***
Антон, остановившись на последней ступеньке лестницы, смотрит то на дверь Арсения, то на дверь собственной квартиры, и внутри него в этот момент идёт борьба, которая и определяет решающий шаг влево. На ходу вынимает ключ, вставляет в замочную скважину, где тот заедает и с полминуты не прокручивается, но стоит приложить больше усилий и упереться плечом, раздаётся жалостливый скрип, и дверь открывается. В прихожей всюду пыльные следы от подошв обуви, в которой туда-сюда сновали полицейские. Антон проходит на кухню, осматривается. Подходит к раковине, берёт тряпку для протирания столов, щедро смачивает в средстве для мытья посуды и бросает её на пол, прямо на лужу застывшей крови. Начинает остервенело вытирать, кровь смешивается с пеной, которая быстро розовеет. Затем споласкивает тряпку и снова трёт пол. Повторяет процедуру несколько раз, и, удовлетворившись бледно-розовым следом, оставшимся на линолеуме, выбрасывает тряпку в мусорное ведро. Хватает кастрюлю с уже скисшим за ночь борщом, выливает в унитаз, спускает вместе с водой, кастрюлю моет и убирает на место — в тумбу. Заглядывает в холодильник, бросает скоропортящиеся продукты в мусорку, чёрный пакет вытягивает из ведра, завязывает в узел и оставляет его посреди коридора, чтоб не забыть вынести на помойку. Заходит в свою комнату, долгим взглядом обводит каждую деталь. Подходит к столу, кончиками пальцев поддевает книгу в мягкой обложке — самоучитель по математике — и, пробежавшись глазами по именам составителей, с размаху бросает её в противоположную стену. Всё, что копилось в нём всё это время, вырвалось наружу. Он хватает учебники один за одним и бросает их. Те, ударяясь о стены, раскрываются, некоторые рвутся, пару выпавших листов оседает на пол вслед за ними. Антон не думает, а делает. Выбрасывает наружу все накопившиеся эмоции, пока окончательно не тронулся головой. Начинает сгребать руками всё, что есть на столе, и резкими движениями сбрасывать в сторону, на пол. В этот момент не жалко ни настольную лампу, ни стопку тетрадей, ни спутанные проводные наушники, ни подставку с карандашами и ручками… Объёмный звук падения различных предметов заполняет собой пространство. Шаст дёргает на себя выдвижные шкафчики, вываливает на пол их содержимое и бросает в сторону, к остальному хаосу. Рычит, бьёт ладонями по опустевшему столу в каком-то отчаянии, заходится в немом крике, выворачивая всего себя наружу. Напрягает пальцы рук, запускает их в волосы и ерошит. С губ срывается едва слышное сипение, но у себя в голове пацан кричит так громко, что заглушает все мысли. Он чувствует себя сломанным, брошенным и преданным. Остервенело пинает стол, тот жалобно кряхтит. Диким взглядом окидывает комнату, резко пересекает её, подцепляет пальцами одеяло с простынёй, резко дёргает в сторону, стряхивая с кровати, бросает к остальной импровизированной свалке. И чем больше он потрошит комнату — тем легче становится дышать. Как будто, устраивая бардак в помещении, он наводит порядок в голове. Открывает резко двери шкафа, грозясь их выломать, хватает вешалки с одеждой, стягивает каждый элемент с «плечиков» и кидает в разные стороны. Спустя минут пять успокаивается, приходит в себя. Безэмоциональным взглядом оглядывает комнату, садится на кровать, где нетронутым остался только голый матрас, упирается руками в согнутые колени и смотрит прямо перед собой. Не жалеет даже о бардаке, потому что, в принципе, ничего сейчас не чувствует. Антон и рад бы ничком упасть на кровать, уткнуться лицом в подушку и плакать от того, сколько пиздеца навалилось на него воедино, но даже сама мысль об этом вызывает усмешку. Он никогда не плакал, может, только если в детстве. Жизнь сложилась по-другому, и как-то не было времени на выплеск эмоций. Ударить в стену — да, устроить бардак — да, бить стеклянные бутылки на заброшке — да, выйти на стрелку, чтоб