Бухгалтер

Глава 61 Молодая медсестра-филиппинка, несущая в комнату Сами поднос с едой и лекарствами, спросила что-то по-английски, когда Мирон на негнущихся ногах вышел в гостиную, но он её не понял. Слова прошли мимо сознания — с таким же успехом она могла бы заговорить с ним на тагальском. Не глядя ни на кого на своём пути, он двинулся к выходу. Его не останавливали. На улице уже стемнело, и двор резиденции освещали яркие фонари старинного вида. Все было как всегда — прохладный воздух с моря, будка с вечным охранником, шелест уличных кипарисов, вязов и эвкалиптов на ветру. Жизнь продолжалась. Но не для него и не для Илая: Охана никогда не давал повода сомневаться в своих угрозах. Тихий секундомер в голове мерно и беспощадно отсчитывал секунды и минуты. Голова была пустой, как барабан — и в то же время будто набитой всякой трухой. Мирон открыл машину, тяжело упал на водительское сиденье, нащупал рукой стоящую возле коробки передач бутылку воды и осушил ее в два глотка. Лучше ему от этого не стало — только резко заломило в висках и к горлу подступила лёгкая тошнота. Я не справлюсь один, понял он отчётливо. Это война сразу на два фронта: против Оханы и самого Илая. И, кажется, уже слишком поздно. В окно машины постучали. Мирон опустил стекло.  — Ты сегодня вообще собираешься двигаться? — недовольно спросил молодой парень-охранник — после восьми вечера посторонних на территории быть не должно, приказ свыше.  — Хорошо — рассеянно ответил Мирон.  — Давай, заводись и езжай — охраннику, видимо, было совсем невтерпёж. Мирон молча завёл двигатель. Даже в почти невменяемом состоянии он всё же был достаточно благоразумен, чтобы не спорить с молодым арсом.  — Миронуш! Погоди минуту! — донеслось со стороны дома. К машине спешила чуть запыхавшаяся Хедва с квадратным свертком в руках. Охранник отступил с недовольным видом. Домоправительница буквально впихнула в окно машины свёрток и Мирону ничего не оставалось, как принять подношение.  — Ужин — ответила она коротко на его вопросительный взгляд, и направилась обратно к дому, не дожидаясь слов благодарности.  — Выруливай давай! — снова поторопил охранник, теперь уже скорее насмешливо, чем враждебно — шабат шалом и ялла! Жёлтые ворота на выезде медленно поползли в сторону, выпуская Мирона наружу. Жаль, подумалось ему, когда он покидал зону миллионеров, что нельзя воспользоваться помощью Хедвы. Как же легко и спокойно она могла бы избавить этот мир от Сами Оханы, попросту подсыпав ему отравы в суп или жаркое. Хотя как раз этот вариант отпадал сразу: домоправительница ни за что бы не согласилась портить свою стряпню лишними ингредиентами. Мирон невесело усмехнулся собственным мыслям и покачал головой. Если даже Уда, которого Хедва искренне любила и уважала, ни разу не воспользовался ею в своей игре против конкурентов, то он не станет этого делать и подавно — пусть даже ценой жизни Илая. Таким образом, оставался лишь один человек, которому Мирон мог доверять — пусть и не безоглядно, но других вариантов у него просто не было. И он повернул обратно в сторону Герцлии, на ходу набирая в своем телефоне до боли, до отвращения знакомый номер. Надав распахнул дверь прежде, чем он успел позвонить в звонок. В нос ударил аромат кофе с хелем*, и от этого Мирона замутило ещё сильнее — кажется, голодный желудок не на шутку испугался, что в него сейчас вольют ещё одну дозу кофеина.  — Тебя пасут? — спросил тот вместо приветствия.  — Пасут — коротко ответил Мирон. В боковых зеркалах по дороге сюда время от времени мелькал знакомый темно-серый «попутчик». Впрочем, иллюзий, что Охана отпустил его на двое суток так просто «подумать», он с самого начала не питал.  — Проходи давай, чего на пороге торчать — проворчал Надав, пропуская его внутрь. Свёрток от Хедвы Мирон прихватил с собой. Надав только хмыкнул, увидев его. Раскрыл пакет и крышки пластиковых контейнеров, обнажая целую гору золотистых и аппетитных шницелей, и рядом ещё одну — кускуса с овощами.  — Взятка, что ли? — спросил с лёгкой усмешкой — забери обратно, у меня что-то аппетит пропал в последнее время. Кофе, кстати, будешь?  — Нет, спасибо — Мирон прошел на кухню, уселся на табурет за небольшим раскладным столом возле стены. Гурин любил пить кофе именно так — поздно вечером на кухне, сидя на неудобном жёстком табурете. Надав устроился напротив.  — Неважно выглядишь — сказал он небрежно — когда в последний раз брился-то, помнишь? Мирон рассеянно потёр рыжеватую, как у многих блондинов, щетину на щеке.  — Не помню — признался он — не до того было, знаешь ли. Возникла неловкая пауза. Надав мелкими глотками пил кофе. Под глазами его темнели круги — должно быть, тоже мучался от бессонницы. Надо было как-то начать разговор, но Мироном вдруг завладела какая-то усталая апатия, и он просто вдыхал терпкий запах кардамона и смотрел на белый циферблат настенных часов. Тик-так, зловеще шептали стрелки. Тик-так.  — Ко мне сегодня твой адвокатишка подкатил. Как его там… Рауль Вакнин? — сообщил Надав внезапно. Мирон вздрогнул от неожиданности.  — Что? Зачем? Тот усмехнулся в кружку:  — Предложил вернуться в бизнес. Бывшие легавые с таким послужным списком нынче на вес золота: пятнадцать лет шестерил на Уду Шахара, предположительно саботировал следствие, охранял непутёвого мажора-пасынка… Да ещё и убил самого Дорона Озери — это, знаешь ли, билет прямо в дамки. В голосе его сквозил неприкрытый сарказм.  — И что же ты ему ответил? — спросил Мирон. Да, подумалось ему. Кого в дамки, кого к чёрту, а кого — в расход. Если бы знал, приберег бы наследство Уды на откуп Илая.  — Послал его к едрене фене — ответил Надав, пожимая плечами — Самое смешное, что год назад, я возможно, и согласился бы. Может, даже из полиции бы ушёл — чтобы хоть где-то не оставаться вечной шестеркой. А сейчас… Мне скоро сорок два, Шахар, я спокойной жизни хочу. Втюхивать клиентам переводы с воскресенья по четверг, отсыпаться по выходным. Трахаться с кем-нибудь не таким долбанутым, как ты. На обидный выпад Мирон ничего не ответил — Надав имел полное право злиться и упрекать его. Благо, было за что. — Так чем я обязан твоему визиту? — осведомился тот, отставляя кружку в сторону — в последний раз я тебя видел в компании этого самого Вакнина, а потом ты перестал отвечать на мои звонки. Теперь тебе опять понадобилась моя помощь? Извини, но не думаю, что ты приехал только затем, чтобы завезти гостинцы для старого друга. Мирон невольно опустил взгляд. Черт, он и сам понимал, что поступал как последний мудак, в который раз прося о подмоге человека, и так сделавшего для него очень многое. Проблема заключалась в том, что просить больше было некого — в жизни Мирона верных людей было раз два и обчелся. А порой казалось, что и того меньше.  — Охана вызвал меня сегодня к себе — сказал он наконец.  — Ну и? Лицо Надава осталось безмятежным. Ещё бы, подумал Мирон. Легко быть спокойным, когда тебя самого сняли с крючка, да ещё и работу предложили.  — Ну, так что он от тебя хотел? — поторопил его Надав — если ты до сих пор жив, значит, все не так уж и плохо? Или тебя отпустили попрощаться перед казнью с родными и близкими, и угостить всех напоследок шницелями Хедвы? Ёрничание Надава пробудило в Мироне глухое раздражение, но позволить себе сейчас выдать свои чувства он не мог.  — Отпустили попрощаться, да — ответил он, глядя прямо тому в глаза — Охана нашел крайнего. Илая. И требует жизнь за жизнь. Надав ожидаемо не впечатлился:  — Ты ведь знал, что так и будет — сказал он, пожимая плечами — чего же ждал так долго вместо того, чтобы спасать лучшего дружка? Твой Кремер мог бы сейчас уже загорать где-нибудь в Майами, оттуда его никакой Охана не достал бы.  — Думаешь, я не пытался? — с горечью ответил Мирон — он напрочь отказался уезжать. Надав приподнял бровь:  — Вот как? Тогда он ещё больший идиот, чем я думал. В таком случае, от меня ты чего хочешь? Чтобы я тащил его волоком в аэропорт? Извини, не горю на то желанием. Мирон сжал губы. Издевательский тон Надава не оставлял надежд на то, что того удастся всё-таки убедить, но и сдаться так просто он не мог.  — Илая должен заказать я — во рту стало горько от собственных слов — либо остаться в стороне и дать ему умереть мучительной смертью. На другие условия Охана не согласен. Надав присвистнул.  — И что же ты выбрал? — спросил он уже без насмешки, но и без тени сочувствия.  — Помоги мне — сказал Мирон, и в голосе его прозвучала уже неприкрытая мольба — я уверен, что смогу убедить Илая уехать, когда он узнает, какой выбор мне предстоит сделать за него. Но за мной следят, и один я не справлюсь. Отвлеки мой «хвост», а я пока смогу вывезти его из города в аэропорт. Больше я от тебя не прошу. А я дам тебе взамен все, что пожелаешь: любую информацию про дела Оханы, доступ к оффшорам… Просто скажи, что тебе нужно. Надав сардонически усмехнулся, словно поражался подобной беспредельной наглости.  — Знаешь, что мне больше всего в этом всём нравится, Шахар? — сказал он почти весело — что ты готов ради Кремера горы свернуть. Меня бросить под поезд, сам подставиться. Рассказать о том, о чем молчал целый год. Даже под пытками молчал! А ведь если твои «охранники» узнают, кто помог тебе вытащить из страны «добычу» Оханы — я труп, да и ты, вероятно, тоже. И все — ради кого? Ради избалованного мажора? Черт, если бы ты ко мне относился хотя бы на десятую долю так, как к нему, я бы, наверное, на тебе женился! Я…  — Я отдал Охане на откуп за тебя четыре миллиона шекелей — произнес Мирон ровно. Надав поперхнулся и замолк. Кажется, впервые на его памяти тот по-настоящему лишился дара речи. Мирон ждал. Сообщать о выкупе он изначально не собирался — но это был его последний и единственный аргумент в пользу Илая.  — Послушай, Шахар — сказал Надав, теперь уже очень серьезно — давай говорить откровенно. Если бы опасность грозила тебе лично, я бросил бы все и помчался бы спасать тебя. Опять, и снова, и всегда. Не из-за выкупа, не из-за денег. Но потому, что ты дорог мне. И сам это прекрасно знаешь, иначе не явился бы ко мне сегодня с такими просьбами. Мирон опустил голову. Да, он знал. — Но помогать с Илаем я не собираюсь — продолжил Надав — и если ты спросишь «почему», то отвечу: мне не нравится Илай. Никогда не нравился, с самого первого взгляда. И тебе будет лучше, если Охана получит то, чего хочет. По крайней мере, ты лишишься своей ахиллесовой пяты, что уже неплохо.  — Он всего лишь человек — произнес Мирон, поднимая на него взгляд — неповинный ни в чем человек, на которого Охана сбросил свою собственную вину за смерть Любы. При чём тут ахиллесова пята? Надав хмыкнул.  — Давай не будем идеализировать Илая — сказал он — я его невинным агнцем, уж извини, не считаю. Невинный человек не ограбил бы оружейную, не поперся бы на КПП сбывать партию оружия арабам, не позволил бы криминальному авторитету его отмазать. Да ещё и какой ценой? Думаешь, он такой наивный, не понимал, чем и как тебе придется платить за подобные услуги? Так что Илай твой мазан тем же оружейным маслом и дерьмом, что и мы с тобой. А что отказывается уехать — значит, и сам про себя все понимает, не идиот всё-таки. Мирон молчал. Если уж Надав был готов сейчас вспомнить историю почти двадцатилетней давности как оправдание своему бездействию, значит, помощи от него точно ждать не приходилось. — Хочешь мой дружеский совет, Шахар? — спросил тот тем временем задушевным голосом — отдай приказ о ликвидации Кремера и успокойся на этом — потому что другого выбора я не вижу. Если тебя «пасут», то дальше Лода** вы с Илаем не доедете. А меня, вздумай я помочь тебе, даже твои четыре миллиона не спасут. Не жалко эдакие деньжищи на ветер бросить?  — Ты всерьез считаешь, что я смогу отдать такой приказ? — выдавил из себя Мирон.  — А у тебя разве есть выбор? — вздохнул Надав — будь я на месте Илая, предпочёл бы именно этот вариант как самый гуманный и в какой-то степени поэтичный. Даже, наверное, «спасибо» бы тебе сказал. Так что езжай домой, выспись, а утром поставь его перед фактом. Или же вообще ничего ему не говори, а лучше дай знать Охане, пока он не передумал и не послал к Кремеру своих самых весёлых ребят.  — И всё? — не выдержал Мирон — это твой совет — смириться и убить чуть ли не единственного близкого мне человека?!  — Не далее как позавчера — негромко ответил Надав — я тоже убил чуть ли не единственного близкого мне человека. Убил, чтобы сохранить жизнь тебе. Как ты думаешь, легко мне было сделать свой выбор? Мирон осекся. Ответить ему на это было нечего.  — Теперь ты понимаешь — тяжело продолжил Надав — почему я сейчас говорю тебе «нет»? Клянусь тебе, Шахар, ты словно какое-то проклятие за мои прошлые грехи. Я ведь до своих сорока лет никого не убивал, хотя и работал многие годы на твоего отчима. Полгода общения с тобой — и вот на моём счету уже две человеческие жизни, которые я прервал, чтобы спасти твою. Сколько ещё жертв ты от меня потребуешь?  — Я не прошу тебя никого убивать — сказал Мирон устало — всего лишь отвлечь Ави и Ицика…  — А если все пойдет не по плану? — требовательно спросил Надав — почему ты думаешь, что за тобой следят только эти двое? А если вас захватят, если ты опять попадёшь под удар? Что мне делать — смотреть, как тебя убивают у меня на глазах? Нет уж, я предпочитаю вариант Оханы: мертвого Илая и живого тебя. Пускай ты и помучаешься какое-то время после этого угрызениями совести, но это пройдет, поверь мне. Я тебе по собственному опыту это говорю. Так что повторю снова: рисковать своей жизнью я не готов, и твоей тоже. Не готов убить ещё кого-то ради спасения рядового Кремера. Не готов ни на что, даже взамен миллионов на оффшорах или твоих свидетельских показаний, которые мне сейчас как мёртвому припарки. Я помогал тебе, пока мог. Но это всё равно, что закапывать Большой каньон детской лопаткой. Никакие оффшоры такого не стоят.  — И что же ты собираешься дальше делать? — спросил Мирон сквозь ком в горле. Надав слегка улыбнулся:  — Ты ведь всегда мечтал о спокойной жизни. Считай, что я перенял твою мечту. Хочу жить спокойно и скучно, ходить по выходным на рыбалку и ждать, когда мимо проплывет труп моего врага. Чем не идеальная жизнь? Попробуй тоже как-нибудь.  — Подходящий ты момент для этого выбрал — только и смог выговорить Мирон. Он был уже слишком вымотан, чтобы хоть как-то реагировать на неприкрытый цинизм Гурина. На кухне наступила тишина.  — Знаешь — сказал Надав через некоторое время задумчиво, глядя в гущу в своей кружке, словно пытаясь прочесть там свое будущее — я давно собирался тебе кое-что сказать, но никак не было подходящего момента. Наверное, и сейчас не лучшее время, но кто знает, встретимся ли ещё… Он поднял глаза с кружки.  — Когда ты сидел напротив меня на допросе шестнадцать лет назад — сказал, чуть улыбаясь, и Мирон словно вживую увидел тот жаркий день, и молодого следователя, сидящего напротив — помнишь, солнце светило так, что даже кондиционер не помогал? Твои волосы от этого казались почти белыми. А я смотрел на тебя и гадал, какие они на ощупь: мягкие или жёсткие? Разумеется, я сразу тебя узнал после нашей первой встречи на КПП. И хотел в ту минуту только одного: чтобы когда-нибудь судьба свела бы нас опять. Не на КПП, не на допросе. Где-нибудь, как-нибудь, чтобы я мог запустить пальцы в твои волосы, и почувствовать, какие они на ощупь. Мягкие — или жёсткие. Мирон не ответил. По правде сказать, больше всего ему хотелось убраться отсюда. В запасе у него оставалось не так уж много времени, чтобы позволить себе предаться вечеру воспоминаний с этим человеком. Да и не такие то были воспоминания, чтобы приятно было бы что-то вспомнить.  — А самое забавное в этом всём знаешь что? — сказал Надав уже без улыбки — что мы с тобой так и остались на том долбаном КПП. И долбаный Илай Кремер, разумеется, всегда там же, возле тебя. Будь у меня возможность, я бы сам его своими руками грохнул и саламат***. Ведь это не Охана, а он держит тебя связанным по рукам и ногам. Ему-то хорошо: пока все остальные вокруг него жертвуют собой и своими близкими, он мирно плывет себе по течению — ведь в конечном итоге всё будет именно так, как захочет он. Мирон не ответил. К сожалению, он сейчас слишком хорошо понимал Надава. Хоть и не хотел понимать. Тот поднялся с места. Забрал пустую чашку — отнести на кухню. По пути машинально протянул руку, чтобы мимоходом провести ею по светлым волосам Мирона, как делал десятки раз, но, опомнившись, отдернул в последний момент.  — Езжай домой — сказал он тяжело — и не делай глупостей. Я не смогу спасать тебя вечно, Мирон. Как бы сам этого бы ни желал. И спасибо за четыре миллиона. Я не забуду.