Бухгалтер

Глава 65 Илая унесли двое солдат, едва лишь минул назначенный час. Один бросил на Мирона быстрый взгляд и сразу же отвел глаза. Второй старательно избегал даже голову поворачивать в его сторону. Никто не удосужился убрать жуткую мутную лужу с пола, и Мирон после их ухода пересел спиной к ней, уткнувшись лбом в стену. Не слишком это, правда, помогало. Тяжёлый запах крови, пороха и чего-то ещё страшного одержал комнату как злой дух, пропитал собой всю его одежду, кожу и волосы. Слишком часто за последние дни он дышал этим запахом. И ещё на руках его — в прямом смысле — теперь была кровь самого близкого ему человека. Мирон, пошатываясь, добрался до крана, долго мыл и тёр руки под холодной, немного желтоватой водой. Куда дольше, чем требовалось для того, чтобы смыть с кожи запекшуюся кровь — хотя понимал, что это бесполезно. Машинально сунул руки в карманы куртки, желая найти их чем-то высушить. И наткнулся на маленький блистер в правом кармане. Достал, тупо уставился на две синие таблетки Валиума. А ведь всего часом раньше — и последние минуты жизни Илая оказались бы хоть немного спокойнее, подумал он с мучительным стыдом. Уронил таблетки в низкий железный унитаз в углу и нажал кнопку, сливая воду. В какой-то момент захотелось нырнуть вслед за ними внутрь, подобно тому парню из «Трайнспоттинга», и он на всякий случай слил воду повторно. Вернулся к облюбованному месту у стены, уселся на пол — теперь спиной к стене, не сводя взгляда с темной жидкости на полу, точно наказывал этим самого себя. Он и сам не знал, чего ждёт. С Оханы сталось бы приказать убить его, запытать до смерти, или даже привести в эту клетку ещё одну безвинную жертву и повторить фокус с пистолетом. Следующая пуля отправляется мне прямо в голову — подумал он уже безо всякого страха — иначе в эту игру можно играть бесконечно. Он попытался вспомнить Илая живым — и не смог, точно все воспоминания утонули в этой проклятой луже на полу. Остекленелые глаза, стук мертвого тела об пол — опять и опять. Дверь медленно открылась, на пороге замаячил силуэт какого-то незнакомого охранника. — На выход, Шахар. Мирон не пошевелился. — Тебе особое приглашение требуется, твоя честь? — насмешливо спросил охранник — давай, ялла, шевелись уже. Мирон с трудом поднялся, почти не чуя под собой затекших ног. Постарался обойти лужу, но, кажется, всё-таки неловко шагнул в один из незаметных потеков-щупалец: под ногой что-то тошнотворно хлюпнуло. — Тебя ещё долго ждать? — теперь уже раздраженно спросил стражник — давай, мне ещё детей забирать из продлёнки. Мирон послушно шагнул через порог. Дверь за его спиной с грохотом захлопнулась, а в затылок сразу же уперся твердый ствол пистолета. Как предсказуемо, подумал он с отвращением, и не ощутил ничего — ни страха, ни сожаления, ни жалости к самому себе. — Последнее желание? — осведомились сзади. — Чтоб ты сдох. Щёлкнул затвор, что-то тихо клацнуло — и на том всё закончилось. — У тебя осечка — сказал Мирон, не оборачиваясь — передерни, не позорься. Послышался издевательский смешок: — Пиф-паф, сукин сын. Считай, что тебе сегодня повезло. Давай, шевели копытами, босс тебя ждёт. Через пару минут он опять оказался на исходной позиции, где все начиналось: в светлой и чистой кухне Хедвы. Здесь же находился Охана, как будто так и просидел здесь весь день возле окна, почитывая газету. Но вот он поднял голову, и Мирон понял: его подозрения по поводу скрытой камеры оказались совершенно оправданными. Потому что тот смотрел с настолько нескрываемым злорадством и удовлетворением, что у Мирона не осталось и тени сомнения: Охана видел всё. — Садись — приказал тот. Мирон не шевельнулся. — Я сказал: сядь. — С тобой я за один стол больше в жизни не сяду — тихо произнес Мирон — лучше уж сдохну. Охана насмешливо дёрнул уголком рта. — Какой ты, оказывается, принципиальный. Что ж, тогда разговор будет короткий. Мы квиты, Шахар. Не ожидал, что ты окажешься пидором, но так даже лучше: теперь я точно убедился, что наши потери равнозначны. И это меня радует. — Уверен, что радует? — ядовито сказал Мирон — Чему ты радуешься, Охана? Ты