выпустить пар — да, плакать — точно нет. Он рос в таком районе, где для пацана это стыдно, где и побить за такое могут. Здесь не принято распускать нюни. Правда, никто и не рассказал, что делать, если тебя фактически изнасиловали, а ты не особо и сопротивлялся. — Ебать, — коротко резюмирует Арсений, заглянув в его комнату. Антон переводит на него взгляд, усмехается невесело уголком губ и отворачивается. Наверное, парень забыл закрыть входную дверь. — Ты что здесь устроил? — смотрит на хаос широко распахнутыми глазами, явно не ожидая увидеть такой переполох. — Моя комната, делаю, что хочу, — пожимает плечами, не чувствуя ни капли вины. — Убирать тоже сам будешь, — отзывается Попов, присаживаясь на корточки и подцепляя с пола книжку по химии за девятый класс. Одна из картонных сторонок отвалилась и валялась рядышком. — Это пиздец, — качает головой брюнет, замечая ещё несколько учебников в таком же состоянии. — Согласен, химия — тот ещё пиздец, — кивает головой Антон, пытаясь в юмор. В такой обстановке получается не очень хорошо, но Арсений всё равно коротко улыбается — может быть, даже наигранно. Шаст встаёт, берёт с пола наушники, которые чудом не порвались, учебник по одной лишь русской литературе и с готовностью произносит: — Я готов. — К чему ты готов, чучело? — фырчит Арсений, всё ещё ползая на коленках и собирая выпотрошенные книги. — Может, хотя бы из одежды что-то возьмёшь? — саркастичным тоном добавляет учитель. Антон молча вытягивает из-под теперь уже сломанной настольной лампы какую-то чёрную футболку. — Взял, — констатирует он. Попов тяжело вздыхает. — А теперь помоги мне собрать всё, что осталось от твоих учебников, и сегодня будем как-то оживлять их при помощи скотча, — качает головой недовольно, хмурится, видно, что хочет поругать, но сдерживает себя. Антон вздыхает, словно не он устроил этот кавардак, и всё-таки молча присоединяется к учителю, вместе с ним собирая книжки. У Антона, несмотря на всё его напускное спокойствие, дрожат руки, поэтому Арсений молча забирает из его рук ключ и сам закрывает квартиру, когда они заканчивают с небольшим переездом. Шаст берёт с собой только школьные книги, тетради, рюкзак, конечно же, наушники с зарядкой, стопку одежды и нижнего белья и с твёрдостью говорит, что ему этого хватит на все случаи жизни. Попов ему почему-то верит, потому что, ну правда, а что этому ещё может понадобиться?.. Наверное, с Антоном было бы очень удобно путешествовать — он берёт только самое практичное. — Был у мамы? — осторожно интересуется учитель. — Был, — подтверждает Антон и замолкает, не желая развивать эту тему. — Поешь что-нибудь? — просит Попов, обводя взглядом зал, где временно и обустроился его новый сожитель. К сожалению, стола здесь не было, так что Тохе придётся делать домашку на кухне, но школьника это, вроде бы, смущает в самую последнюю очередь. Учебники и то, что от них осталось, ровной растрёпанной стопкой лежат на одной из стеклянных настенных полок, одежда лежит на кресле, которое стоит рядом с диваном, телефон лежит на полу, заряжается, белый провод от него тянется к низко расположенной на стене розетке. — Хочу мясной стейк, — хмыкает он, с вызовом посмотрев на брюнета. — Губу закатай, — с той самой «милой и саркастичной» улыбкой ответил ему старший, чуть склонив голову. — Стоило попытаться, — усмехнулся школьник. — Хочу какао, — говорит внезапно, чуть засмущавшись своего иррационального желания. Он и какао — очень странное сочетание вещей в природе. Крепкий чай, кофе три в одном, энергетик, безалкогольное пиво — эти напитки смотрелись с ним органично, а такой миленький и сладенький напиток как-то совсем уж не к месту. Но захотелось. — У меня где-то должен быть несквик, — сообщил Арсений, уходя на кухню. Шаст заторможенно вздёрнул бровь, когда Попов уже скрылся за стеной. Это что же, его сейчас даже нахуй не послали с таким