Бухгалтер

Глава 59 Илай быстро отстранился, словно боялся, что Мирон решит сделать это первым и спешил его опередить.  — Принести тебе ещё выпить? — спросил он, кивая на пустой стакан. Мирон покачал головой:  — Мне ещё машину вести. На сердце у него было тревожно, и он с раздражением подумал, что друг опять замял важный разговор вместо того, чтобы серьезно выслушать и начать действовать. Такое случалось и раньше: Илай всегда был мастером уходить от темы, если она ему не нравилась, и Мирон только через какое-то время спохватывался, что ему просто навешали лапши на уши и послали. Да, он только что поклялся, что оставит эту тему в покое, что не станет давить. Но, наученный горьким опытом прошлых лет, он понимал, что легкомысленное отношение Илая к происходящему могло означать только одно — тот задумал что-то очень нехорошее. И это его пугало.  — Дай мне слово, что уедешь не позже начала февраля — сказал он, ненавидя себя в эту минуту за занудство и назойливость. Но важно было донести до того всю важность создавшейся ситуации — пока до тебя не добралось следствие, не выписали и тебе невыездной ордер, ты можешь уехать. В полицию не обращайся, на незнакомые звонки не отвечай, и до отъезда никуда не ходи. Лучше будет, если ты пока съедешь на съёмную квартиру. Или даже в другой город. Попроси у Бернарда работу на удалёнке, а лучше увольняйся, чтобы не показываться там, где тебя легко будет найти.  — Угу — Илай словно и не слышал его, казалось, занятый больше разглядыванием содержимого своего стакана, чем спасением собственной жизни. Мирон вздохнул.  — Обещай, что не останешься здесь и займёшься этим уже завтра, пока не поздно. Прошу тебя.  — Обещаю — легко согласился Илай — точнее, постараюсь. Хватит читать мне нотации, Мир. Все нормально. И вообще, вижу, что с неофициальной частью мы тоже закончили. Давай ты поедешь домой и выспишься наконец? Он поднялся с дивана. Врешь же, с горечью подумал Мирон, тоже поднимаясь. Никуда ты не не собираешься уезжать, просто хочешь усыпить мою бдительность. А что ты на самом деле хочешь, я давно понял, и много лет борюсь с этим — с твоим больным желанием поднять к небу лапки и сдохнуть. А я боюсь этого даже сильнее, чем собственной смерти — ведь, по большому счету, кроме тебя у меня никого нет. Но и у меня, кажется, скоро совсем не останется сил сопротивляться тебе и твоей безумной идее-фикс, вы с ней вдвоем слишком сильны и упорны против одного меня. Если бы ты только перешёл на мою сторону… Кажется, он так и завис, даже не двинувшись в сторону входной двери, и только молча глядя на Илая.  — Не смотри на меня так — сказал тот внезапно охрипшим голосом — у меня селезёнка от твоего взгляда переворачивается.  — Ну извини — пробормотал Мирон. Он привлек к себе друга, чтобы обнять на прощание. А потом, неожиданно для самого себя, повинуясь секундному импульсу, поцеловал того в губы — с бесконечной нежностью, пытаясь выразить то, что никогда не мог сказать словами. Кажется, впервые он сам первым поцеловал Илая. Неудивительно, что тот на секунду аж застыл, словно не в силах поверить в происходящее. А потом быстро пришел в себя: одним неожиданно резким движением толкнул Мирона назад на диванные подушки, и сел сверху, придавив для верности тяжестью своего тела. Посмотрел с усмешкой сверху вниз:  — И что это было? Попытка меня окончательно убедить посредством своей неотразимой натуры? Не ожидал от такого сухаря, как ты.  — Пошел ты — огрызнулся Мирон, пытаясь подняться, но Илай его не пустил. Лицо его стало серьезным.  — Ты ведь понимаешь, что я взрослый человек, и в конечном счёте сам выбираю свою судьбу и несу ответственность за свою жизнь, да, Мирон? — сказал он негромко.  — Даже если это выбор не в пользу жизни? — хмуро спросил тот.  — Да — жёстко ответил Илай — даже в этом случае. Это было так непохоже на его обычный тон, что Мирон не нашелся, что сказать. Шутки и отговорки закончились. Его тактично попросили отстать с непрошеной заботой, а уж Илай всегда знал, как вежливо послать собеседника нахуй, будь то зарвавшийся сотрудник, клиент или лучший друг. Он снова сделал попытку высвободиться, но Илай держал крепко.  — Мы с тобой ещё не закончили — сказал он спокойно — продолжим начатое? Если уж все остальное прояснили.  — Ты собирался послать меня домой отсыпаться — напомнил Мирон.  — Это было до того, как ты накинулся на меня со страстными лобызаниями — усмехнулся Илай — так что прощание откладывается. Я не дурак, чтобы проебать такой шанс.  — Отпусти — тихо сказал Мирон, и вдруг отчего-то вспомнил тот злополучный вечер, когда обдолбанный Илай его практически вынудил ему отдрочить. От одного воспоминания об этом его до сих пор кидало в жар — и сегодня не было исключением. Наверное, тот почувствовал что-то, потому что взгляд его из внимательного и жёсткого вдруг стал каким-то голодным.  — Мне нравится, когда ты такой, как сейчас — сказал он с усмешкой — беспомощный и бессловесный. Жаль, что редко получается тебя довести до подобного состояния. Тебе идёт. Наклонился и поцеловал Мирона — но этот поцелуй, в отличие от предыдущего, был далеко не нежным и дружеским. Он целовал настойчиво и жадно, вылизывая языком все, до чего мог дотянуться, и это было непристойно и очень жарко. Илай даже не скрывал своей похоти, руки его уже вовсю блуждали по телу Мирона под тканью майки, касались сосков, скользили за спину и ниже, все больше смелея и наглея. А Мирон… Он уже совершенно перестал понимать, что с ним творится. Умом он осознавал, что ничего хорошего в эту минуту не происходит. Что лучшим выходом было бы поехать домой и выспаться. Что, если и стоило когда-нибудь доводить с Илаем дело до такого, то уж точно не в нынешнем своем состоянии. Его друг заслуживал нормального секса, а не того, что творилось сейчас. Голова была тяжелой от недосыпа, тревоги и страшных воспоминаний последних суток. Он закрывал глаза — и снова и снова видел падающее на землю тело Любы, темную дыру на затылке Дорона, капли пота на виске Сами, куда упирался ствол его пистолета. Снова ощущал вонь пороха, смешанного с ароматом апельсинов — вряд ли ещё когда-либо он отважится попробовать этот плод. В ушах звенело — он так привык к этому шуму за последние недели, что практически не обращал внимания, но сейчас это добавляло дополнительную нотку в его персональный ад. И вместе с тем — он был до предела, до визга возбуждён. Не здоровым физиологическим возбуждением человека, желающего секса с другим человеком, как это было с Надавом, нет. Это было какое-то совершенно непередаваемое, почти больное ощущение. Голова горела, тело обдавало нездоровым жаром. Он мало осознавал, что в эту минуту с ним делает Илай, и словно тонул внутри собственного разума, одновременно с этим воспаляясь все сильнее от действий Илая, которые становились все смелее и решительнее. Он и сам не отставал, в каком-то исступлении лаская все, до чего мог добраться, жадно исследуя красивое и сильное тело в своих руках. Люба в сотый раз упала на землю, рука его в сотый раз взвела курок. Надав в сотый раз вырвал у него пистолет, в сотый раз блеснул смайлик на коробке перед тем, как автоматная очередь положила на его глазах троих людей. Я схожу с ума, подумал Мирон с ужасом. Я по-настоящему схожу с ума, и при этом все, на что я сейчас способен — это трахнуться с Илаем, совершить долбаный половой акт с человеком, который был мне много лет ближе брата родного. Сутки назад в это время он стоял посреди горы трупов и собирался убить человека, а сейчас бесстыдно стонал, лаская и подставляясь под неистовые ласки, как будто это и в самом деле могло хоть на секунду отвлечь его от видений смерти. Губы Илая обожгли его живот, и Мирон вдруг с трудом осознал, что уже почти полностью раздет. В ушах уже не просто звенело — он едва слышал что-либо, кроме этого звона. Хотел попросить остановиться — но не смог. Он наблюдал за собой словно со стороны — вот