потерял Любу, я — Илая. Ни один из нас не приобрёл ничего, кроме персонального места в аду. — Радуюсь, что ты теперь чувствуешь то же, что и я — зло ответил Сами — каково это — собственными руками убить любимого человека, а? — Я тоже любил Любу, идиот — глухо проговорил Мирон — хоть и не понимал, что она нашла в таком, как ты. Охана отложил газету в сторону. Внимательно посмотрел на Мирона, с горечью усмехнулся. — Что ж, приятно, что ты наконец нашел смелости в этом признаться — сказал он наконец — Что-то в этом роде я подозревал. И знаешь что? Тогда я отомщен вдвойне. — Что ты сделаешь с телом Илая? — прервал его Мирон. Злорадство Оханы стало для него уже практически непереносимым, как смрадный дух гнилого мяса в тесной комнате. — Обставим как самоубийство — равнодушно ответил тот — думаю, хорошо знающих его людей это мало удивит. — А ты откуда… — У меня было достаточно времени, чтобы собрать на твоего дружка приличное досье, Шахар. Ещё с тех пор, как он заявился прямо сюда, к Уде… впрочем, вряд ли тебе это интересно. Мирон вспомнил слова Ави. — Это правда? — спросил он угрюмо — Илай требовал смерти Надава? — Правда, правда — «утешил» его Охана — и правильно требовал, ты так не считаешь? Я бы поступил точно так же. Врагов надо добивать, а не жалеть. — Он — не ты. — Никто из нас не святой, Шахар. Да и ты сам тоже не святой, как бы ни пытался им казаться. А знаешь — усмехнулся Охана — я ведь осенью на полном серьёзе готов был сделать из тебя своего равного партнёра по бизнесу. Может, это присутствие Любы на тебя благотворно воздействовало, но ты мне тогда даже почти начал нравиться. Я тебя почти что братом своим начал считать, Мирон. А теперь мне уже плевать, что с тобой будет. Хочешь влачить существование законопослушного обывателя — влачи. Только обратно ко мне не просись, не приму. — Ты психопат, Охана — сказал Мирон устало — я только что убил родного мне человека исключительно по твоему капризу и по твоей вине. О каком возвращении может идти речь? Мне на тебя смотреть мерзко, я с тобой одним воздухом дышать не могу… Охана махнул рукой: — Господи, сколько пафоса. Заткнись уже и вали домой. Тебе скоро позвонят для опознания трупа, лучше на всякий случай подготовь приличное алиби… впрочем, об этом можешь не беспокоиться. Твоя охрана обо всем позаботится заранее, как и об уликах, и об отпечатках на пистолете. Сам ты только напортачишь, так что молчи и хотя бы не мешай им делать свое дело. — Позаботятся, говоришь — невесело усмехнулся Мирон — понятно. Охеае закатил глаза: — У меня нет намерений сажать тебя за решетку, Шахар. Ты и на свободе достаточно причиняешь неприятностей, в тюрьме за тобой потребуется двойной пригляд. Езжай домой, смой с себя кровь, одежду отдай Ави, он всё за тебя сделает. И сгинь с глаз моих. Я хочу наконец-то оплакать Любу без твоего поганого присутствия в моей жизни. И Охана тяжело поднялся с места, давая понять, что аудиенция окончена. По пути к машине Мирон вновь увидел Лугасси — теперь уже на парковке. Тот в этот момент садился в свой большой семейный автомобиль, на заднем сидении которого виднелись три детских кресла. Увидев Мирона, Лугасси ухмыльнулся и прикоснулся ко лбу двумя пальцами, словно отдавая честь. — Не глазей по сторонам, Шахар — нервно проворчал сопровождавший его Ави — садись уже в машину, ради бога. Дел невпроворот, теперь ещё и с тобой возиться. Или тебе хочется, чтобы тебя до дома подкинул Арик, а не я? Так сразу и скажи, а я возьму отгул на сегодня. Мирон поспешно уселся позади. Дважды повторять ему не пришлось. Добравшись дома до ванной комнаты, он некоторое время тупо созерцал себя в зеркале. Шея, челюсть и даже правая щека оказались измазанными кровью. Даже воротник белой майки под курткой был коричнево-багровым от запекшейся крови. Да и сама куртка, хоть и черная, много чего нехорошего намекала одним своим видом. Он стянул с себя майку. Отдавать Ави такую улику даже вопроса не стояло — как и выбрасывать. И Мирон, поколебавшись, спрятал ее в одном из пустых ящиков в спальном шкафу. Пусть хоть какая-то память останется от Илая. Бросил куртку