***
Антону нужны деньги — на сигареты, на продукты (мама часто забывает позаботиться об этом аспекте их жизни), на банальное «хочу шоколадку»… А ещё Антону — шестнадцать, хотя скоро уже будет семнадцать, и найти для себя работу по возможностям в сравнительно небольшом городе, особенно на его окраине — занятие повышенного уровня сложности, со звёздочкой, как в учебнике по алгебре. Он шатается по улицам в поисках объявлений о помощи, оставляет свои, написанные от руки, с номером телефона, спрашивает знакомых о возможных вариантах. Пару раз, будучи ещё младше на два года, пытался стать местным частным детективом и искал сбежавших питомцев, объявления о которых висели в каждом дворе. Он очень серьёзно рассекал по улицам с блокнотом, ручкой и зачем-то лупой, которую не использовал даже, так, чисто для профессионализма совал за ремень, чтоб все видели, что он не просто развлекается, а серьёзно подходит к делу. Ни одного беглеца найти так и не удалось, поэтому его карьера завершилась спустя неделю, как началась. Сейчас Антон чаще шатается возле гаражей, где местные мужики собирались поиграть в карты, послушать шансон и просто попиздеть под пиво. Нередко кто-то ставил в свой гараж старую ненужную мебель — диван, кресла, стулья, мастерил из подручных средств стол и собирал вечером компанию таких же бездельников. Шастун пару раз впрягался помочь перетащить диван или стол там какой с какого-нибудь надцатого этажа в гараж и получал за это одну-две сотни, чем, в общем-то, был доволен. Иногда сам подходил и интересовался, может ли что-то сделать. Пару раз его кидали после сделанной работы, и с этим иногда приходилось мириться. Жизнь бывает несправедливой — и доказывает это Антону с завидным постоянством. Сегодня Шаст весь день пытается найти какой-нибудь вариант, но в итоге под вечер приходит домой ни с чем, понимая, что, видимо, опять придётся неделю поэкономить. Супер нестабильная финансовая ситуация уже даже не вызывает злости, отчаяния или грусти — он привык. Привык есть роллтон за одиннадцать рублей, который почти всегда валялся в каком-то из шкафчиков, привык отказывать себе в своих желаниях, как бы ни хотелось позволить себе лишнюю покупку, привык стрелять сигареты у прохожих, когда свои заканчивались, просто привык к своей жизни. Через три месяца он закончит девятый и попробует куда-то поступить. Хотелось бы, конечно, закончить одиннадцатый, тогда горизонты возможностей расширяются, но даже перспектива незаконченного среднего образования его устраивала. Мысль о переезде — единственное, что ему осталось в этой серой многоквартирной хрущёвке. Вынув из заднего кармана джинсов самсунг с паутиной трещин на экране, он втыкает в разъём штекер от наушников, минуту крутит его во все стороны, с точностью до миллиметра подбирая положение, в котором они работают оба и не шипят, и включает на полную громкость «ЛСП — Номера». Под музыку идти как-то веселее, интереснее. Она как будто преображает мир вокруг. В подъезде дома, около лестницы, сидит в зажатой позе знакомый Антона. Парень явно не в себе и его всего трясет, а под глазами залегли глубокие синяки, особенно явно контрастирующие с его болезненно-серой кожей. Олег из двадцать второй квартиры. Снова достал где-то наркотики и, видимо, вставило достаточно сильно, чтоб он не смог дойти домой. Антон его не трогает, проходит мимо, взглянув почти без жалости. Не всем хватало мотивации, чтоб начать новую жизнь. Олег, видимо, решил закончить её здесь, а с его образом жизни он даже не успеет закончить школу, — думает парень, поднимаясь по ступенькам. Каждый справляется со своим стрессом, как может. Шаст, например, зарекался самому себе дальше сигарет не