он кладет ладонь на шею Илая, другой ласкает его сквозь ткань брюк. Вот Илай отстраняется, опускается все ниже, ниже, и наконец обхватывает горячим ртом ноющий от дикого возбуждения член Мирона. Он действует немного неловко, и чувствуется, что для него это первый раз, когда он сосет хуй другого мужчины. Вот Люба падает на землю, воздух воняет апельсинами, стволы солдат Оханы смотрят в спину, пока он бредёт к коробке, готовый встретиться со своей смертью. Надав окликает Дорона, но не стреляет. А потом уже слишком поздно. Мирон почувствовал, как из-под плотно сжатых век его текут горячие слезы. Отнял ладонь от затылка Илая и прикрыл ею глаза. Он не понимал, как в таком состоянии все равно умудряется оставаться возбуждённым до предела. Неужели я окончательно превратился в зверя — такого же, как Охана и Уда, подумал со страхом. Глухо застонал — но уже не от удовольствия, а от мучительной пытки зациклившегося разума.  — Что с тобой? — донёсся до него встревоженный голос Илая.  — Все в порядке. — сказал он сквозь зубы, с огромным трудом заставляя взять себя в руки. Нечего пугать друга, особенно в такой момент. — Просто хочу кончить. Иди сюда. Илай и сам был возбужден, но, как ни странно, ничего не требовал, и Мирону стало стыдно — за своими переживаниями он совершенно забыл о взаимности. Затевать бодягу с проникновением было выше его сил, и он попросту снял с Илая нижнее белье и уселся между его ног. Огладил широкие крепкие плечи, торс, бедра, прижался губами к красивому рельефному животу — Илай, в отличие от него, не забывал регулярно посещать тренажерный зал.  — Мирон… — прошептал тот. Попробовал положить руку Мирона на свой стоящий колом член, но тот отнял ее и покачал головой:  — Не так. Склонился к нему и обхватил губами. Для него это был не первый раз — всё-таки много чего они успели попробовать с Надавом, несмотря на многочисленные разногласия в остальном. Нельзя сказать, что Мирону так уж нравилось это дело, но эгоистом в сексе он не был. А сейчас и это не имело значения — потому что тело требовало разрядки. Даже не так — разум требовал от тела отвлечь его любой ценой. Пусть даже таким образом. Илай метался под ним, стонал в голос, мягко нажимал ему на затылок, диктуя идеальный ритм. Мирон подстраивался, одновременно наглаживал и себя. Это помогало — удовольствие потихоньку вытесняло лишние мысли, он почти целиком сосредоточился на гладком и крупном члене Илая, ощущал на языке его шёлковую бархатистость, терпкие капли смазки, чувствовал под пальцами дрожь чужого наслаждения.  — Мирон — шептал Илай, уже не стесняясь, ведя ритм рукой — Мирон… Мирон… Господи, как же ты хорош… Блядь, как же ты хорош… Люба больше не падала, глядя мертвыми глазами на Мирона. Дорон не светил дырявым затылком. Горячий ствол не лежал тяжело в ладони — там теперь находился его собственный член, каменный и изнывающий. Вселенная в эту секунду была предельно проста, и состояла из двух компонентов — одного члена в руке, и второго — во рту. Наверное, он мог бы жить так вечно. Сосать, дрочить, и не думать ни о чем. А потом все закончилось. Оргазм накатил, как волна — слишком быстрый и нежеланный. Он содрогнулся раз, другой, ощутил, как изливается в его рту Илай, как дрожит крупной дрожью, коротко вскрикивая при каждой из заключительных фрикций. Сглотнул почти на автомате, не заморачиваясь лишними мыслями о том, что делать с вязкой жидкостью во рту, и выпрямился. Илай смотрел на него пьяным, каким-то шальным взглядом.  — Мирон — произнес он хрипло — Господи… Что это было? Не дожидаясь ответа, схватил его в охапку и набросился на немного припухшие губы, жадно целуя, благодаря за подаренное удовольствие. Мирон не сопротивлялся. В голове его наконец-то царила блаженная пустота, и он мечтал успеть заснуть до того, как она вновь начнет заполняться кошмарными мыслями и видениями. Кажется, он заснул прямо посередине страстного поцелуя. Утро началось со звонка телефона, назойливого и истеричного, буравчиком ввинчивающимся в уши. Мирон поймал себя на том, что в последнее время телефонные звонки приносили с собой только дурные новости, и что трубку брать смертельно не хочется. Поэтому он даже не шевельнулся, притворяясь, что все ещё крепко спит. Хотя мелькнула мысль, что это мог оказаться Рауль с соболезнованиями о безвременной кончине Оханы, открывать глаза все равно не было сил. Илай под его боком тихо выругался, взял с тумбочки смартфон.  — Это твой — сказал он сипло — какого черта тебе в пять утра звонит Ариэль Малки? Мирона чуть ли не подбросило в воздух — по срокам такой звонок мог означать только одно. Он выхватил телефон из рук Илая:  — Где ты?  — Еду в больницу, у меня отошли воды. Ты как, приедешь или…?  — Приеду — коротко ответил Мирон — дай мне полчаса на сборы. Он принялся одеваться, стараясь не смотреть на внимательно наблюдавшего за ним Илая. Тот никогда не был дураком, наверняка уже обо всем догадался. Чёрт, и угораздило ее рожать именно сейчас…  — Так вот оно что — произнёс Илай. Он даже не спрашивал. Мирон натянул на себя майку, бросил взгляд на друга. Тот смотрел спокойно, вроде не злился.  — Ты ведь понимаешь, почему об этом никто не должен был знать.  — Понимаю — сухо сказал Илай — мне ты, значит, тоже не доверяешь? Мирон открыл было рот, чтобы достойно ответить, и сразу же захлопнул. Упоминать сейчас Любу после всего, что случилось прошлой ночью, было бы просто предательством.  — У нас с тобой в тот период были не лучшие отношения, если ты не забыл — сказал он тактично — да и она не хотела, чтобы кто-то ещё знал. Сам понимаешь, почему. Илай помедлил, чуть расслабился:  — Понимаю. Ладно, чем тебе помочь? Подвезти до больницы, может? Что-нибудь купить?  — Сделай кофе, если можно — попросил Мирон смиренно.  — И бутерброд? — отозвался Илай с иронией.  — И бутерброд. Илай вздохнул, поколебался, а потом крепко обнял друга, и шепнул в ухо:  — Поздравляю, папаша. И отправился на кухню. Перед выходом Илай уже совсем оттаял. Улыбался, по крайней мере, вполне искренне. Мирон, обжигаясь, пил горячий кофе, жевал что-то, мало соображая, что ему сейчас полагается делать. Он всё ещё боялся оставить Илая одного — по старой памяти помнил, что тот порой мог взбрыкнуть, когда, казалось, все уже наладилось. Но не тащить же его с собой в родильное отделение? Ариэль вряд ли бы восприняла такое спокойно.  — Ты в воскресенье выйдешь на работу, или или дома всё-таки несколько дней останешься? — спросил он, прополоскав чашку под краном.  — А куда я денусь? — вздохнул Илай — в офисе все как один проливают слезы, рвут волосы на голове и посыпают их пеплом. На работу положен большой и толстый, даже Бернард расклеился. Придётся поработать надсмотрщиком на галерах, если уж больше некому. Надеюсь, что мне за это не устроят бунт на корабле. Ну и пусть его работает, подумал Мирон. Может, так даже лучше, чем дома вариться в собственном соку. Пока бизнес в приоритете, попытка номер четыре откладывается. Он вспомнил, о чем давно хотел спросить:  — Как насчёт моего заместителя? Нашли кого-то?  — Ищем — неохотно ответил Илай — я дам тебе знать, когда найдется кто-то подходящий. Кстати, подожди минуту. Он ушел в спальню, и вышел через несколько секунд с какой-то маленький коробочкой в руке.  — Держи.  — Что это? — спросил подозрительно Мирон.  — Две таблетки валиума. Поверь, тебе пригодится. Я вчера вечером успел в этом убедиться.  — Спасибо — пробормотал Мирон. Отчего-то ему стало стыдно. И приятно. Илай обнял его и быстро отпустил.  — Давай, топай, пока твоя бейби-мама не родила. И напиши потом, как назвали. Ариэль и здесь проявила некоторую оригинальность, почему-то решив рожать своего первенца без обезболивания. Глядя на нее, мечущуюся от боли на кровати для рожениц, Мирон чувствовал, как его и самого потряхивает от напряжения. Из-за утренних пробок он изрядно задержался, но, к сожалению, мало что пропустил. Последние три часа проходили примерно по одному сценарию: время от времени Ариэль начинала тихо ругаться сквозь зубы, пыхтеть как паровоз и елозить на кровати, потом затихала. Кажется, даже дремала. Порой заходила медсестра, проверяла что-то на датчиках, вполголоса спрашивала о чем-то роженицу и удалялась. На мониторе возле кровати что-то равномерно пикало, стучало и выводило зигзаги. Во время одной из схваток Ариэль кипящим голосом сообщила, что Мирона ненавидит всей душой, потребовав отойти в дальний угол и стоять там. Под понимающим взглядом медсестры он удалился куда велено, но вскоре схватки стали сильнее и чаще, Ариэль рычала, мычала, дышала, сипела, из глаз ее текли слёзы, и он, поколебавшись, наконец подошёл и протянул ей руку. Ариэль сразу же крепко схватилась за нее, сжав так, что у него аж дух перехватило. Впрочем, продолжалось это недолго, и она с облегчением откинулась на поднятую спинку кровати, переводя дыхание.  — Уже скоро — сказал Мирон, поднося ей к губам стакан воды. Ариэль сделала глоток, мотнула головой:  — Не хочу пить, убери. Откуда тебе знать, скоро или нет? И вообще, выметайся с глаз моих долой, бога РРРРРАДИИИ!!! — зарычала она, весьма непоследовательно хватая его за руку. Медсестры вдруг отчего-то всполошились и принялись кричать, чтобы она тужилась. Мирона заставили ухватить ее за колено и так держать, и он держал изо всех сил, стараясь только не слишком внимательно заглядывать под большой круглый живот. Ариэль упорно тужилась, врач орал что-то бодрое и гневное… И внезапно вся эта вакханалия закончилась. Раздался громкий и какой-то кукольный плач, и сразу же за ним — возглас врача:  — Всё, она вышла! У вас дочь. Мирон подумал, что в эпоху УЗИ сообщать о поле ребенка на родах как-то поздновато, но все в комнате радовались, Ариэль устало улыбалась, и он тоже улыбнулся, когда медсестра показала ему младенца.  — Очень красивая девочка — сказала она — поздравляю.  — Спасибо — ответил Мирон. Сейчас полагалось бы хотя бы из предосторожности ответить, что он не отец, а просто партнёр по родам, но блондинистая макушка новорожденной говорила сама за себя. Оставалось только надеяться, что волосы с возрастом потемнеют, и сходство станет не таким заметным. Ребенка на минуту дали ему, и он неловко подержал ее на руках. Никаких отцовских чувств в нем не всколыхнулось, разве что пришло тяжёлое понимание, что теперь на нем лежит ответственность и за это живое существо. Новорожденную забрали, передали Ариэль, и она вцепилась в нее, с неохотой отдав через пару минут медсестре для взвешивания и купания. Когда их наконец оставили одних в палате, Мирон принялся собираться.  — Домой? — спросила устало Ариэль. Голос ее был изрядно севшим после недавних рычаний.  — Я приеду вечером — успокоил он ее — напиши список, что тебе привезти.  — Заботливый папаша — усмехнулась она. А потом внезапно всхлипнула и разрыдалась в голос. Мирон испугался:  — У тебя что-то болит?! Я позову медсестру.  — Не надо — сказала она сдавленно — просто… сегодня здесь должна была быть Люба, а не ты. Она обещала…обещала быть. И вот оно как… Мирон не нашелся, что ответить. Он никогда не умел утешать. Сидел и осторожно поглаживал ее ногу через тонкое больничное одеяло. Про себя решил, что если что, пошлет сестру за успокоительным. Наконец Ариэль немного успокоилась. Вытерла мокрое от слёз лицо тыльной стороной ладони, отвернулась.  — Я даже не могу пойти умыться — сказала глухо — не смотри на меня, ладно? Мирон поднялся, порылся в ящиках, нашел упаковку влажных салфеток и протянул ей:  — Попробуй пока так. Какое-то время они сидели молча.  — Как ты решила ее назвать? — вдруг вспомнил он, немного опасаясь, что Ариэль скажет «Люба». Не то, чтобы ему не нравилось это имя, но…  — Альма — ответила она сонно — на ладино* это значит «душа». Потому что… Она не договорила. И так все было понятно.  — Красивое имя — сказал Мирон искренне. Что ж, с ее стороны это был достаточно разумный компромисс.