Парень из квартиры напротив

      Антон уходит в школу раньше, чем мама встаёт на работу. Удивительно, как ей ещё хватало мотивации вставать пять дней в неделю в семь утра и к восьми приходить в сомнительного рода колледж, куда поступали в последнюю очередь ради учебы. Она числилась то ли уборщицей, то ли вахтёршей — Шаст даже в этом не уверен, потому что мама работает там только полгода, а они не особо много общаются внутри семьи. Она что-то упоминала про подростков, которые не уважают старших, про вечно грязные сортиры и окурки по всему периметру, а выводы о её должности он сделал уже сам. Похуй, кем, главное, что ей платят зарплату, и она хотя бы сама оплачивает коммуналку и не напирает на него, чтоб он тоже приносил доход в семью. Это стало бы большой проблемой, потому что в шестнадцать не так-то просто найти постоянную подработку. Он знает, что некоторые сверстники из его школы занимаются репетиторством с младшеклассниками, но у Антона так не прокатит, он реально оценивает свои способности и умение разъяснять материал — и это не тянет даже на уровень «удовлетворительно».       Первым уроком алгебра. Серёжа Матвиенко, как и всегда, садится с ним и даже даёт списать самостоятельную, которую им дали в начале урока. — Русичка заболела, может, урок отменят, — бросает он ни с того ни с сего, отчего Антон вздрагивает и случайно чиркает в тетради ручкой, резко дёрнув рукой. — Бля, Серый, ты хоть предупреждай, когда собираешься что-то сказать, — бурчит недовольно Шаст, стараясь оттереть след синей стороной стёрки, но в итоге лишь протирает тетрадный лист чуть ли не насквозь и бросает эту задумку. Матвиенко тихо усмехается и продолжает переписывать с доски уже решённое уравнение. — Или замену поставят, — добавляет Матвиенко. — Надеюсь, что нет, — морщится недовольно Шаст, крутя в руках циркуль от скуки.       На перемене Матвиенко сваливает в столовую, а Антон плетётся на второй этаж школы, потому что замену им, сука, всё-таки ставят. Ещё непонятно с кем, но сказали идти в кабинет русского, и если кто-то сбежит — поставят в известность родителей. Для Шаста это так, не угроза даже, хоть тыщу раз пускай мать вызывают, она всё равно не придёт, ещё и попросит сына лично передать, чтоб послал нахуй директора от её имени.       Шаст садится на подоконник напротив входа в класс и ставит ноги на батарею под ним. Никто и слова не говорит. Здесь всем давно всё равно, только некоторые учителя разве что могли развести истерику на ровном месте, но, к счастью, приёбнутая математичка и слишком вспыльчивая завуч тусуются на первом этаже, а самых апатичных, видимо, сослали на второй этаж, потому что даже проходящий мимо него физрук, один из немногих мужчин в преподавательском составе, только закатывает глаза на нарушителя порядка и тихо-мирно уходит дальше по коридору, где расположен спортзал. На парне сегодня тёмно-вишнёвая ветровка — его личная гордость, он её, между прочим, за свои деньги купил, когда смог немного подзаработать летом, а всё остальное по классике чёрное — джинсы, вязаный свитер и кроссовки.       Антон слышит гул шагов справа от себя в относительно безлюдном во время большой перемены коридоре и рефлекторно поворачивается на звук. Арсения он узнает сразу, тот ещё относительно далеко — в начале коридора, но парень уже отсюда может с точностью угадать этот силуэт, походку, стиль в одежде. Шаст почему-то отводит глаза, как будто побоявшись встретиться взглядами, но тут же поднимает его обратно, в упор пялясь на учителя. Он редко встречает Попова в школе — он ведёт занятия вообще в другом крыле, у младших классов, и видятся они разве что на общешкольных собраниях и изредка на улице, ещё реже — в столовой, которую Антон посещал нечасто.       Арсений его тоже узнаёт и даже замедляется, когда подходит ближе. Антон, положив руки на согнутые колени, ступнями всё ещё упираясь в батарею, со стороны, наверное, смотрится гоповато, но, в общем-то, Арсений его и не таким беспризорником видел. — Доброе утро, — здоровается первым брюнет, чуть щуря свои голубые глаза. — Здравствуйте, — слово по обращению к Арсению звучит для Шаста странно, как будто наигранно. Вне школы он может ругаться при нём матом, курить, просить не вызывать ментов в свою хату, а тут, в школе, раз — и «здравствуйте». Как-то глупо, диковато и словно не к месту. Попова приветствие тоже как будто по ушам резануло, он даже подзавис на секунду и как-то не в тему качнул головой, но тут же вернул себе прежний расслабленный вид. — Вы что-то хотели? — тон выходит уже более агрессивным, как будто даже хамским. Антон смотрит на Арсения снизу вверх, сидя на полуразъёбанном от времени подоконнике, и вздёргивает бровь, а руки на коленях держит сцепленными в замок. Попов смеряет его непонятным взглядом и произносит перед тем, как уйти: — С подоконника слезь, ты в школе вообще-то, — тихим, но оттого звучащим пассивно-агрессивным тоном произносит учитель. У Антона с той ночи как будто в мозгу заложено Попова слушать, и он реально становится на ноги даже прежде, чем осознаёт, что этот Арсений только что приказал ему, как собачонке, выполнить команду. — Пидор, — шипит ему в спину Антон, но всё равно почему-то на подоконнике больше не сидит. Ему уже и не хочется как-то. А если уж речь зашла о хотелках, то вот чего реально не хватало — так это закурить. Или поесть. В принципе, и то, и другое способно если не утолить, то хотя бы притупить голод. Стоило этому Арсению появиться рядом — сразу вспомнился и омлет, и овсянка на молоке, сработал условный рефлекс — и вот Шаст уже чуть на стенку не лезет от того, что банально хочется пожрать.       Замену проводит биологичка. Пол-урока она рассказывает про то, какой 9 «Б» молодцы, а они, 9 «А», так — есть, и хуй с вами. Антону как-то всё равно, а другие поднапрягаются, спорят даже, мол, и мы не пальцем деланы, а этот ваш «Б» — лохи выпендрёжные, и талантов-то у них нет, но лезут везде, куда не просят.       Молчит только Шаст. И Серёга Матвиенко.       А ближе к концу занятия училка зачем-то начинает пытаться в русский язык. Она и биологию-то ведёт не очень, хотя преподаёт уже больше двадцати лет, а с русским получается вообще как в той самой мемной предвыборной речи: «Давай по новой, Миша, всё хуйня» и «Текст немножко по-дебильному написан», видимо, именно так она мысленно оправдывает свои потуги, силясь без ошибок прочитать вслух параграф из учебника, но потом бросает это дело и просит Оксану — их одноклассницу — читать до конца урока.