в стиральную машину на самый долгий режим. Принял душ, смывая с себя остатки крови и много чего другого, переоделся. А потом сделал то, что должен был сделать уже давно: включил компьютер и на свой страх и риск зашёл по очереди на все счета Оханы. Как и ожидалось, везде царили нищета и запустение, если не считать скромной десятки на каждом свете — видимо, чтобы оставались активными. Как экстренно выводить большие суммы в течение одного рабочего дня на оффшоры, они с Мироном проверили ещё осенью. Охана всегда легко и быстро усваивал новые навыки. Следующие несколько часов он бесцельно бродил по дому, не в силах заняться ничем особенным. Поставил телефон на зарядку, чтобы не пропустить звонок из морга. Выпил стакан воды, жалея, что дома не найдется ничего покрепче. В прошлом отвлечься всегда помогала работа. Спад у Илая, насмешливый шёпот коллег за спиной, очередная «комбина» Габи — все можно было пережить, спрятавшись внутри механической работы с числами. Сейчас же, например, можно было заняться своими рабочими делами: подготовить резюме для поиска нового места, начать рассылать заявки на новые вакансии, и заодно положить увольнительное письмо на стол начальству — Бернарду и Ила… Он резко остановился. Только сейчас до него по-настоящему дошло, что Илая больше нет. Что увольнительное письмо на стол класть некому, что Илай мертв, бесповоротно и навсегда — целиком и полностью по его, Мирона, вине. И что работой, как раньше, ничего не исправить. Его самый верный защитный механизм поломался — теперь уже навсегда. Он плакал беззвучно. Его словно разом лишили жизненных сил, и он опустился прямо на пол, почти придавленный невыносимой тяжестью вины и скорби. Только теперь ему ясно стало значение слова «осиротеть». Именно так ощущалась жизнь без присутствия в ней Илая. Как же жаль, что слишком поздно он это осознал. В квартире стемнело, и Мирон включил свет. Оказывается, можно потерять целый день, просто глядя в одну точку. Ни о чем не думая, даже почти не шевелясь. Подключил телефон к зарядке — скорее по привычке, чем по нужде. Про еду он сейчас даже думать не мог — в носу до сих пор ощущался запах пиццы, смешанный с кровью и оружейным маслом. Мысленно он добавил пиццу в пожизненный черный список продуктов. Зазвонил телефон — резко и зло Звонили с неопределяемого номера, а значит, Илая уже нашли. Он неслышно выдохнул и поднял трубку. — Мирон Шахар? — Слушаю. — Ваш номер телефона записан в качестве экстренного контакта у некоего Илая Кремера. Вам он знаком? — Знаком — ответил Мирон, с усилием вслушиваясь в бесстрастный голос на другом конце — …Я приеду, да, конечно. Диктуйте адрес. Он на автомате выслушал инструкции полицейского, на автомате спустился вниз, где его уже ждал в машине вечный и непонятно каким образом бодрый Ави. На автомате повязал вокруг шеи шарф, протянутый охранником — странгуляционная борозда в больнице вызвала бы слишком много ненужных вопросов. На автомате добрался до стен морга, куда перевезли Илая. Подписал какие-то документы — кажется, извещение о том, что дело закрыто за отсутствием состава преступления. Его должна была удивить такая спешка полицейских закрыть дело — но он уже ничему не удивлялся. Внезапно оказалось, что Бернард тоже здесь. — Вызвали — сказал он хмуро на невысказанный вопрос Мирона — вокруг тебя в последнее время слишком много трупов, Шахар. Уверен, что не убиваешь их всех сам? У Мирона аж дух перехватило от этой нечаянной проницательности. По счастью, Бернард понял его замешательство неправильно, поспешно поднял ладони: — Извини, я глупость сморозил. Но согласись, это какое-то проклятие, совпадением такое точно даже не назовешь. — Ты знаешь, из какой я семьи — ответил Мирон сухо — по всей стране сейчас происходят мафиозные разборки, и у нас, и у двоюродных братьев. Любе просто не повезло оказаться в группе риска, а Илай… — он запнулся, и закончил с горечью — он тоже был в группе риска. — Да — неприязненно сказал Бернард — до сих пор не могу понять, как она могла связаться с этим козлом в законе. Но Илай… Мы потеряли двоих здоровых молодых людей за одну неделю. Что