Бухгалтер

Глава 62 Илая дома не оказалось. Мирон тщетно обошел все комнаты. Даже в кладовку, даже на антресоли заглянул. Во рту стало сухо и горько от тревоги. Сбежал Кремер — или Охана, не доверяя Мирону, решил взяться за дело не откладывая на потом? Мирон ещё раз проверил шкафы. Бегством не спасаются совсем налегке. Хотя бы паспорт тот взял бы с собой. Деньги, зарядку от телефона. Зубную щётку, наконец. Он прекрасно ориентировался в квартире Кремера, давно знал, где что лежит. Даже помнил, что старый армейский рюкзак с тегом их военной части всегда лежал в одном из углов на антресолях. Теперь рюкзака там не оказалось, паспорта Мирон тоже не нашел. Зато в ящике стола лежал включённый и полностью заряженный телефон Илая, что было вполне логично: в силу своей армейской специализации тот слишком хорошо знал, как легко отследить человека по любимому гаджету. Внезапно накатило невыразимое облегчение — хоть одна проблема с плеч долой, а ведь он настраивался на очередную битву упрямства против здравого смысла с Кремером. Теперь можно вернуться домой, переодеться, смыть с себя липкий пот сегодняшнего дня — и заняться наконец более насущными вопросами. И вместе с тем душу скребла лёгкая горечь. Как всё-таки быстро Илай поменял свое решение — и зачем только зря нервы трепал себе и ему? — Закончил наконец со своими важными делами, Шахар? Мирон резко обернулся. Позади него стоял человек, которого он никак не ожидал здесь встретить. Рауль Вакнин, вечный балагур. Бодрый и жизнерадостный адвокат Оханы. Руки в карманах, на лице — веселая ухмылка. Сейчас он походил на громадного, безобидного и смуглого младенца, но отчего-то у Мирона неприятно засосало под ложечкой. — Кремер сбежал — сказал он нейтральным голосом. Вакнин пожал плечами. — И меня это должно как-то волновать? Сбежал так сбежал… ты-то сам как? Мне тут уже передали благие новости, так что поздравляю молодого папашу! — Кто передал? — хмуро бросил Мирон. Плохо, подумал он. Чем больше людей в курсе, тем яснее маячило перед злосчастной Альмой клеймо, которого он так желал ей избежать. — Ави, кто ж ещё — ухмыльнулся Вакнин — он у нас тот ещё сплетник. Ладно, разболтались мы с тобой, а мне Охана уже третий раз звонил за последний час, требует тебя срочно к себе. — Я же у него совсем недавно был — возразил Мирон — что теперь? Сердце у него сжалось — потому что было уже понятно, что развязка близко. Илай сбежал, и Охана этого ему мне простит. А значит, всю злость, горе и гнев от потери Любы «кузен» выместит на нем, Мироне. И живым из этого ему точно не выбраться. Вакнин опять пожал плечами, словно не замечая его замешательства: — Думаешь, Сами мне что-то рассказывает? Для этого у него есть Ави, левая рука и правое ухо «дона Оханоне». Ладно, Шахар, некогда мне лясы с тобой точить, собирайся и поехали. Инстинкт самосохранения настоятельно советовал захуярить в Рауля чем-то тяжёлым и сбежать, но в этот момент в коридоре замаячил знакомый Мирону по резиденции амбал в черной майке, и он осознал, что свой шанс на побег окончательно упустил. На полпути стало ясно, что направляются они куда угодно, только не к Охане. Его посадили сзади с двумя охранниками, машина была небольшой, и он оказался стиснутым с обеих сторон, как жареная котлета между двумя булками в гамбургере. — Куда едем? — спросил Мирон без особой надежды на ответ. Внутренне он был готов закончить наконец эти дикие дни там же, где они начались — в темном безлюдном пардесе. Даже страха уже не осталось в нем ни капли. Ему никто