***

      Дома Антон один до вечера. Парень приготовил себе яичницу, которая, конечно же, пригорела, он всё грешил на старую плиту и сковородку, на которой пригорало вообще всё, но в последнее время стал задумываться, что проблема всё же в его кулинарных способностях.       Абсолютно дурацкая мысль приходит в голову, когда он сидит в комнате на своей кровати и слушает в наушниках ЛСП. Он вспоминает голубые глаза пидораса из квартиры напротив и тут же задумывается о том, а как это вообще — быть геем. Он раньше особо в эту тему не погружался, что, в принципе, нормально для воронежского пацана, но внезапно осознал, что даже не понимает, как у «них» всё устроено. Он оглядывается по сторонам, как будто бы за его спиной не бетонная стена, а как минимум целая группа заинтересованных людей. Выключив громкость, Шаст вбивает в поисковик «гей-порно», и медленный интернет прогружает картинки около минуты.       Не удовлетворив свой интерес в полной мере, он переходит на рандомное видео и полминуты смотрит, как какой-то мужик вдалбливает свой член в рот другому парню, стоящему на коленях. Тот облизывает его с таким удовольствием, будто ему на язык положили сладкий леденец. Антон не знает, как он к этому относится. Это… странно. В чём-то неприятно. Как-то неправильно. Но, в принципе, минет в привычном понимании, когда сосёт девушка, не сильно отличался от увиденного зрелища. Если бы кто-то из местных пацанов узнал, чем он тут интересуется, его бы, наверное, вечером пришли пиздить всем двором. Эта мысль пугает ровно настолько, чтоб он закрыл все вкладки и вернулся к прослушиванию ЛСП.       Но он всё равно не может перестать думать у себя в голове: Арсений сосёт или ему сосут? Зачем он об этом думает — Антон объяснить не может. У него в башке много опилок и ваты.       Мама приходит в девять, приносит домой какие-то продукты, чему Антон искренне рад, и сразу уходит спать, чему парень рад ещё больше. Последующие четыре дня проходят спокойно. Шасту даже кажется, как будто в жизни наступил штиль. Дома есть еда, он почти не пересекается с Арсением, а дед Ваня всё ещё жив и не помер от рака легких — ура, товарищи! Но мысль о том, что близятся выходные — настораживала и пугала.