мне завтра говорить нашим сотрудникам? Что мне им говорить, Шахар? Бернард отвернулся. Вытер глаза ладонью, покачал головой, не оборачиваясь. — Иди разбирайся с коронером. Я пока поговорю с агентом из Хевры Кадиши. И закончим поскорее с этим… Голос его прервался, и он замолк. — Я обзвоню остальных — с усилием сказал Мирон, хотя видит бог, ему совершенно не хотелось никому звонить. Подумал, что лучше всех это сделал бы Илай, который каждому сотруднику нашел бы правильные слова утешения и сочувствия. Бернард прав: что он может им сказать? — Звони — устало ответил Бернард — я тебе позже сообщу о времени похорон. Где его родители лежат, хотя бы можешь вспомнить? Закончив с бюрократией, они оба вышли на улицу. После теплого дня вечер казался особо холодным и промозглым. — Я давно знал, что Илай — Бернард помедлил, потом аккуратно сказал — нездоров. Он как-то мне признался, что много лет страдает биполярным расстройством, и что ты… Что я могу сказать — вам обоим нелегко приходилось все эти годы. — Да — тускло ответил Мирон — непросто. Бернард вздохнул. Осторожно тронул его за плечо. — Не вини себя, Шахар. Кому надо, тот найдет способ, хоть круглосуточно за ним ходи по пятам. Ты не виноват, запомни это. Мирон подумал, что в эту минуту с большим удовольствием выпустил бы пулю начальнику в лоб, только бы тот наконец заткнулся и оставил его в покое. — Вот не могу понять понять, где он нашел то оружие? — продолжил тем временем Бернард, поднимая повыше воротник дорогого пальто — Судмедэксперт мне сообщил по секрету, что пистолету, из которого тот себя застрелил, было лет двадцать, не меньше. Да и пистолет очень интересный: «Магнум», который ещё в начале двухтысячных спёрли из армейской оружейной. Помнишь ту нашумевшую историю в газетах? Интересно, где Илай мог его достать? — А мне совершенно неинтересно — пробормотал Мирон. Нашел глазами Ави и сделал знак, подзывая того к себе. — Мне надо идти — сказал он, не глядя в сторону Бернарда — скинь мне время похорон, когда договоришься с равом, а я сообщу всем остальным. Бернард хотел, кажется, ещё что-то добавить, но к ним уже подходил Ави, и он осекся: когда было надо, охранник мог выглядеть весьма недружелюбно. В машине Ави сказал: — Я совсем запамятовал, Шахар. Напомни вытащить кое-что из багажника, а то я уже второй раз забываю тебе передать. Мирон спросил, не поворачиваясь: — Сколько человек ты убил в своей жизни, Ави? Ави помолчал — видимо, считал. — Девять — сказал наконец. Помолчал ещё, и добавил: — Хочешь правду? После первого становится намного легче. — Для таких, как ты, может быть — пробормотал Мирон. — А чем я от тебя отличаюсь? — возразил Ави, выруливая на междугороднюю трассу — я не псих, не садист, не социопат. Просто жизнь так повернулась, и не всегда у меня имелся выбор. Уж кому как не тебе знать, как это бывает. Убивать я не люблю, но, как уже сказал, после первого становится легче. Понимаешь, — он усмехнулся, мельком бросив взгляд на Мирона — что все не так уж и страшно. И это, наверное, страшнее всего, подумал Мирон, глядя на блестящие, как хрусталь, капли дождя на боковом стекле. Возле дома Ави вышел из машины, открыл багажник и вытащил большую картонную коробку. — Подарок-сюрприз на память — сказал нейтральным тоном — от Оханы. — Что там? — спросил Мирон, не торопясь притрагиваться к коробке. Он всегда ненавидел сюрпризы. — А я знаю? Дома посмотришь и разберёшься. Давай, бери уже. — Кто будет в моей охране кроме тебя? — спросил Мирон, неохотно принимая ношу. Что-то в ее весе было слишком ему знакомым. — Посмотрим. Пока что желающих немного — ухмыльнулся Ави — хотя, может когда наконец поймут, какая это халява, в очередь выстроятся. Тебя легко охранять: никому, кроме Оханы, ты не нужен, и слава богу, что так. Ялла, Шахар, вали уже домой. Завтра поговорим. Дома Мирон открыл коробку. Вытащил на свет божий знакомую ему черную потрепанную сумку для ноутбука. И до боли знакомый потрёпанный ноутбук — собственность покойного отчима. Включил с замиранием сердца — а вдруг? И провел весь следующий час, безуспешно пытаясь вывести правильный