желанием? Даже мягко не отшили? А прямо вот приготовят какао?.. Удивительная штука — жизнь. Именно с этой мыслью Антон заходит на кухню, наблюдая, как учитель кипятит молоко в сотейнике и добавляет в него две с горкой ложки коричневого порошка. — Тебе сахар добавлять? — уточняет мужчина, обернувшись через плечо. — Да, три, — отзывается парень, приземляясь на угловой диванчик и складывая руки перед собой на столе. — Серьёзно? — уточняет на всякий случай брюнет, скривившись от того, насколько приторным обещает быть этот напиток. — Да, — подтверждает парень, и Арсений, чувствуя себя как-то неправильно, потому что, ну что за пиздец, какие три ложки на одну порцию сладкого несквика, всё-таки кладёт их в молоко и перемешивает, после чего наливает в высокую белую кружку и подаёт на стол. Шастун блаженно прикрывает глаза, наслаждаясь нежным и вау каким сладким вкусом во рту. — Завтра у меня репетиторство с одиннадцати до часу, — предупреждает на всякий случай. — С Димой, — добавляет очевидное. — Ещё иногда у меня бывают… гости. Не пугайся, — добавляет, вытирая руки кухонным полотенцем после того, как моет в раковине сотейник. — Мне типа уходить, когда ты не один? — уточняет Шаст, чуть хмурясь. Он не любит общение с намёками. Хочешь что-то спиздануть — говори прямо, а не юли. — Как хочешь. Просто знай, что у меня есть и личная жизнь, и иногда я занимаюсь сексом, — говорит, глядя прямо в глаза собеседника, ощущая себя странно от того, что ведёт подобный диалог с девятиклассником. — С парнями, — зачем-то подчёркивает парень, фыркая недовольно. — Проблемы? — скрещивает руки на груди Попов. — Только у тебя. С головой, — ехидничает Антон, допивая какао. Попов цокает и закатывает глаза. Наверняка с трудом сдерживается, чтоб не напомнить, как Шаст сосал ему, но понимает, насколько это неуместно и неправильно. — В холодильнике суп и овощное рагу. Захочешь есть — разогрей две минуты в микроволновке. Можешь брать любые продукты, если захочешь. Можешь уходить куда и когда хочешь, но чтоб дома был не позже одиннадцати, потом я закрываю дверь и ложусь спать, — предупреждает его брюнет. — Из школы я ухожу где-то в пять, можешь дожидаться меня или шариться до этого времени, где хочешь, — другими словами: «Хер тебе, а не ключ от квартиры». Ясно-понятно. — Кивни хоть, если понял. — Антон выдавливает ту самую милую «я-ненавижу-тебя-и-твой-сарказм» улыбку, чуть склонив голову, как это обычно делал пидор, и тот усмехнулся в ответ, ретируясь из комнаты. Антон сидит на кухне ещё полчаса, перебирая пальцами по бортикам пустой кружки, и ни на чём не фокусирует взгляд, глядя одновременно перед собой и никуда. Думает, что нужно пойти в ментовку и добиться, чтоб у него приняли заявление на Славку. Думает, что мама его домой больше не пустит после такого. Думает, что менты его, шестнадцатилетнего, даже всерьёз не воспримут, хорошо, если хоть для вида дадут бланк заполнить. Думает, что какао было очень вкусным, и он бы выпил ещё, потому что желудок сводит неприятным спазмом от голода, и нужно дать ему хоть что-то, лишь бы не урчал. Не замечает, как, спустя тридцать с лишним минут, Арсений снова появляется в комнате, закатывает глаза и достаёт из холодильника что-то. Антон окидывает его спину взглядом и возвращает внимание к пустой кружке с остатками застывшей на бортиках воздушной светло-коричневой пенки. Приятный запах приготовленных овощей застилает пространство. Что же, видимо, Попов проголодался и собирается пообедать. От запаха еды просыпается ещё больший голод и вместе с ним тошнота. Слишком уж долго он голодал, чтоб так просто перебороть рациональное желание перекусить чем-то. Казалось, что его вырвет раньше, чем он насытится. — Заебал, ешь, — резко врывается в его личное пространство учитель русского, с громким звуком ставя перед носом тарелку с рагу, от которого исходил приятный жар после