не ответил. Рауль заворочался на своем сидении, негромко кашлянул, и в ту же секунду, словно повинуясь сигналу, на голову Мирона надели непроницаемый холщовый мешок. — Попробуешь снять — отключу тебя к хренам собачьим — тихо сказал ему на ухо один из охранников. Второй для верности тоже пробормотал что-то угрожающее. Дальше они ехали молча — слышались только вечный бубнеж радионовостей, гудки нетерпеливых машин на трассе, да прокуренное покашливание водителя. К концу поездки ноги затекли и ныли от усталости. Машина остановилась, водитель спросил что-то неразборчиво у Рауля, и тот тоже ответил совсем непонятно. Только сейчас Мирон сообразил, что говорили они сейчас на французском, или даже на марокканском. Оба языка он не знал совсем. Его вывели из машины и куда-то повели под руки, причем кружили и петляли так, что у него голова пошла кругом. Зачем, если у него все равно на голове все это время находился непроницаемый мешок, осталось для Мирона загадкой. Внезапно он споткнулся о какую-то ступеньку и чуть не упал. Кто-то дёрнул его за мешок вверх, и раздраженное «Enculé!» Вакнина. — Какого черта вы его туда тащите, здесь же есть лифт — прошипел тот сопровождающим. Тон у него совершенно изменился за последние полчаса. На нужном этаже открылась дверь одной из квартир, выпуская в подъезд запах сигаретного дыма, жареных овощей и свежеприготовленного черного кофе. Такие ароматы обычно раздавались из квартир с добропорядочными семьями, а не конспиративной хаты мафиозо. Мирон невольно сглотнул — он даже не мог вспомнить, когда в последний раз сегодня ел. Прямо в мешке его провели по длинному коридору, и неожиданно толкнули в одну из комнат. Дверь с лязгом захлопнулась — и запахи мгновенно исчезли. Мирону это сильно не понравилось — значит, он оказался в бронированной комнате с усиленной изоляцией. Его силой усадили на холодный и жёсткий стул, резко дернули за обе руки, и на запястьях вдруг что-то знакомо щёлкнуло. Под локтями он ощутил гладкую, слишком холодную для дерева или пластика столешницу, и внезапно накатил тошнотворный страх: именно так ощущался стол в камере для пыток полицейского участка. Мешок его теперь практически душил. В висках билась кровь, в ушах звенело так, будто в них лупили сотни концертных треугольников. В голове набирала силу пульсирующая боль — от голода, от жажды, от диких нервов и усталости последних дней. Он заставил себя не шевелиться — потому что в наручниках любые его действия были бесполезны. — Спасибо, Хези, дальше я сам — послышался голос Вакнина. Дверь лязгнула, закрываясь. Мешок содрали с головы одним резким движением. Мирон благодарно вдохнул полной грудью воздуха, приоткрыл глаза, щурясь от неприятного света флуоресцентной лампы. Вакнин сидел прямо перед ним чуть в тени. Стол оказался братом-близнецом того самого, из пыточной камеры. Узкий, с двумя прочными петлями по обе стороны, на которых крепились его наручники. Комната была практически полностью погружена в темноту, и только иссиня-белый флуоресцентный свет лампы светил Мирону прямо в глаза. Очевидно, полицейские и преступники черпали методы допросов из одного и того же источника. — Выпьешь чего-нибудь? — спросил Рауль светским тоном. — Воды. Рауль поднялся, отошёл куда-то в в дальний темный угол, чем-то там побулькал и вернулся обратно с картонным стаканом в руке. — Воду ты пока не заслужил — сказал он, прикладывая полный до самых краев стакан к губам Мирона — начнем с этого. Давай, Шахар. Залпом, как лекарство. В стакане оказался