пароль. Потом осознал, что ноутбук к этому времени скорее всего давно уже отформатирован до заводских настроек, и смысла возиться с ним нет никакого. Просто ещё одна «шуточка» Оханы. Наверное, тот решил таким оригинальным способом отвлечь его от тяжёлых мыслей. Мирон сунул ноутбук туда же, где лежала окропленная кровью Илая майка. Подумал, что собрал нехилый компромат на себя в одном ящике — хотя бы от окровавленной тряпки следовало избавиться как можно скорее. А потом он вспомнил свое необдуманное обещание Бернарду обзвонить «магеллановцев», и внутри все похолодело от предстоящего ужаса. Чем он думал, вызываясь на подобное? Иначе как помутнением рассудка он это объяснить не мог. И теперь ему предстоит сообщить о безвременной смерти человека, которого он же и убил. Людям, которые если не любили — то хотя бы уважали Илая. Общались с ним каждый день, обедали с ним, смеялись над его шутками. Если он мог бы — отказался бы. Но Бернард, Мирон понимал это, уже взял на себя все хлопоты по поводу похорон. А в самой компании было не так уж много людей, которым можно было бы делегировать этот ужас. Захава уже вышла в декрет, а кроме нее никто не подписывался на такие обязанности. Не Михаэля же просить, в самом деле. Все прошло ещё хуже, чем он ожидал. Никто не хотел принимать этих новостей, никто не был готов просто ответить: понятно, буду завтра на месте — что было, разумеется, вполне объяснимо, но Мирону от этого легче не стало. Бесчетное количество раз он услышал: «он не мог, это неправда, и не мог такой жизнерадостный и полный энергии человек, как Илай, покончить жизнь самоубийством». Да, думал, вяло утешая очередного ошеломленного сотрудника, да, ты прав, и ты права, но тем не менее, всей правды вы никогда не узнаете. А если бы знали, что сказали бы мне сейчас? Но он упорно шел по списку — без перерывов и передышек. Час был поздний, откладывать подобное на потом было невозможно. Как ни странно, были и те, кто поверил в самоубийство безоговорочно. Когда после долгих колебаний Мирон позвонил Захаве, которая никогда бы не простила, если бы он не сообщил ей вместе с остальными, та даже не удивилась: — Рано или поздно этим должно было закончиться — сказала она надломленным голосом — бедный мальчик. Но он отмучался, после стольких-то лет. — Ты знала?.. — Я слишком многое про всех наших сотрудников знаю, Мирон. Но с ним это другое, это личное. Мой отец страдал биполярным расстройством, погиб совсем молодым… Точно так же, как и наш Илай. И я… Я много лет так старалась…чтобы он… Она всхлипнула, а потом разрыдалась — громко, хрипло, в полный голос. — Я тебе попозже… — Мирон не договорил и поспешно дал отбой. Перевел дух, перечеркнул имя Захавы в списке. И набрал последний, самый про́клятый номер на сегодня. — Где ты шляешься? — были первые слова Ариэль после двухдневной разлуки — ты ведь обещал помогать мне, Мирон! Я тебе вчера весь день звонила. Почему ты отключаешь телефон, когда у тебя новорожденный ребенок? Ее голос кипел от ярости, и она почти не расслышала его слов: — Илай умер, Ариэль. Илай погиб. — А мне плевать… Что?! Рыдания ее были ещё горше, чем Захавы — та оплакивала своего отца, а Ариэль — свою несбывшуюся любовь, свое неслучившееся счастье. Потому что, к сожалению, влюбленность ее в Илая не исчезла даже после рождения ребенка от другого мужчины. Завершив и этот разговор, Мирон с отвращением отшвырнул телефон в сторону. Лег в постель — час был поздний. И немедленно пожалел об этом — потому что перед внутренним взором возникли последние секунды жизни Илая. Грустная улыбка — и фонтанчик темной тошнотворной крови, выбитый пулей из его головы. Опять и опять. Опять и опять. Мирон рывком поднялся: он вспомнил, что в одном из ящиков буфета стоит полная бутылка водки, принесенная когда-то в лучшие дни Гуриным. Из горла водку Мирон пить не умел — но из стакана она пошла неожиданно легко. Он опустошил половину, поставил остальное в холодильник и лег, чувствуя, как в голове уже начали летать «вертолётики». Так и спиться недолго, подумал он отстранённо, а потом его разом выбило из реальности в сон без сновидений.