Бухгалтер

Глава 57  — Любушка — прошептал Охана. Даже в искусственном свете прожектора было видно, как лицо его стало мертвенно-бледным — то ли из-за невольного убийства возлюбленной, то ли от кровопотери: простреленная Дороном рука уже почти вся матово блестела от пролитой крови. Удивительно, что он до сих пор держался на ногах. Пистолет с мягким стуком упал на землю, и следом в глубоком обмороке повалился и его хозяин. Освещённый бледным светом вечерний воздух пах порохом, дымом и кровью. Тихий влажный ветер шевелил темные листья и плоды, а больше ничего не было слышно в мёртвом затишье на поле бойни. Мирон стоял неподвижно. Внезапно он осознал, что остался чуть ли не единственный уцелевший и выживший среди кучи трупов и одного полутрупа у своих ног. Никогда в жизни он не видел такого количества мертвых тел, и то, что большинство из них при жизни являлись его врагами, совершенно не облегчало положение. От понимания того, что смерть сегодня вечером прошла буквально на волосок мимо, его замутило, а потом вдруг вырвало остатками обеда и желчью — слава богу, достаточно далеко от бессознательного Оханы. А может и жаль, что не прямо на него, подумал Мирон, вытирая рот тыльной стороной ладони. Он отдышался, выпрямился, — и только сейчас заметил приближающегося к нему Надава. Тот все ещё сжимал в руке заряженный пистолет, словно ожидал, что Мирон нападет на него без предупреждения, как взбесившееся животное.  — Как ты нас нашел? — спросил Мирон хрипло. Не то, чтобы ему так уж хотелось знать. Просто чувствовалось, что следует хоть что-то сказать для того, чтобы Гурин успокоился и опустил оружие.  — На твоём телефоне маячок — ответил тот настороженно — после увольнения решил на всякий случай его не отключать. Уж слишком часто ты в неприятности влипаешь.  — Дай попить — пробормотал Мирон. Надав поколебался. Полез в рюкзак за спиной, вытащил оттуда полулитровую бутылку минералки. Протянул в вытянутой руке, как сырое мясо дикому зверю через решетку клетки. Мирон не очень понимал это новое к себе отношение, но пока что решил этим не заморачиваться. Прополоскал рот, выплюнул, и потом быстро, в пару глотков осушил бутылку до последней капли, но жажда слабее не стала. Надав что-то спросил, но Мирон не расслышал — ненавистный звон в ушах решил, что достаточно будет с хозяина тишины и покоя и пора бы уже дать о себе знать.  — Что? — переспросил он громче, чем следовало.  — Я спрашиваю: кто убил людей Оханы? — произнес Надав отчётливо и раздельно. Мирон недоуменно посмотрел на бывшего полицейского.  — Ты это серьезно? — спросил он — у тебя какие-то сомнения имеются на этот счёт?  — Просто ответь мне — сухо сказал Надав.  — Дорон Озери — процедил Мирон сквозь зубы. Не ожидал он таких подозрений от человека, казалось, знающего его вдоль и поперек. Надав ощутимо расслабился. Наконец-то опустил пистолет.  — Я обязан был спросить, Шахар — сказал он уже куда более нормальным тоном — что я должен был подумать, увидев тебя, держащего на прицеле Охану, и стоящим среди трупов его сообщников?  — Что твой бывший босс — психопат. Мне казалось, мы давно это уже уяснили — отозвался Мирон угрюмо — зачем ты тогда вообще пришел ко мне на помощь, если решил, что я в состоянии в одиночку пристрелить троих вооруженных бандитов?  — Скоро сюда прибудет полиция — сказал Надав, словно не расслышав последней фразы — общаться с ними буду я, а тебе со своей характеристикой Дорона лучше сидеть где-нибудь в сторонке и не отсвечивать — целее будешь. Если спросят — спокойно без истерик требуй адвоката и молчи дальше.  — Полиция?! — Мирон не верил собственным ушам — какого хрена ты вызвал полицию, сука?! Тот не ответил. Подошёл к телу Любы, наклонился, приложил пальцы к окровавленной шее, и замер на несколько секунд. Выпрямился, покачал головой. Мирон отвернулся. Сердце и горло сдавило, и он почувствовал, что глаза его жжет от непролитых слёз. Невинная жертва — единственная, которая заслуживала уйти сегодня отсюда на своих ногах, живой и невредимой, как и планировал Дорон. И ведь осталась бы в живых, если бы не боролась так яростно за жизнь своего возлюбленного. Понимала ли она, как сильно рискует? Я мотылек, а Сами — огонь, вспомнил он ее давнишние слова. Вот и получил мотылек, чего хотел, подумал с болью и горечью. Неужели оно того стоило, глупая женщина?  — Они оба ее угробили — угрюмо произнес Надав — черт, как же всё хреново получилось… Да, подумал Мирон. И, разумеется, совсем не по твоей вине. Просто так «получилось».  — Почему ты не выстрелил в него раньше? — спросил он глухо — всего лишь минутой ранее, и она была бы сейчас жива…  — Я не мог — перебил его Надав. Наверное, он ожидал этого вопроса, уж слишком поспешно прозвучал его ответ — Не мог просто так выстрелить в своего командира. Я его с детства знал, понимаешь? Он в жизни не прикрылся бы заложником, Мирон. При всех его недостатках я никогда бы не поверил, что он на такое способен. Убить Охану — да. Но не невинного человека.  — Плохо же ты его знал в таком случае — сказал Мирон с кривой усмешкой — и хреновый из тебя полицейский… был. Стрелял бы по ногам, если уж так сильно его уважал. Слезы всё-таки нашли свой путь, и он вытер их с лица ладонью, всё ещё пахнущей оружейным маслом. Это напомнило ему кое о чем, и он перевел взгляд на бессознательного Сами.  — Что с этим будем делать? Надав снова наклонился, проверил пульс обморочного мафиози. Было видно, что результат его не обрадовал.  — Жив пока — сказал неохотно. Поднял взгляд на Мирона, и что-то ему, видимо, не понравилось в том, потому что он настороженно спросил:  — Что?  — Тоже надеешься, что невинных он не тронет, когда очнётся и выйдет из больницы? — спросил Мирон сухо — перед приездом сюда он поклялся нас всех перебить, если с ней что-то случится.  — Он сам же ее и убил, мы-то тут причем? — пожал плечами Надав. Он всё ещё не понимал.  — Ну так скажи ему, когда он придет в себя, что это само по себе «хреново получилось». Наверняка он все правильно поймет и простит. И что ты Дорону все разом выложил, и что не убил, когда мог. И мне простит, и Илаю, что ввязал в это дело Любу.  — Предлагаешь мне застрелить безоружного, раненого и бессознательного человека, у которого только что погибла девушка? — огрызнулся Надав.  — Минуту назад ты сам же заявил, что он ее убил собственными руками. И нас убьет — потому что у него виновными окажутся все, кроме его самого. До Надава, кажется, наконец начало доходить.  — Ты просишь у меня убить человека — медленно произнес он, словно не в силах поверить себе — ну и ну, Шахар. Пять минут назад ты оскорбился подозрению в убийстве троих головорезов, а теперь хладнокровно требуешь у меня убить безоружного? Что произошло здесь, пока я вас искал? Конец света? Рак на горе свистнул?  — А ты как думаешь? — спросил Мирон тихо, окидывая взглядом залитые кровью трупы людей вокруг себя. Жаль, что тот не видел, как он брёл к проклятой коробке со смайликом — словно на эшафот. И как Озери отсчитывал последние секунды их с Сами жизни. Эх, Гурин, Гурин… Надав вздохнул. — Ты хоть представляешь, что будет, если я тебя послушаю и застрелю его прямо сейчас? — сказал он терпеливо — Любому самому захудалому судмедэксперту выяснить обстоятельства смерти в таком случае — дело двух минут. Ты уж извини, но за предумышленное убийство я сидеть не собираюсь.  — Он тебя не пощадит — отозвался Мирон — нас не пощадит. Гурин поднял пистолет — но не прицелился им в Охану, а протянул Мирону:  — Прошу — сказал он сухо — можешь сам его добить. Я бывший полицейский, а не палач, Шахар. Но ты можешь поступать как тебе угодно. Только поторопись, полиция будет здесь с минуты на минуту. И, кстати, учти, что передачи на зону я тебе таскать не стану. Мирон колебался секунду. Потом принял из рук Надава нагретое чужой рукой и чужой смертью оружие, и вновь взглянул на лежащего у его ног Охану. Отчего-то возникло сильнейшее ощущение дежавю — хотя оно и понятно, почему. Второй раз за этот вечер он готовился к тому, чтобы выстрелить в своего «кузена». Но теперь колебаний в нем не было. Почти. Рука чуть дрожала, но он стиснул зубы и навёл ствол в голову лежащего перед ним. С такого расстояния промахнуться было бы попросту невозможно.  — Стой — резко сказал Надав, хватая его за руку. Мирон попытался вырваться, но тут за рощей послышались звуки полицейских сирен, с каждой секундой нарастая все громче и громче, и всполохи мигалок осветили небо и темную рощу позади них красно-синими полосами и пятнами. Надав грубо вырвал из руки Мирона пистолет и засунул его себе за пояс  — Поздно — произнес он сквозь зубы — теперь слушай сюда. С этой секунды ты молчишь. Говорю только я, ты понял? Как только тебя отвезут в отделение, требуешь адвоката и продолжаешь молчать. Если мне понадобится твое свидетельство, я дам тебе знать через него. Ты меня понял? Мирон тупо кивнул. Больше всего ему хотелось закончить начатое, но он понимал, что упустил свой шанс — и теперь оставалось надеяться лишь на то, что Охана умрет раньше, чем его успеют откачать. — Уезжай — сказал он Гурину — бросай все и уезжай из страны, как и собирался, как можно скорее. Одного Илая я, может, и вытяну. Тот покачал головой.  — Никуда я уже не уеду, Мирон. Сейчас откроют расследование по убийству — Дорона я как-никак своими руками застрелил. Пока суд да дело, сидеть мне невыездным. Да и тебе тоже. Ничего, прорвёмся, все будет в поряд… Мирон посмотрел на него так, что Надав осекся. В эту минуту с той стороны, где бесновались сирены и мигалки, ко всеобщему хаосу присоединился чей-то неразборчивый голос из рупора.  — Чего они хотят? — спросил Мирон устало. Звон в ушах мало что позволял расслышать.  — Лечь лицом в землю и сдаваться — тяжело вздохнул Надав — давай, Шахар. Все худшее уже позади. Просто помни — молчи как рыба. Мирон покачал головой.  — Нет, Надав — ответил он тусклым голосом — самое худшее ещё впереди. И покорно лег животом на холодную землю. Дальше было все, как и предсказывал Надав. Мирона отвезли в ближайшее полицейское отделение — слава богу, не в то, где в свое время над ним так обстоятельно поработал полицейский палач. И на этот раз допрос обошёлся без пыток. Допрашивали его в присутствии прибывшего заранее адвоката, Рауля Вакнина, которого Мирону назначил ещё месяц назад Охана. Вакнин оказался тёртым калачом: улыбался, сыпал шуточками да прибауточками, но полицейских держал на изрядной дистанции, и при этом смотрел на Мирона темными как две дырки от пуль глазами так, что тот по три раза взвешивал каждое слово, прежде чем что-либо произнести. Сначала они заполнили какие-то анкеты с личными данными, потом его попросили вкратце рассказать события сегодняшнего вечера, но тут за дело взялся Рауль, и Мирон с облегчением замолчал. Впрочем, следователь не особо и настаивал. Что-то шумно печатал четырьмя пальцами на старой клавиатуре, и морщился, когда компьютер порой издавал недовольные звуки.  — Зачем вы вообще поехали в этот пардес? — спросил он, не отрывая глаз от экрана. Даже на этот вопрос Рауль не дал Мирону ответить.  — Запиши: господин Мирон Шахар с группой вышеуказанных лиц направились в пардес, дабы вызволить госпожу Любовь Смирнов бат* Александр и Людмила, ныне покойную, злонамеренно похищенную отставным офицером полиции Дороном Озери, ныне покойным, для сведения личных счетов с господином Самуэлем Оханой. К сожалению, ныне не покойным, подумал Мирон, от нечего делать следивший за истязанием клавиатуры.  — Еще вопросы имеются? — осведомился Рауль казённым голосом. Легавый задумчиво постучал пальцами по столу.  — Оклемается? — вполголоса спросил он почему-то у Вакнина. Тот коротко кивнул. Следователь распечатал протокол, подвинул им одну из копий:  — Здесь подпишитесь и дату проставьте. И из страны пока что не выезжайте — сказал он устало. Будто у Мирона был какой-то выбор. В соседней комнате Мирону выдали назад его вещи, попросив расписаться в их получении, а потом наконец-то отпустили на все четыре стороны. Сопровождал его все это время, ни на секунду не выпуская из виду, все тот же Вакнин.  — Садись в машину, подвезу тебя домой — предложил он. Звучало это скорее приказом, чем предложением. Мирон украдкой огляделся. На парковке для полицейских машин, как наглая белая ворона в стае соро́к, торчал автомобиль Надава. Хозяин угадывался за рулём, но вида, что заметил Мирона, не подал. Что было весьма разумно: не на глазах же адвоката дьявола им было толковать о дальнейших планах.  — Подвези — согласился Мирон. Как и с невыездом, вряд ли у него сейчас имелся реальный выбор. Рауль махнул в сторону сверкающей «Ауди», припаркованной напротив станции:  — Прошу.  — От Оханы ничего не слышно? — спросил Мирон, размещаясь на переднем сиденье.  — В реанимации он, сделали ему уже операцию и переливание крови. Выкарабкается, за него не волнуйся — усмехнулся Рауль.  — Не волнуюсь — пробормотал Мирон, вновь проклиная себя за трусливую нерешительность. Да, будь Охана мертв, так легко его бы не отпустили, и в конечном счёте пришлось бы сесть — и надолго. Но с живым Оханой ситуация становилась намного более страшной и непредсказуемой.  — И насчёт остального тоже не беспокойся, отмажем — вещал Вакнин, выруливая на шоссе в сторону Тель Авива — Озери в суде вторым Гитлером представим, никуда судья не денется, оправдает вас обоих, как миленький. Долбаный маньяк, женщин похищать затеял, а? Чертовски жаль эту бедную русскую, хорошая всё-таки была девушка. Да ещё и блондинка… Мирон ничего не ответил. Да и что мог сказать — все ошибки, какие только можно, он уже совершил. Не застрелил врага, когда дважды представилась отличная возможность это сделать. Не спас Любу. Не выдал Охану на допросе — хотя последнее было, скорее всего, совершенно бесполезно. Вряд ли его слова против Оханы зашли бы в протокол — развившееся за последнее время чутье на неприятности подтвердило, что следователь его «вёл» — с полного одобрения Вакнина. Как же мечтал Мирон сейчас вернуться назад во времени — хотя бы и под прицел Дорона, но успеть. Даже тюрьма его больше не пугала. Озери ведь тоже был готов отсидеть: не зря собирался, покончив с ними, отвезти Любу в полицию давать показания. И Мирон понимал его — слишком поздно, но понимал. Дома он оказался уже после полуночи. Вакнин дал ему четкие указания: без нужды никуда не выходить, ни с кем не говорить, на звонки не отвечать. Если попытаются повторно задержать — звонить ему немедленно.  — Я буду держать тебя в курсе насчёт Сами — сказал он на прощание — если что, подъедешь к нему в больницу. Пока все свои дальнейшие действия сверяешь сначала со мной. С легавыми не вздумай даже общаться. Я вернул твою охрану под домом — он, думаю, это одобрит, когда очнётся. Мирон кивнул. Он уже понял, что сегодня познакомился с ещё одним советником Оханы, уж очень о многом тот был осведомлён. Что ж, по крайней мере с юридическим консультантом Сами не лоханулся. Первым делом он проверил свой телефон, выданный ему обратно с остальными вещами после допроса. Пропущенных звонков было всего пять: четыре от Илая и один, полчаса назад, от Надава  — наверное, тот надеялся всё-таки сегодня ещё раз встретиться и поговорить. Ничего, перебьется. Мирон бросил аппарат на обеденный стол экраном вниз и прошел в спальню. Вместе с тревогой и беспокойством в душе поселилась какая-то горькая обида, и, как ни мерзко было признаться в этом самому себе, сейчас он отчасти понимал Охану. И чем больше Мирон думал, тем яснее осознавал, что убедить того проявить милосердие будет практически нереально. Его брала злость на Илая — потому что, несмотря на все предупреждения, тот все же доверился полиции, и мало того — ввязал в и без того неприятную ситуацию ни в чем не повинного человека. Душила ярость на Надава — это надо же было так скоропалительно доложить обо всем Дорону! А потом малодушно ждать с пистолетом в руке, пока не стало уже слишком поздно. А пуще всего он злился на самого себя. Потому что ему самому надо было стрелять. Пока мог — стрелять и не думать. С волками жить — по-волчьи выть. Это раньше он мог позволить себе быть человеком. До того, как его насильно погрузили в мир криминала и «око за око, зуб за зуб». Он словно зациклился на этом. Снова и снова представлял себе, как стреляет в висок Охане. Как тот падает, убитый, ему под ноги. Этим он обезопасил бы Илая, отвел бы угрозу от Надава. Да вот только отважился ли бы Надав при этом сценарии застрелить Озери прежде, чем тот дал бы очередь по Мирону? И пришла ли бы Люба ему на помощь, если бы он на ее глазах застрелил ее возлюбленного, или же позволила бы Дорону закончить начатое? Мирон застонал и потряс опухшей от мыслей головой. Какой смысл думать об этом сейчас? Люба мертва, Дорон мертв. Теперь нужно решать, что делать дальше. В спальне он по второму разу за последние два дня сменил постельное белье. Кинул смятые ночью простыни в стиралку, стараясь не думать о том, что они с Гурином вытворяли на них ещё сегодня — нет, уже вчера — утром. Выбросил в мусорное ведро початую пачку презервативов — вряд ли тот ещё вернётся сюда за ними. В ванной выяснилось, что на одежде и под нею — на животе, груди и руках, он измазан кровью Оханы. Должно быть испачкался, когда держал тому пистолет у виска. На этот раз его не стошнило, но и приятного в этом зрелище оказалось мало. Он с отвращением смыл с себя запекшуюся кровь. Грязную одежду попросту выкинул. Долго чистил зубы — ощущение тошноты никак не проходило, и в носу стоял устойчивый железный запах крови и пороха, с которым мятная зубная паста так и не справилась. Закончив с личной гигиеной, Мирон залез под одеяло. И только тогда его окончательно накрыло.