неразбавленный коньяк. Мирон мотнул головой, но Вакнин быстро и умело нажал ему на нос и горло. Обжигающая жидкость насильно устремилась вниз по глотке. Алкоголь всосался в организм мгновенно, к головной боли теперь добавился туман — и вдобавок ещё одна порция головной боли. Рауль удовлетворенно улыбнулся, глядя Мирону прямо в глаза. — А теперь, Шахар — сказал он, садясь обратно на свое место — давай поговорим о наших делах. Он вытащил из кармана пачку сигарет, положил перед собой. — Не против, если я закурю? — спросил дружелюбным тоном. — Против — хрипло ответил Мирон. Один бог знал, что станет с его башкой, если ко всему прочему добавится сигаретный дым в запертом и не проветриваемом помещении. Рауль, как ни странно, послушался, с видимым сожалением убрал ладонь с пачки. — Ну ладно. Перед тем, как мы начнем наш разговор — сказал он — у тебя, может, есть какие-то вопросы? Сейчас самое время их задать. — Ты легавый? — прямо спросил Мирон. В последнее время у него появилась сильнейшая неприязнь ко всем без исключения сотрудникам органов. — Нет — пожал плечами Вакнин — что ещё? — Куда ты меня привёз? Охана в курсе? — Соскучился по хозяину, что ли? — хмыкнул Рауль — привез я тебя на свою конспиративную квартиру. Охана, разумеется, ни о чем не знает… пока. Что-то вопросы у тебя больно заурядные. Даю тебе шанс задать ещё один, последний. — Чего тебе от меня надо, Вакнин? — спросил Мирон устало. Голова болела, глаза болели, коньяк словно вывернул наизнанку все нервные окончания, и он сейчас ненавидел сидящего перед ним человека лютой ненавистью — потому что было ясно, что тот специально довел его до этого состояния. Рауль всё-таки вытянул из пачки сигарет одну, закурил. Сизый дым устремился вверх, в пространство между ними. — Хорошо, давай по существу — согласился он — Я знаю, что у тебя есть доступ ко счетам Оханы. Мне нужен этот доступ. — Он давно успел сменить все пароли — пожал плечами Мирон — по крайней мере, если не совсем идиот. Он старался дышать ртом: дым словно придал головной боли второе дыхание. — Ты в этом уверен, или только предполагаешь? — спросил Рауль — потому что у меня на этот счёт другие сведения из проверенных источников. Пароли пока нетронуты. Но ты прав, он не идиот, и если мы не поторопимся, то я не получу своих денег, ты станешь мне совершенно бесполезен, и я тебя уничтожу — дабы ты не побежал стучать на меня своему хозяину. Мирон усмехнулся. Ещё один грозный тип на его голову, надо же. — Решил поиграть в серьезные игры, Вакнин? Не слишком ли поздно начал? Тот тоже усмехнулся: — А я, Мирон, никогда святым и не был. А начать никогда не поздно, лишь бы не кончить пулей во лбу. Мирон пожал плечами. Коньяк, вовсю гулявший в организме, убил напрочь контроль над языком и чувство опасности. Да и не боялся он этого типа. — От тебя за три метра несёт мелким рэкетиром — сказал он, чувствуя, как начинает заплетаться язык — был мелкий рекетир, стал мелким адвокатишкой. А теперь метишь в доны? Это ещё неизвестно, кто из нас закончит пулей во лбу. Вакнин откинулся на спинку стула, затянулся сигаретой. — Положим — согласился он — но не будем сейчас бередить прошлое и гадать о будущем. Вернёмся лучше к настоящему. Точнее, к ста восьмидесяти семи миллионам долларов. — Нет уж. Охана меня в два счета вычислит, вытащит из-под земли и будет убивать долго и мучительно. Ты против него, Вакнин, уж извини, полный тюфяк. — А ты всегда за того, кто сильнее, Мирон? — прищурился Вакнин. — Я всегда за то, чтобы подольше прожить — ответил