом с лёгким сердцем прикончить, так твоя хваленая мораль работает?  — Невинного? — хмыкнул Озери — ну-ну, Сами. Он так же невиновен, как какой-нибудь капо в Аушвице. Да что там, тебе лучше моего знать, скольких людей его святейшество обрек на смерть, хоть он и сам предпочитает об этом не думать, да, Шахар?  — Тогда вызови полицию и пусть нас арестуют — произнес Охана. Он всё ещё зажимал раненую руку, и Мирон видел, как темная кровь капает сквозь пальцы на землю. Но самообладание вернулось к нему, и глаза смотрели холодно и спокойно, словно не ему предстояло через пару минут упасть на землю окровавленным трупом и присоединиться к своим мертвым бойцам.  — Вот теперь ты наконец-то вспомнил о полиции — удовлетворенно усмехнулся Дорон — что ж, признаюсь откровенно: вообще-то это и было моим первоначальным планом. Пусть только сейчас, на пенсии, но продолжить независимое расследование относительно законными методами, без саботажа и помех со стороны людей, которых и ты и я прекрасно знаем. В идеале — вытянуть из твоего капо признание или поймать тебя с поличным, и посадить вас обоих этак лет на тридцать без обжалования. Но Шахар слишком труслив, а ты — слишком изворотлив. И жесток — даже в ущерб себе. Как ты думаешь, что я должен был сделать, узнав, что даже после выхода на пенсию все равно остался у тебя на крючке? Поднять лапки и сдаться? Я, может, и хотел бы с внуком пойти в зоопарк, как тут мне кое-кто посоветовал, да только боюсь, что не дали бы вы мне даже билеты купить, не дожил бы я до этого дня. Ты ведь уже выдал приказ о моей ликвидации, да, Сами? Мирон заледенел. Был только один человек, который мог настолько оперативно сообщить Озери о предстоящей на него охоте. Прав был Охана, подумал он обреченно: чего ещё можно ожидать от легавого? У них своя мафия и своя порука.  — Ладно, парни, некогда мне тут с вами рассусоливать — уже другим, деловым тоном сказал Озери — стемнеет скоро, а мне еще девушку в участок везти, чтобы показания дала. Не бойся, Охана, твою «снегурочку» я не трону, сказал уже. Мирон, если ты готов, то прошу — твой выход. Или же я считаю до десяти и сшибаю вас обоих разом. Мне как-то без разницы, кто из вас, мразей, умрет первым. Просто хотелось доставить тебе моральное удовлетворение перед смертью. Пистолет тяжко оттягивал Мирону руку. Он, не отрываясь, смотрел в темные глаза стоящего перед ним Оханы. И понимал, что да, отчаянно хочет, жаждет, мечтает пустить тому пулю в лоб — или в рот, как советовал Озери. Но и тело и душа — все в нем застыло от какого-то тихого ужаса перед предстоящим. Озери начал отсчёт, и его мерное: «один… два… три…» звучало в такт с его собственным сердцебиением, бьющимся где-то в висках. Он медленно поднял руку, прижал темный холодный ствол к влажному от пота виску Сами. Сглотнул, хотя было нечем — в горле пересохло так, что он не мог даже прошептать тому какое-нибудь жалкое «извини» на прощание. Тот смотрел, не мигая. Наверное, теперь уже верил, что Мирон сможет — хотя сам Мирон не верил в это совершенно.  — Семь… восемь… Шахар, твой последний шанс! — голос Дорона едва проникал в его сознание сквозь шум в ушах. Он не представлял, как сможет убить живого человека, смотрящего ему в глаза. Понимал, что Охана заслуживает смерти, и что Дорон поистине делает ему прекрасный предсмертный подарок — но тело отказывалось повиноваться разуму. Он столько лет вел счёт людям, в чьей смерти была и его вина: жертвам терактов, жертвам отчима и Оханы. Неужели ещё одна душа, тем более такая жестокая, что-то изменит? Они оба все равно погибнут — и выбор его ни обречёт, ни спасет