подогрева в микроволновке. Арсений стоит по ту сторону стола, упирается в него руками, склоняется чуть ниже и смотрит зло и раздражённо. — Шастун, я сказал — ешь, — добавляет он грозно, подталкивая ближе ложку. — Попов, отстань, — в той же манере отвечает подросток, но ложку в руку всё равно берёт. — Не стой над душой, — как дикий волчонок скалится Антон, недовольный сложившейся ситуацией. Еда выглядит вкусно, во рту даже начинает активнее выделяться слюна, но вот этот пристальный взгляд голубых глаз убивает всякое желание поднести к губам первую ложку. — Не выёбывайся, — рычит на него недовольно, но отстраняется и отворачивается, берёт чайник с подставки, набирает воду, ставит кипятиться. Антон затыкает рвущееся наружу «Не я первый начал» ложкой рагу, смакует во рту, облизывается, берёт ещё. Всё-таки даже через силу пихать в себя не приходится, потому что приготовлено слишком уж вкусно, чтоб отказываться от этого удовольствия. Антон думает, что Арсений хорошо готовит, и это круто. Антон думает, что у него теперь начнётся новая жизнь, наверное, даже лучше старой. Антон думает, что всё-таки сходит в ментовку и попытает удачу. А вечером того же дня Шаст тихонько выскальзывает на балкон, где уже стоит Арсений, и видит, как старший курит айкос. Пацан улыбается как дурак, осознавая это. Арсений настолько пидор, что у него даже курение с изъёбом. — Воняет отвратительно, — заявляет он. Попов оборачивается на звук, хмыкает, снова складывает руки на ограждении балкона и смотрит вниз, размахивая своим айкосом, зажатым между пальцами. — Зато не так вредно, как твоя херня, — просто пожимает плечами мужчина. Он в белой футболке, а на плечи накинута чёрная джинсовка. — Он не поджигает, а подогревает табак, — объясняет он, заметив замешательство на лице школьника. — Можешь попробовать, — вдруг разрешает брюнет, протягивая свою нанотехнологию в руки Шаста. Парень обводит его недоверчивым взглядом, перенимает трубку мира и затягивается. — Есть разница? — интересуется, разворачиваясь и опираясь спиной и согнутыми в локтях руками на ограждение. Антон думает, что эта херня просто пафоснее и дороже обычных сижек, потому что вкус его особо не впечатлил. — Думаешь, это спасёт тебя от рака лёгких? — фыркает вместо ответа, рассматривая ночной Воронеж. Небо тёмно-голубое, ещё не сине-чёрное, и притягивает взгляд. — Не знаю, хочется верить, — просто отвечает Попов, снова затягиваясь. Антон думает, что ему на душе спокойно, когда он стоит на балконе, рассматривает красивейшего цвета небо и вдыхает в себя мерзковатый запах от айкоса. Хоть на одну крошечную секундочку ему наконец-то спокойно. Он как-то не думает о прошлом, не думает о будущем, а только живёт этой секундой и смотрит наверх, задрав голову, и ему, в общем-то, нормально. Он бы хотел остаться жить в этой секунде.Часть 6
26 апреля 2020 г. в 21:28
Антон быстро догоняет Позова, который шагает вдоль высокой многоэтажки. Серый уже идёт навстречу, до этого он проводил время на разъёбанной детской площадке, где обычно тусовался и сам Шаст, если других вариантов не было.
— Здорова, — говорит первым Матвиенко, пожимая руку Антону.
— Привет, — кивает головой Шаст. С Димоном Серый не здоровается, потому что, ну, а смысл? Он его с утра уже видел, даже провёл к репетитору, потом пошароёбился по району, купил пачку сиг, выпил колы и вернулся на площадку за десять минут до того, как его парень должен был освободиться, чтоб встретить его. Вот это — романтика, а остальное Антон называть этим словом отказывается. — Пойдёмте покурим? — предлагает он, из-за чего изначально и вернулся к Позову, примыкая к их компании.
— Без б, — пожимает плечами одноклассник. Они неспешным шагом доходят до той самой заброшки, даже не сговариваясь, потому что срабатывает какой-то внутренний рефлекс, в силу вступает привычка. Да, до подворотни было ближе, но как-то… не то.