Мирон сухо — и не верю, что продержишься и неделю против Оханы. Тот был явным психопатом ещё когда в подгузниках ходил. Уда в двадцать лет держал половину Рамле. А ты кто? Юрист, окей, мы поняли. Может даже неплохой юрист. Только зачем тебе лезть в эту грязь? Жить надоело? -До Сами и Уды мне пахать и пахать — согласился Рауль — что поделать, иногда приходится начинать с таким вот гандикапом. И ещё — он улыбнулся — у меня есть ты. — Я не собираюсь передавать тебе деньги Оханы — ответил Мирон, теряя терпение — хочешь меня укокошить за это, валяй. У меня такая мигрень, что я тебе за это даже спасибо скажу. Только давай поскорее. Рауль вздохнул, положил обе ладони на тускло-матовую столешницу. Пальцы у него были смуглые и неожиданно худые и длинные. — Знаешь, чем я занимался по молодости, Мирон? — сказал он наконец — насчёт мелкого рэкета ты угадал, молодец. Рэкетиром я был весьма паршивым, и совершенно этим не горжусь. Угодил за решетку в восемнадцать лет, встретил там Уду Шахара, а он из меня сделал человека, специалиста своего дела. Но потребовал сначала, чтобы я, когда выйду на волю, про рэкет забыл навсегда. — И кем же ты стал на воле? — без особого интереса спросил Мирон. — Его штатным палачом — ответил Рауль просто. На Мирона он не смотрел, вместо этого внимательно рассматривал собственные ладони. Наступило молчание. — У нас с тобой вся ночь впереди — нарушил наконец тишину Рауль — свое прошлое ремесло я помню хорошо, хоть и не скучаю по нему. Скажу больше того: я не люблю причинять людям лишние страдания без особой на то нужды. Я палач, а не садист. Бывший палач. Но… Мирон мрачно молчал. Большой разницы в этих понятиях он не видел. — Так что я оставлю тебя сейчас одного минут на десять, чтобы подумать и все взвесить — заключил Рауль — А потом ты ответишь, что решил. И оттуда мы будем двигаться дальше. В каком направлении — будет зависеть от твоего ответа. Согласишься — и долго я тебя здесь задерживать не стану. Тебя семья твоя ждёт, друзья, работа… Живи, пока живётся. Если же нет… Что ж, ночь нам тогда предстоит нелёгкая. И мы, думаю, многое и новое друг о друге узнаем. Согласен? Ответом ему было все то же молчание. Рауль опять вздохнул. Потушил окурок сигареты прямо о столешницу, потом поднялся и аккуратно отнес и выбросил его в мусорное ведро возле стены. — Подумай — сказал он негромко и направился к выходу. Мирон устало опустил голову на прикованные к столу руки. — Пиздец — прошептал он едва слышно. Железная столешница под его дыханием на миг помутнела, потом очистилась, и в тускло-матовом отражении Мирон увидел себя — с отросшей щетиной, усталыми глазами и новой сединой в волосах. — Ну, так что ты решил? — спросил Вакнин, вновь присаживаясь на неудобный железный стул и закуривая — десять минут прошло. Подумал? Хорошо всё взвесил? Мирон пожал плечами. — Я бы на твоём месте долго не тянул — сказал Вакнин флегматично — серьезно, Шахар, отстреляйся уже и езжай домой, к родным и близким. Душ прими, наконец. А то от тебя нехило воняет. — А ты? — спросил Мирон ему в тон — не надоело играть в гестапо? Дома жена ждёт, дети, а ты здесь дышишь запахом моих подмышек. Рауль хохотнул: — Пытаешься нащупать мои больные точки? Смею тебя разочаровать: я холост и бездетен. Но прекрасно понимаю, что это такое — иметь близких и зависимых от тебя людей. Это бесконечный страх и вечная уязвимость. Знающий свою работу мастер может сделать из женского тела освеженный кусок мяса за каких-то сорок минут. А из детского… — Хватит — резко прервал