заходить. В квартире, как всегда, стоит неприятный душок, потому что помещение никогда не проветривается, разве что Антон не психанёт и не откроет пару окон в доме. На полу грязные следы от обуви — не его и не мамины, а, значит, остались от «гостей». Шаст, неприязненно оттолкнув от себя пару маминых ботинок, стоящих посреди коридора, отправился в свою комнату. Ближе к ночи к ним приходит Славик. Один, без компании. От него несёт дешёвым табаком и водкой. Мама ему рада, утаскивает сразу на кухню, обхаживает, наливает большую кружку крепкого пива и ему, и себе. Антон неприязненно скалится в ответ на его «Привет, сынок», не понимая, в чём прикол называть сыном неродного человека, и хочет поскорее уйти куда-то — погулять где-то по округе пару часов, но мама крепко сжимает его руку и просит никуда не уходить сегодня, она видела патрульную машину час назад, а если несовершеннолетнего поймают одного на улице так поздно — будут проблемы. — Да, садись с нами, — ржёт Славик, весело улюлюкая, пародируя мамин настоятельный тон. — Маленьким мальчикам нельзя так поздно шароёбиться по улочкам, их там могут убить и изнасиловать плохие дядечки, — продолжает хохотать он с одному ему понятного юмора. Мама вдруг тоже заходится неприятным смешком, легонько ударяя Славика по плечу. «Но ты ведь уже здесь», — думает про себя Антон, произнося эту фразу в своей голове раздражённо-саркастичным тоном. — Иди к себе, малыш, — машет руками «от себя» родительница, как-то не особо тактично прогоняя сына с кухни. — А я говорю, с нами пусть сядет, — уже жёстче, с давлением произносит Слава, выдвигая соседний стул. — Слав, ну он мешать будет… — с неясным намёком говорит мама. — Ладно, вали, — вяло согласился мужчина. Его мутные болотные глаза сфокусировались на маме, и он потерял интерес к школьнику. Его грубая большая рука легла на бедро женщины, и он бесцеремонно и резко откинул в сторону халат, закрывающий нижнее бельё. Шастун в это время ещё не успел отвернуться. — Ну не при нём же! — возмущается громким шёпотом мама, мешая руке Славы, но тот и не слушает, резко хватаясь за пояс на халате, развязывая его и продолжая оголять тело. Она заливается краской, но всё равно сопротивляется как будто нехотя, для вида. Антон выбегает нахуй из комнаты, закрывается у себя и поплотнее приставляет стул к дверной ручке. Его живот сводит спазмом тошноты от отвращения из-за увиденного. Мама, похоже, любит Славу. Шастуну хочется рыдать и пинать мебель в комнате от осознания этой простой вещи. Он Славу ненавидит. За стенкой смесь из пыхтения и покрикиваний и ритмичные звуки удара кухонного стола об стену. Антон до боли затыкает уши руками. Он давно осознал, что у мамы кто-то есть, и, скорее всего, это разные мужчины, но её личная жизнь никогда не касалась его настолько близко. Прямо сейчас мужик, которого он во снах видит, как сбрасывает со своего пятого этажа, долбит маму на столе, за которым он не раз и не два обедал, и он вынужден это выслушивать. Антона изнутри разрывает от непринятия происходящего. Только не он, не он, не он. Парень хватает свой телефон, наскоро пихает его в карман, набрасывает на плечи куртку, потому что ночь сегодня холодная, и пулей вылетает из квартиры, не забыв громко хлопнуть дверью. Он выбегает во двор, его всего трясёт от кипящей внутри ненависти, а перед лицом — рука Славика, бесцеремонно раздевающая маму на его глазах. Смотри, мол, она — моя, и я с ней могу делать, что хочу, а ты иди, Антош, иди к себе, не мешай. Удар, удар, удар — с ненавистью он колотит руками по бетонной колонне, подпирающей козырёк здания. Белая штукатурка идёт трещинами и летит под ноги. Красные отпечатки крови наслаиваются один