никого. Разве что ляжет ещё одним кровавым пятном на совести, но продлится это недолго. Всего лишь до его собственной гибели. Он облизал губы. Нет, пусть хотя бы эта смерть окажется на совести Дорона, пришла малодушная, трусливая мысль. Если и так суждено им обоим умереть, то нет никакого смысла переступать через себя сейчас, на пороге смерти. — Я не могу — прошептал он одними губами, не отнимая ствол от виска Оханы. Тот услышал — или прочел по губам, и в его взгляде мелькнуло что-то вроде сочувствия — или разочарования? Жаль, он никогда не был силен в считывании чужих эмоций.  — Девять… десять. Ну и трус же ты, Шахар — с сожалением сказал Озери — Ну, как знаешь. А теперь, парни, скажите друг другу «асталависта, бейби»…  — Дорон! Опусти оружие, Дорон! Крик донёсся откуда-то слева, из поросли молодых апельсинов-дичков, росших чуть в стороне от своих стоящих в ровных рядах собратьев. Мирон вздрогнул — потому что голос этот он узнал сразу. Дорон, видимо, тоже — но ствол его М-16, нацеленный на жертв, даже не дрогнул.  — Пошёл ты нахер, Надави — процедил он, хладнокровно прищурившись в снайперский прицел — не помог, так хотя бы не мешай.  — Я помогал тебе, Дорон! Я предупредил тебя! Я ждал, что ты примешь меры, обратишься бы в полицию, но не устроишь кровавую бойню, мать твою!  — Не мы, так нас, Надави — хмыкнул Озери — как видишь, я решил действовать первым. Скажи спасибо, что спасаю твою чёртову жизнь и ничего не требую взамен. Сидеть за свое решение тоже буду я, а не ты. Мне кажется, ты должен быть доволен.  — Прошу тебя, Дорон, отпусти оружие. Или хотя бы Шахара отпусти, он-то тут причем? — в голосе Надава слышалась мольба.  — Насчет Шахара мы уже разобрались. Ты, к сожалению, немного опоздал. Никуда он не уйдет, Надави.  — Опусти оружие, или же я стреляю! — заорал Гурин, у которого, видимо, уже не выдержали нервы.  — Да стреляй, кто тебе мешает — проговорил равнодушно Дорон, а потом Мирон вдруг всей кожей почувствовал, что сейчас тот даст по ним очередь. И, наверное, не только он. Люба, которая каким-то образом смогла наконец подняться на ноги, внезапно со всей силы и всем весом навалилась на Дорона сзади. Она рычала сквозь кляп, пиналась и лягалась — руки ее были по-прежнему связаны за спиной. Озери попытался, как и прошлый раз, просто отпихнуть ее назад, но сейчас она не давалась, вцепившись в него как бульдог, ногами и головой силясь выбить из его рук смертоносное оружие. Охана вдруг рванул из руки Мирона пистолет, молниеносно группируясь и целясь во временно дезориентированного врага. Но не стрелять пока не решался — Люба находилась слишком близко от того.  — Люба, беги! — заорал Мирон, и она, кажется, его услышала. Отпрянула назад, и даже сделала пол оборота, чтобы бежать, оставляя тем самым Дорона открытым для выстрела. В ту же секунду Охана усмехнулся, прицелился — и выстрелил. И одновременно с этим Дорон схватил и рванул Любу к себе, прикрываясь ею, словно живым щитом. Тело ее содрогнулось от выстрела, словно от сильного толчка. На тонкой белой шее, как раз на уровне груди Озери, расцвела, как уродливая роза, алая рана, пульсирующая кровью. А потом Люба как-то разом обмякла и повалилась на землю. Дорон ее не удерживал. Он с каким-то сожалением посмотрел на ужасные последствия своего поступка. Сам он остался невредимым — пуля, видимо, застряла в теле прикрывшей его жертвы. Потом неумолимо поднял автомат — И в ту же секунду огромным кулем упал рядом с мертвым телом своей заложницы. На его коротко стриженном затылке зияло темное огнестрельное отверстие. Надав наконец-то сделал свой окончательный выбор.