Парень из квартиры напротив

      Месяц назад.       Арсений открывает дверь, услышав звонок, и за ней обнаруживает подростка, который смотрит хмуро, исподлобья, недружелюбно, словно это не он пришёл, а к нему. Попов едва заметно улыбается уголком губ, приваливается плечом к дверному косяку в вальяжной манере, чуть вздёргивает бровь. — Привет, ты что-то хотел? — спрашивает первым, перебивая мальчишку, который уже рот открыл, чтоб начать. Антон вздыхает, борется с желанием закатить глаза, потому что это как-то, ну, не очень красиво будет, особенно учитывая, что он пришёл с просьбой. Пидор прожигает его взглядом, обводит с ног до головы, прикусывает нижнюю губу, скрещивает руки на груди и терпеливо ждёт продолжения диалога. — Можно немного соли одолжить? — с трудом выуживает из себя слова юноша, явно отправленный сюда не по своей воле. В одной руке он сжимает пустую стеклянную банку из-под кофе с остатками соли, вторую прячет в кармане мешковатой чёрной кофты. — Конечно, — тут же отзывается Попов, забирая у него банку и возвращая её уже полной до горлышка. — Спасибо, — говорит из приличия, хоть и не привык пользоваться этим словом. Поднимает робкий взгляд, смотрит в голубые глаза. Арсений ему улыбается спокойно и как-то по-домашнему. Антон неловко улыбается тоже, думает на задворках о том, что Попов, наверное, не такой уж и плохой человек, каким его рисуют сплетни, основанные на ориентации.       Арсений смотрит вслед удаляющемуся от него худому силуэту и слегка щурит голубые глаза. Он думает, что ему жаль, что этот мальчишка не улыбается чаще, потому что ему идёт. Арсений вообще нередко думает о нём, потому что видятся часто.       Антон думает, что устал. От всего. От всех.       От мамы, которая расстраивает его своим отношением. В детстве казалось, что её увлечение алкоголем — это временное, что ей просто нужно время, чтобы прийти в себя, но вот ему уже почти семнадцать, а мать осталась всё той же, что и пять, шесть, семь лет назад…       От Славы, мысль о котором заставляет его почувствовать себя загнанным в угол зверьком. Он стал реже выходить на улицу, старается не задерживаться допоздна, не ходить в свою квартиру, сидеть в своем островке безопасности — квартире напротив.       И он устал от Арсения. Если поначалу тот постарался включить режим «ничего не произошло» и вёл с ним какие-то отвлечённые разговоры, то сейчас, видимо, наконец осознав всю глубину своего поступка, выглядел виноватым и старался лишний раз не докучать своим присутствием. Антон вроде и радоваться должен, что от него отстали, да только он теперь слишком часто оставался один — совсем один — и отсюда вытекало следующее:       Антон устал от себя. От своей вечной привычки думать о последствиях, от размышлений, от самоанализа, от попыток оправдать поступки других людей в своих глазах. Ему особо больше и делать нечего, кроме как по полочкам раскладывать опилки в своей голове.       Он думает, что Арсений сначала действует, а потом думает. У него желания застилают рациональность. Сначала эмоции — потом последствия. Антон от него отличается кардинально, хотя тоже думает, что и он тот ещё дурачок. Он мог бы надавить на жалость, объяснить кратко ситуацию, мог бы с силой оттолкнуть учителя от двери и зайти в квартиру, мог бы… Но он хотел тогда сказать ему про «отсосать». Он его хотел. Хотел как в том самом злосчастном видео, которое зачем-то смотрел в своей комнате. Ему Арсений нравился, как по-другому показать это гею — он понятия не имел. И то, как ему на это ответил Попов — вот это было больно, а не ранки в уголках рта, которые уже зажили. Шастун хочет его ненавидеть, всеми фибрами души реально хочет, но видит перед собой виноватые голубые глаза — и злость резко спадает, будто её и не было. И поэтому Антон для себя — дурак. А Арсений всё ещё пидор.       