на другой. Антон упирается раскрытыми ладонями в колонну, тяжело дышит, приникает к ней лбом, и с губ срываются беспорядочные ругательства. Он разворачивается на месте, теперь упираясь в бетон затылком, и тяжело дышит. Вытягивает руки, смотрит на них и убирает в карманы, потому что кровь на холоде начинает застывать коркой, и ставшие липкими пальцы сводит судорогой. Антон сидит на детской площадке, кусает губы до крови и курит последнюю сигарету, а красно-чёрная пачка ротманса валяется где-то под ногами. Он залез на качели, сел на спинку, а ноги поставил на сидение. От ветра качели чуть покачиваются, и картинка перед глазами немного плывет в такт этим колебаниям. Он думает о том, что ему стыдно за маму, он-то верил, что у неё ещё есть гордость, что хоть её она не пропила. Думает, что жалко, что отец ушёл из семьи до того, как он родился, всё сложилось бы по-другому, задержись он в их жизни. И ещё думает о том, что, может быть, он и вправду мог бы скинуть Славу с балкона? Он ведь алкаш, это все знают. А ментам расскажет, что сам выпал в пьяном угаре… А потом ни о чём не думает. Курит просто и смотрит, как дурак, на свой дом. Замечает свет в одном из окон и смутно угадывает, чья квартира может там располагаться. А потом на балкон выходит знакомый мужской силуэт. Антон узнаёт в нём Арсения. Антон думает о том, что ему завидует. А ещё хочет к нему в квартиру обратно — сложиться калачиком на диване, подоткнуть под себя одеяло со всех сторон, а утром проснуться от бьющего в глаза солнца. И никого в квартире, кроме них двоих. Антон думает, что Арсений его отсюда не видит. Арсений с пятого этажа смотрит на красный огонёк от сигареты в темноте площадки и почему-то уверен, что там сидит Шаст. Кто ещё будет сидеть в одиночестве в такой поздний час, да и в такой холод?.. Арсений слышал, как кто-то хлопнул дверью десятью минутами ранее в квартире напротив. Арсений думает спуститься к парню, не знает даже, зачем, хотя бы просто спросить, что произошло, но оборачивается на шорох за спиной. — Ну ты чего тут так долго? Пойдём в постель, я хочу ещё раз, — на ухо говорит ему парень, обнимая руками со спины и прижимаясь щекой к лопаткам. Арсений про Шастуна забывает, когда Саша под ним так самозабвенно стонет. Антон замерзает окончательно через два часа и возвращается домой. В квартире тихо. Слава ушёл. Мама спит.Часть 2
19 апреля 2020 г. в 20:38
Единственное, что не меняется этим утром — это подъём под громко играющую из магнитолы «Пачку сигарет» Цоя. Сосед сверху всё ещё не помер и включал свою шарманку в девять утра, чем порядком надоел всему дому.
— Как же он заебал, — слышит парень бурчание Арсения, когда тот, накинув на плечи полотенце, проходит мимо него в ванную. Антон усмехается. Ему, как ни странно, эта песня близка, оттого он даже готов подпевать ей спросонья, но не делает этого, а то ещё пидор подумает, что он ёбнутый, и выставит за дверь. Хотя, в общем-то, пора уже съебать обратно к себе. У Арсения, кстати, окно в зале выходит на восток, поэтому солнце заливает всё помещение, и здесь светлее, чем во всей квартире Шастунов в самый солнечный день.
— Доброе утро, — хриплым ото сна голосом здоровается Антон, когда брюнет идёт уже обратно — из ванной. Его волосы слегка влажные на лбу и висках, а по шее к ключицам скатилось пару капель воды, оставив мокрый след на белом воротнике футболки.
— Доброе, — кивнул головой Попов. — Завтракать будешь? — неожиданно предлагает он. Антон, сладко потянувшись, во весь рост вытягиваясь на диване, тут же согласился:
— Буду, — ответил он, пока Попов не передумал его накормить. Всё-таки пресловутый ролтон уже приелся, и он согласен вообще на любую альтернативу.