***

      В пятницу после уроков Шаст пытается найти Матвиенко, потому что зубы уже сводит от недостатка никотина, и ему жизненно необходима сигарета. Серёжа не жадный и точно угостит, если нормально попросить, и он тоже курит красный «ротманс» — его любимую марку. Надо только найти этого ниндзю, который растворялся сразу, стоило только звонку прозвенеть.       Антон в курсе, что если в школьном дворе его нет, то, скорее всего, Серёга курит с Димкой Позовым в заброшке. Он давно знает об этом, но молчит, никому не рассказывает. Может быть, даже Димка подкинет ему пару сиг, лишь бы язык за зубами держал и дальше. Девятые «А» и «Б» воевали друг с другом, как Монтекки с Капулетти, а в последнее время гнёт в сторону друг друга лишь усилился, потому что одни учителя встали на защиту «А», другие только и говорили, что о «Б», из-за чего возникало субъективное оценивание обучающихся только по принадлежности к тем или другим.       Антон, преодолев недолгую дорогу к старой бетонной заброшенной стройке, где должен был расположиться новый жилой многоквартирный дом, ловко взобрался в него через квадратное отверстие, служившее рамой для будущего окна.       В тишине гулко отдаётся каждый шаг, и Антон начинает красться, как мышка, мягко переставляя ногу с пятки на носок, чтоб отчётливее слышать звуки и уловить, где именно спрятались эти шифровальщики. Он был уверен, что они ещё не ушли.       Наконец Шаст замечает знакомую макушку и облегчённо выдыхает — не прогадал. Он заходит в просторное помещение, где сейчас мог бы располагаться большой зал или спальня одной из квартир, и застывает на месте, словно его резко связали по рукам и ногам, не давая двигаться.       Выкуренные до фильтра сигареты лежат на полу и ещё едва заметно испускают дым. Димка сидел на подоконнике напротив входа, обнимая Серого за шею. Они целовались. — Какого… — фраза срывается с языка резко, неосознанно, неожиданно даже для Антона, который оборвал и не договорил её. Парни дёргаются, словно их резко огрели чем-то, Серый отскакивает в сторону на полметра, Димка спрыгивает на пол. Немая сцена. Драма в двух, блять, актах. — Сука, Шастун, — рычит Матвиенко, резко сгибаясь пополам, словно едва сдерживая порыв упасть на колени и закричать в небо: «Ну какого хуя это всегда происходит именно со мной?!». Он так же резко выпрямляется и тычет в парня пальцем. — Сука, стой, даже не думай сбежать, — наезжает на него Серый, замечая, как Антон уже сделал было шаг назад, словно собираясь дать дёру. — Блять, это не то, что ты… Да блять, — ругается Позов, стыдливо закрывая лицо руками. По выражению лица Антона понятно, что он увидел достаточно. — Если ты хоть кому-то скажешь, — Матвиенко подлетает к нему в секунду, хватает за такую излюбленную хозяином вишнёвую ветровку и припирает к стене. Антон айкает, ударяясь затылком. — Шаст, мы, конечно, друзья, но сука, если ты… — Пацаны, — Шаст выставляет вперёд руки в капитулирующем жесте и отталкивает ладонями от себя разозлённого одноклассника. — Ваще поебать, — заверяет он, бегая взглядом от одного к другому, удивляя этим обоих. — Это ваше личное дело, — а в голове сплошная строка: «Блятьблятьблять, они вместе, сука, ахуеть, он его засосал, они сосались, блять, сосались! Два пацана! Мой друг и этот из параллели! Блятьблятьблять». С другой стороны, Антон понимает, что ему, в общем-то, нет до этого дела. Он, конечно, вряд ли уснёт сегодня после увиденного, но и не то чтобы у него появилось желание поделиться такой новостью с кем-либо или отпиздить пацанов, как это делалось в Воронеже «по понятиям». Может быть, только Серому бы рассказал, но Серый и так, блять, в курсе, даже точнее выразиться — в эпицентре событий.       Матвиенко смотрит на него, сощурив карие глаза, и делает шаг назад. По его выражению лица можно прочитать: «Ты кукухой тронулся?». Позов смотрит на Серёжу, словно ожидая, справится ли его мужик с ситуацией, и стыдится поднять взгляд на Антона. — Серый, прости, конечно, но я ради вас «стенка на стенку» не пойду, — неудачная локальная шутка, связанная с тем, что и «А», и «Б» заявляли, что будут пиздиться в школьном дворе, если вычислят крыс, которые общаются между собой, вызывает неуверенную усмешку у Матвиенко. — Обещай, что это останется между нами, — настойчиво просит одноклассник. — Так вы, типа, реально вместе? — всё ещё не перестаёт ловить ахуй парень. — Антон, — с нажимом повторяет Матвиенко. — Обещаю, Серый, — кивает головой Шаст и протягивает руку, которую Матвиеныч тут же пожимает, скрепляя уговор. Позов выдыхает облегчённо. Он хватает с пола свой рюкзак и идёт на выход, где в проёме всё ещё стоят эти двое. — Ты чё вообще припёрся? — осведомляется Серый, толкнув рукой в грудь Позова, который пытался пробиться сквозь них к выходу. — Меня подожди, щас вместе пойдём, — говорит он уже Диме, взглянув на него. Позов молча ждёт, переминаясь с ноги на ногу, ощущая себя в крайней степени неловко. — Знаю, что вы тут месяц точно уже курите вместе. Хотел сигу стрельнуть, — признаётся Шаст. — Ты месяц в курсе, что мы общаемся? — округляет глаза Матвиенко. — И никому не сказал… даже у меня ничего не спросил… — Антон пожимает плечами. — Да мне, если честно, похуй, война между классами — какой-то бред, — Димка коротко и неуверенно улыбнулся этой фразе, словно хотел её услышать. — Согласен, хуйня полная. Бля, спасибо, я прям ахуел, когда ты зашёл, думал, пиздец, — чешет затылок Серый. «А я как прихуел-то», — думает Шаст. — На, бери, — одноклассник протягивает всю пачку «ротманса», почти новую, и впихивает Шасту в ладонь.       Пацаны уходят. Антон не понимает, как относиться к новой информации.       Антон курит, сидя на том самом подоконнике, где Димка так самозабвенно лобызался с его другом.       Антон вспоминает пидора и думает, что тот бы в такой заброшке целоваться, наверное, побрезговал.       Антон понимает, что слишком часто думает об Арсении.       Антон курит две подряд.