его Мирон. Рауль пожал плечами: — Вот видишь, я прав. У тебя слишком много болевых точек. Как думаешь, чего мне стоит привезти сюда твою женщину и ребенка и слегка над ними «поработать»? Ммм? — Валяй — ровно ответил Мирон, хотя внутри него все заледенело от ужаса при этих словах — только в этом случае денег Оханы ты точно не увидишь никогда. А я, если выберусь отсюда, сдам тебя ему с потрохами. Рауль слегка приподнял бровь: — Звучит соблазнительно. Значит, если я буду пай-мальчиком, то получу от тебя все, что захочу? — А ты можешь гарантировать безопасность для меня? — не выдержал Мирон, хотя обещал себе до этого не вступать в торг с негодяем — для моего ребенка, его матери, моих друзей? Я хочу вывезти их заграницу и сам уехать. Отмени мой ордер о невыезде, дай мне билеты на всех и двадцать четыре часа на сборы. Как только мы оказываемся в безопасности, ты получаешь все пароли и коды. Рауль задумчиво потёр подбородок. — Боюсь, что это невыполнимо — произнес он наконец с сожалением — Если я начну двигать фигурами на доске во всех направлениях, как ты меня просишь, это привлечет внимание Оханы. Пока что у него проблем хватает, но и за пешками с твоей стороны он следит достаточно бдительно. Особенно за твоим синеглазым любовником. Илаем, или как там его. — С чего ты взял… — Так ты почти не шифруешься, Шахар — прервал его Рауль — кому надо, тот все заметил, но держит рот на замке. Не боишься, что и другие узнают? Сам знаешь, как у нас к таким как ты относятся. — Кто тебе донес? — мрачно спросил Мирон. Замок у кого-то, очевидно, не слишком прочно закрывался на рту. — Какая тебе разница? Пока что, на твое счастье, об этом маленьком секрете знаем только ты да я, да ещё пара человек. Охана дальше носа своего ничего не видит, а Уда, думаю, что-то подозревал, но закрывал на это глаза. Удивительно, как много он тебе прощал, Шахар. Наверное, на самом деле тебя любил по-своему. Мирон мысленно пытался вычислить доносчика. Кто-то из телохранителей? Надав? Нет, не мог это быть Надав. Или… мог? — Знаешь что? Мне-то по большому счету плевать на твои предпочтения — Вакнин вытянул из пачки новую сигарету, закурил и продолжил — Я не святой, не человек строгих взглядов, как Уда, и не живу по понятиям, как Охана. На моём веку я много чего перепробовал, но хотя бы не вел себя как полный идиот. А как ты думаешь, что скажут остальные, когда узнают? Охана и толерантность — понятия взаимоисключающие. Его люди тоже любовью к педерастам не отличаются. Мирон едва не рассмеялся. Вакнин всерьез шантажирует его подобной херней? — Что ж — ответил он равнодушно — надо же чем-то жертвовать, так лучше уж подмоченной репутацией. Мои условия ты слышал, повторять не стану. Вакнин пару секунд сидел неподвижно. Потом откинулся на стуле. — Тяжело с тобой, Шахар — сказал он с тяжёлым вздохом — ведь мы оба знаем, что рано или поздно ты мне все расскажешь. Пощади себя и меня, и наше с тобой время, дай мне доступ ко счетам и ложись спать. Два часа ночи на дворе. Мирон не ответил. — Что ж, я тебя услышал — уже совсем без улыбки сказал Вакнин — видимо, пришло нам время перейти от теории к практике. Погоди, я скоро вернусь. В этот раз Вакнин возвратился не с пустыми руками. В руках он держал небольшой коричневый «врачебный» саквояж. Поймал взгляд Мирона и усмехнулся одними губами: — Сейчас мы с тобой надолго выйдем из зоны комфорта, Шахар. Хочешь что-то сказать перед тем, как мы приступим? Мирон только головой покачал, боясь, что голос его подведёт. По коже его на затылке