— Ты какой чай пьёшь? — уточняет брюнет на ходу.
— Любой, — несколько растерянно отзывается Шаст. Он вообще-то никогда не был избирательным в этом плане и даже не задумывался. В его понимании чай просто должен быть горячим — и всё. Арсений усмехнулся, но не прокомментировал этот ответ, а молча ушёл на кухню. Спустя минуты две раздался звук шипящего на сковородке масла.
Антон, опустив ноги на пол, сел и стал разминать немного побаливающую затёкшую шею. Он слишком привык к своей небольшой подушке, а эта, превосходящая в размерах в пару раз, была не очень удобной, но отрубился он ночью всё равно быстро. В солнечном свете можно было рассмотреть квартиру учителя.
В зале, где он спал, помимо дивана располагался ещё и телек на деревянной подставке с выдвижными шкафчиками, и стеклянные полки на стене напротив, где находились несколько бутылок с каким-то янтарным алкоголем — скорее всего, коньяк или виски, а также какие-то бессмысленные фигурки из крашенного стекла и пустая ваза. Ни фотографий, ни личных вещей. А так лишь сейчас парень заметил, что из зала есть выход на балкон. У Шаста дома тоже был балкон, но он так давно был захламлён старыми ненужными вещами, что он не выходил на него лет десять точно.
Парень прошлёпал босыми ногами по полу и дёрнул на себя пластиковую ручку двери — та поддалась. Он вышел на балкон, надел какие-то тапочки, стоящие рядом, и, щуря глаза от яркого солнечного света, осмотрелся вокруг. Он даже и не догадывался, что с высоты пятого этажа действительно занимательно смотреть на свой двор.
Антон принял решение вернуться в зал, чтоб вытянуть из кармана лежащих там штанов пачку сигарет, и за этим делом его застал Арсений. Пацан невинно взглянул на учителя, открывая красный «ротманс», и даже было подумал, что может поделиться с ним и отдать предпоследнюю сигарету.
— В моём доме ты курить не будешь, — жёстко обломал он его строгим голосом. Шаст посмотрел на него исподлобья недовольно, словно силой взгляда мог поменять решение старшего. К сожалению, не сработало.
— Пидор, — недовольно фыркнул себе под нос пацан, рассчитывая, что скажет это достаточно тихо, чтоб не быть услышанным, одновременно с этим досадливо убирая коробок обратно.
— Ещё раз назовёшь меня пидором — и я тебя выебу, — предупредил его вполне серьёзным голосом Арсений, отчётливо расслышав оскорбление, и добавил в конце «милую» саркастичную улыбку. «Пидор», — снова подумал про себя Антон, но сдержался, чтоб не произнести вслух. — Что притих сразу, солнце? — Антон, не зная, что на это ответить, слегка нахмурился. Солнцем его мужики ещё не называли. — Ладно, буду считать, что ты это запомнил. Завтрак на столе. Можешь побыть у меня ещё час, но потом я уезжаю, — предупредил его учитель, теряя интерес к мальчишке.
Шаст пошёл на кухню, потому что есть хотелось жуть как, а Арсений скрылся за дверью своей комнаты. Антон туда вчера успел мельком заглянуть, пока пидор вышел на лестничную клетку — проверить, как ситуация, и ничего криминального в ней не числилось. Как у всех: кровать, правда не полторушка какая, а широкая двуспальная, письменный стол, на нём ноутбук и какие-то учебные пособия, компьютерный стул и шкаф со шмотками. Ничего пидорского, кроме хозяина квартиры.
В кухне было так же светло, как и во всей квартире, на подоконнике стояли алоэ в горшках, а вся мебель была в тёмно-коричневых тонах, кроме поверхностей кухонных тумб — они были оформлены под белый мрамор, и смотрелось это красиво. Холодильник был классического белого цвета, на нём всего пара магнитов из разных городов и тупая крыса с красными глазами, посвящённая 2020 году. Плита обычная серо-чёрная, современная. Антон был удивлён, что в их многоквартирном доме вообще есть такие нормальные квартиры, не советские, как его собственная. Интересно даже стало, сколько Арсений платит за аренду, если он её, конечно, арендует, а не купил.