***

      Что дома настораживает с порога — так это запах… борща? Шаст шароёбится по улицам до семи вечера, чувствуя, что ему надо прогуляться, подумать над всем произошедшим, привыкнуть к мысли, что эти двое вместе, и перестать каждый раз думать «вот же блять», вспоминая их поцелуй. Он рассчитывает, что всё равно придёт домой раньше мамы, но забывает, что по пятницам она заканчивает на пару часов раньше. — Привет, — настороженно здоровается Шаст, проходя на кухню. Мама не варила борщ уже, кажется, больше года. На неё изредка снисходило понимание того, что неплохо бы и покормить сына нормальной едой, да и себя тоже, но обычно женщины хватало на то, чтоб отварить макарон или на скорую руку нажарить котлет, в которых хлеба было больше, чем мяса. — Привет, порежь сыр, — даже не обернувшись, просит она. Антон моет руки в ванной и возвращается к маме. Берёт разделочную доску и нож, располагает их на столе и выполняет поручение. Откуда у них вообще сыр? — Мам, у нас какой-то праздник? — принюхавшись, Шаст понимает, что в комнате наконец-то за долгое время не пахнет алкогольным душком, а только домашней едой и моющим средством для посуды. — А я что, не могу просто приготовить поесть? — воспринимает фразу в штыки, смеряет сына недовольным взглядом. Антон ничего не говорит, только мысленно фыркает. — Славка вечером придёт, хочу его порадовать, — наконец объясняет причину мама.       Шаст резко проводит ножом по сыру, отрезая большой неаккуратный кусок, и лезвие впивается в доску. Он сжимает зубы до боли, а желваки проступают на скулах от напряжения.       Антон резко стряхивает нарезанный неодинаковыми слайсами сыр в тарелку одной сплошной кучей, резко и с грохотом бросает доску с ножом на край ближайшей к нему кухонной тумбы. — Ты мне ещё попсихуй! — повышает на него голос мама. — Опять напьётесь? Опять дашь ему на столе?! Посмотри на себя! На кого ты стала похожа! — от злости кровь как будто вскипает в венах и жжётся изнутри по всему телу. Он надвигается на маму, желая вразумить её, взять за плечи, встряхнуть, достучаться до воспалённого от вечных пьянок разума!.. — Следи за языком! — она замахивается рукой, словно вот-вот отвесит пощёчину. — Следи за собой! — Антон, разочарованно поджав губы, смотрит на неё с презрением, и даже видеть её такой тошно. Рука на весу трясётся, кожа лица серая, под глазами синяки, сальные волосы не причёсывались уже неделю и были собраны на голове в бесформенный пучок при помощи старой чёрной резинки, из которой торчали белые нитки, которыми она была прошита.       Шастун уходит к себе в комнату. Хочется открыть окно и сделать шаг, в этот момент почему-то кажется, что это лучший выход из этого положения. Глупые мысли выветриваются из головы, когда он приоткрывает форточку и закуривает прямо в комнате. Хорошо, что Серый отдал ему свою пачку, хорошо… Он ему реально благодарен. Может быть, эта пачка сейчас вообще единственное, что могло его успокоить.       Раздаётся звонок в дверь.       Славик пришёл.       Может быть, его всё-таки удастся выкинуть из окна, когда они опять нажрутся?..