и спине пробегали противные мурашки. Он ещё слишком хорошо помнил предыдущий раз в полицейском участке. Захотелось малодушно согласиться на все требования Вакнина немедленно. Сдерживало его только осознание, что в этом случае жертв окажется куда больше. Рауль уже открыл саквояж, и теперь методично вытаскивал из него на стол блестящие и временами незнакомые Мирону инструменты. Хотя нет, один он все же узнал — вспомнил такой же в лапах незабвенного полицейского палача, Арика Лугасси. И замер на месте, чувствуя себя кроликом в тесных объятиях голодной анаконды. — Боюсь — сухо сказал Рауль, наконец отрывая взгляд от своего «инвентаря» — что мое терпение оказалось небезграничным. И молчание я в качестве ответа принять не могу. Впрочем, у нас с тобой ещё есть время прийти к разумному компромиссу. Пожалуй, приступим. Несмотря на поздний час, Рауль совершенно не спешил. — Что же ты такой упрямый, Шахар — сказал он, сосредоточенно, как учёный, наблюдая за реакцией Мирона, когда они только-только «приступили» — и ради чего оно, это упрямство? Капитал своего хозяина охраняешь, что ли? Ты же его ненавидишь, этого Охану. Думаешь, я не знаю? Все знают. Я даже не представлял, что с тобой так сложно окажется. По логике вещей, ты сам мне предложить должен был эти деньги, лишь бы я согласился избавить мир от Сами Оханы. Так чего же теперь артачишься? Мы ведь оба не хотим того, что сейчас здесь произойдет. Я прав? — Прав — севшим голосом ответил Мирон — и я не против дать тебе то, что тебе нужно. Но сначала сделай то, что нужно мне. — Но ведь я тебе уже объяснил — мягко напомнил Рауль, откладывая в сторону инструмент — это невозможно. Я пока не в том положении, чтобы спасать чужих людей, мне бы самому в живых остаться. Но если мы продолжим действовать так, как этого хочу я, у меня будут все шансы его уничтожить первым. Не прямо сейчас, конечно, но достаточно скоро. Понимаешь, Мирон? Если у меня будут деньги, я смогу заняться Оханой в ближайшее время. Нанять нужных людей. Подкупить его собственных людей. Без денег это невозможно. Такой ответ тебя устраивает? — Только вот о потере миллионов Охана узнает не «достаточно скоро», а в течение пятнадцати минут после проведения транзакции — ответил Мирон сквозь зубы — и сделает все, чтобы добраться до меня и заставить эти деньги вернуть. Я знаю его методы слишком хорошо, Вакнин. Я помогу тебе — после того, как мои близкие окажутся в безопасности. Но не раньше. — Я тебе, кажется, уже трижды объяснил, почему это невозможно — устало ответил Рауль — ты ведь умный человек, Мирон. Пойми и прими, что это единственный возможный ответ, который я могу тебе дать в настоящий момент. — Аналогично — пожал плечами Мирон. Рауль невесело усмехнулся: — Что ж, как говорится, нашла коса на камень Надеюсь, что я все же смогу тебя убедить — всеми доступными мне способами. Уж прости меня заранее. *** Мирон почти сполз под стол — телу не хватало сил, чтобы удерживаться в сидячем положении. Удерживали его только закреплённые по обе стороны стола наручники. Руки тряслись, как у древнего старика, и стальные браслеты на запястьях слегка позвякивали о железную поверхность стола, издавая тихий мелодичный звон. Я хочу умереть, подумал он, и эта мысль укоренилась в его голове, выдавив, как кукушонок из гнезда, все остальные. Сейчас в его мыслях не осталось ни Илая, ни новорожденного ребенка. По правде сказать, сейчас он при всём желании не мог даже вспомнить имя этого ребенка. Нет, его не резали на части, не нанесли никакого