На столе Шаста ждала сваренная на молоке овсянка с шоколадной крошкой наверху и воздушный омлет на молоке. Пацан с такого расклада просто охренел. Он ждал максимум какой-нибудь подгоревшей яичницы или бутербродик с маслом, а тут прямо комплексный завтрак, причём вкусный. Также Арс заварил ему чашку ароматного зелёного чая, даже не в пакетике, а рассыпного, и на дне прозрачной кружки осели распустившиеся листья. Антон давно так не кайфовал от еды.
После трапезы он, как послушный мальчик, моет за собой посуду, а потом возвращается на балкон и просто смотрит по сторонам. Возле помойных баков какой-то бомж копошится в куче мусора, что заставляет Антона скривить губы в отвращении. Он не понимает, как люди приходят к такой жизни, и не слишком им сопереживает. На парковке возле машин цыганка в оборванных тряпках, в которых едва угадывается платье, просит милостыню и хамит тем, кто отшивает её. На детской площадке группа подростков лет по двенадцать-пятнадцать курит одну сигарету по кругу, при этом они громко ржут и ругаются матом, отчего эхо разлетается по двору довольно отчётливо. Говоря другими словами, жизнь на периферии Воронежа кипит!..
— Антон, собирайся, я ухожу, — доносится из-за спины голос Арсения. Пацан понятливо кивает, наскоро переодевается в свои шмотки, набрасывает на плечи кофту и сваливает, стараясь не думать о том, что ему предстоит вернуться домой. Казалось бы, каких-то десять метров, а ведь какая пропасть лежит между этими квартирами.
Первое, что с порога бросается в глаза — это беспорядок в прихожей. Вешалка для одежды, представляющая собой металлическую палку с парой ответвлений, лежит поперёк коридора, обувь и верхняя одежда либо сбита в бесформенные кучи, либо просто лежит на полу. Шаст закатывает глаза и, подняв вешалку и пристроив её обратно в угол, идёт на кухню. Мама сидит на табуретке и с уставшим видом курит перед закрытым окном, стряхивая пепел в пустую консервную банку.
— Где ты шлялся? — интересуется она бесцветным голосом, окинув сына взглядом. Что же, хотя бы не «Тошенька, сынок мой любимый» — уже хорошо, потому что от этих приторных речей парня уже порядком тошнило. На маме какой-то ужасный аляпистый халат, а её рука дрожит, когда она держит сигарету на весу. — Хотя хорошо, что тебя не было. Менты ночью пришли, — повествует она, раздражённо стряхивая истлевший кончик об неровный жестяной край банки. — Суки, штраф впаять собирались… Наверно пидор вызвал, уёбок этот, — она указывает сигаретой в направлении, где расположена квартира соседа. — Может, ты ему машину расцарапаешь? — кривит губы женщина, с надеждой взглянув на сына.
— Это, наверное, тётя Маша, она давно грозилась, — переводит стрелки с Арсения на заебавшую весь подъезд сплетницу. Антону как-то не хочется, чтоб мама натворила глупостей по отношению к учителю, он всё-таки даже не приставал к нему, а дал халявно перекантоваться ночь и даже покормил. Антон вроде как ему благодарен.
— Стерва, — легко соглашается родительница.
Она продолжает задумчиво курить у окна, безэмоционально водя взглядом от одного конца двора до другого, а Антон садится на колени посреди кухни и начинает аккуратно собирать в руку осколки, стараясь не пораниться. Тщательно проверив все углы, где мог упустить узорчатые куски бывшей тарелки, Шаст выбрасывает их в мусорку, а затем ещё проходится веником, чтоб собрать мелкую крошку. Так начинается его новый день — воскресенье.