Они поднимаются на второй этаж. Антон обводит взглядом бетонную коробку изнутри, вспоминает, какой громкий скандал был здесь восемь лет назад, когда застройщик и строительная бригада бесследно исчезли, прихватив с собой деньги, которые были заранее уплачены за будущие квартиры. Сейчас, спустя годы, этот фрагмент из прошлого не вызывает никаких чувств, а тогда, будучи ещё ребёнком, он тоже подхватил всеобщую волну возмущения и даже нарисовал плакат для митинга, хотел пойти бастовать вместе со всеми, но мама его не пустила, сказала, что маленький, и что всё равно никто деньги не вернёт.
Мама была права — не вернули.
— Чё случилось у тебя? Мина кислая, — комментирует Серж, обводя пальцами с зажатой в них сигаретой физиономию вышеупомянутого. Он стоит около того самого подоконника, где Шаст застал их несколько дней назад, присев на самый его край, и обнимает за торс Димку, прижимая к своему тёплому медвежьему боку. Позов, перестав смущаться присутствия Шаста, так же расслабленно курил, только не «ротманс», как эти двое, а «бонд» с капсулой.
— Да так, хуйня, — поморщился парень, глубоко затягиваясь. Голова слегка кружится. Наверное, надо всё-таки сожрать чё-нибудь, пока не откинулся, а с другой стороны — не хочется совсем. — Короче, один конченный алкаш вчера напился у нас дома, и всё перетекло в поножовщину, — делится без особого энтузиазма, но эти двое вроде как его единственные друзья, и с ними можно немного посекретничать. Всё же сложно держать всё в себе.
— Е-е-ебать, — тянет Матвиенко, закашлявшись дымом.
— Что? Ты в порядке? — ужаснулся Позов, дёрнувшись, чтоб подойти к Антону, но Серёжа прижал его обратно к себе, никуда не отпуская. Шаст усмехнулся, уловив это.
— Да, нормально, — закивал, выдыхая дым. — Он маму задел, она в больнице сейчас. Но так, если честно, даже лучше, — покачал головой, невесело улыбнувшись. Пацаны пытаются развить эту тему, выразить своё беспокойство, узнать, как могут помочь, но Шаст поскорее сводит тему на «Нет», желая больше её не обсуждать. Она того не стоит, всё уже произошло и осталось в предыдущем дне, а осадок внутри горчит до сих пор. В школе все и так в курсе, что у Антона в семье какой-то пиздец творится, и что мама ни разу не была на школьных собраниях за последние пять лет, поэтому парни в душу не лезут, в принципе, понимая причинно-следственную связь.
Спустя десять минут Шаст сидит на полу, облокотившись на стену, сказав, что пока не хочет уходить, ему надо немного подумать, побыть одному, а парни, уточнив, что они его разбору полётов никак не мешают, остаются на своём месте. Парень смотрит в пол, сложив руки в замок на согнутых коленях, и по взгляду понятно, что он сейчас немного в другом измерении.
Антон думает, что всё-таки надо остаться у Арса, потому что одному пиздец как страшно.
Антон думает, что Арс больше ничего с ним не сделает, всё-таки он выглядел виноватым с утра.
Антон думает, что надо забрать из квартиры только самое необходимое, если что — проще сходить ещё раз, чем полностью обустраиваться у Арсения.
Антон поднимает взгляд и видит, как Серый целует Диму, забравшись руками ему под футболку. Антон ловит себя на мысли, что любовь бывает красивой.
— Не пялься, Шаст, — мычит в поцелуй Матвиеныч, запуская руку в короткие волосы Позова и чуть оттягивая, заставляя прогнуться и дать больше доступа к излюбленным губам.
— Вы как будто с гей-порно сошли, — юморит с улыбкой, но взгляд отводит.
— А ты поменьше его смотри, — смеётся в поцелуй, отчего Позов закатывает глаза и хочет уже отстраниться, чтоб эти двое попиздели как следует, но Матвиенко его хватает за ягодицы, сжимает и дёргает, впечатывая Димкино худое тело в себя. Целует его в уголок губы нежно, переходит к скуле, слегка прикусывает зубами, заставляя парня зашипеть. Антон хмыкает, пронаблюдав за этим действом, потому что инстинктивно поднял голову на голос, встаёт с пола и тихо уходит, оставляя голубков наедине. Он тут, в данной ситуации, третий лишний.