непоправимого ущерба. Видимо, Вакнину он был нужен целым и невредимым. Но и без того, оказывается, существовало слишком много способов погрузить человека в океан физической боли. Саднило сорванное горло. Саднила красная странгуляционная борозда на шее — не только Арик Лугасси практиковал этот жестокий метод. Болели суставы, жилы и кости. Болели лёгкие, глаза, кожа. Болело всё. Если в эту минуту перед ним бы поставили ноутбук, он не медлил бы ни секунды. Рауль мог бы выйти из этой комнаты через час долларовым мультимиллионером. Но тот отчего-то не спешил, словно совершенно забыл, зачем это все затевалось изначально. Тщательно протирал мягкой тряпкой свои блестящие инструменты, педантично рассовывал и раскладывал по различным отделениям. На Мирона он даже не смотрел. Закончив, отошёл к раковине, чтобы помыть руки, как Понтий Пилат после допроса. — Я и забыл… — начал было Рауль, но голос его дал петуха, он сделал короткую паузу, а потом уже обычным голосом продолжил: — Я и забыл, почему прекратил своё хобби, Шахар. Да спасибо, ты мне напомнил. Слишком легко на это подсесть. И слишком трудно удержаться от непоправимого. Он подсел за стол, аккуратно взял забинтованную ладонь Мирона в свою. — Болит? — спросил тихо. Перед глазами Мирона пронеслось чудесное видение: вот он вырывает с корнем из столешницы крепкие петли для крепления наручников. Вот, как дикий зверь, взлетает в прыжке над Раулем, валит его на твердый пол, и перегрызает тому глотку — кожу, мышцы, сонную артерию. А потом любуется, как в считанные секунды вырывается вместе с фонтаном крови из того жизнь и испаряется в затхлом воздухе этой камеры. Он прикрыл глаза. От удушья в глазах двоилось и помутнело. Голова закружилась, словно её раза два прокрутили вокруг собственной оси и отпустили самой возвращаться в исходное положение. До него не сразу дошло, что Вакнин поглаживает его истерзанные пальцы сквозь густо наложенные бинты. Ненавязчиво, аккуратно. А когда дошло, стало совсем уж жутко и отвратно — настолько, что горло перехватила судорога, и его вырвало пустой горькой желчью прямо на стол. Вакнин даже бровью не повел. Неторопливо раскрутил рулон бумажного полотенца, насухо протер ярко-желтую лужу на столешнице, смахнул использованную бумагу вниз, на пол. — А ты умеешь вытаскивать из людей на свет худшие стороны их души — негромко сказал он — мне об этом, конечно, рассказали наши общие знакомые, но я теперь и сам убедился. Что же ты за зверь такой диковинный? Мне не на тебя — на себя сейчас смотреть противно. Посмотри, до чего ты меня довел… Он поднялся, с упрёком глядя на Мирона. Если бы оставались хоть какие-то силы, тот, наверное, сейчас бы рассмеялся. Но сил не было, и он только тупо смотрел, как палач молча подбирает свой саквояж, а потом отходит к двери и стучит в нее, подзывая тюремщиков. Через какое-то время в камеру явился тот самый смутно знакомый охранник. Загнал Мирона в душевую кабину в дальнем углу комнаты, а потом продезинфицировал и перебинтовал все, что подлежало обработке. Расстегнул один из наручников, освободив руку. Протянул Мирону полную бутылку воды и две капсулы чего-то болеутоляющего. Напоследок заставил принять ещё какую-то таблетку, пробурчав: «антибиотик, на всякий случай». Мирон безучастно принимал все манипуляции. Понимал, что это далеко не конец, а всего лишь интерлюдия. Что надо поспать, чтобы хоть немного восстановиться перед следующим раундом Наконец измотанное тело сдалось химии, боль чуть-чуть утихла — кажется, он всё-таки задремал.