Об этом Антон думает почему-то в четыре утра вместо того, чтобы спать. Он вообще стал мало спать по ночам. Видимо, такой период бессонницы. Всё-таки он пережил большой стресс, который не мог пройти бесследно. Парень, не выдержав молчаливого ёрзания по дивану на протяжении нескольких часов подряд, всё же нехотя встаёт, в полутьме нашаривает джинсы и кофту, натягивает их на себя и выходит на балкон покурить. Арсений хоть и говорил, что ему нельзя делать этого здесь, уже несколько раз палил его с сигаретой, но особо не ездил по мозгам, видимо, не желая лишний раз доёбываться.       Холодно. Мёрзнет нос. Мёрзнут пальцы. Парень сжимает сигарету и переминается с ноги на ногу в тапочках, желая поскорее выкурить её и уйти обратно. За спиной вдруг открывается дверь, Антон крупно вздрагивает всем телом, не ожидая появления кого-то другого, и роняет сигарету вниз с высоты пяти этажей. — Ты громче, чем слон в посудной лавке, — недовольным голосом заявляет заспанный Арсений, стоя в проходе. Он кивком головы указывает себе за спину. — Минус два на улице, в дом зайди, — говорит негромко, отходит на шаг назад, ожидая исполнения приказа. — Может, я тут пытаюсь прыгнуть, — выпускает наружу колкие иголки, хмурится недовольно, мнётся в метре от учителя, мёрзнет, но упорно игнорирует просьбу. Арсений уже ёжится от холода, проникающего в квартиру. — Тогда тем более вернись в постель, — закатил глаза старший, сбросив всё на юношеский максимализм и отсутствие здорового юмора у девятиклассника. — Что, даже самоубийство мне запрещаешь? — скалится Шастун из вредности, но, выдохнув в сторону, выпуская остатки дыма из лёгких, как обычно делают перед тем, как опрокинуть в себя стопку залпом, всё же заходит внутрь. — Ты сейчас серьёзно? — наконец реагирует учитель, глядя более осознанно и менее заспанно. Щурит свои голубые глаза, хмурится, напрягается от этих слов. Антон усмехнулся, оценив реакцию. — Антон, я очень надеюсь, что в тебе говорит желание разозлить меня, — Шаст фыркает, но не может не согласиться, что все его фразы вызывают рациональную злость у Попова. Он вообще не помнит, когда был с ним искренним. — Забудь, — ответил юноша, стаскивая с себя кофту и бросая её на кресло. Арсений уже разворачивается, возвращается в спальню, но оборачивается в дверях, прожигая взглядом худую спину школьника, обтянутую белой футболкой. — Антон, — говорит негромко, хрипловато, привлекая к себе внимание парня. Тот оборачивается, уже взявшись за пояс джинс, чтоб стянуть их и вернуться в кровать, и ведёт бровью, ожидая продолжения. — Я знаю, что ты даже видеть меня не хочешь, что тебе приходится перебарывать себя каждый день, и что ты даже уйти не можешь, но поверь, я ужасно расстроюсь, если с тобой что-то случится, слышишь? Я… я ужасно сожалею о той ночи. Если кто-то и должен понести наказание — то это я. И если я могу чем-то тебе помочь — скажи мне об этом, — говорит, глядя прямо в глаза, не громко, но и не тихо. Антон слушает, не моргая. Ему эти слова были нужны, если честно, очень нужны. Не очередные извинения, а именно признание того, что Арсений боится, что он что-то сделает с собой, что он ему… небезразличен, что ли. — Хорошо, — только и находит одно-единственное слово в своём словарном запасе, чтоб ответить. — Спокойной ночи, — желает ему Арс перед тем, как закрыть дверь в свою комнату. — Да, тебе тоже, — отвечает на выдохе парень.       Антон садится на край дивана и тупо смотрит в пол. Перематывает слова Попова в голове. Анализирует. Бесится с самого себя, что уже не может без этого анализа, но всё равно поддаётся ему.       Антон думает, что он та-а-акой дурак, каких свет не видывал, потому что Арсения он видеть хочет. Хочет. Хочет. Хочет. Его голубые глаза, его тёмные волосы, его родинки на шее, его губы. Хочет его слышать и слушать. Хочет вдыхать его запах. Хочет пить какао, которое он ему сварил. Хочет есть еду, которую он в него пичкает, лишь бы в обморок не свалился. Хочет жить рядом с ним. Хочет. Хочет. Хочет быть рядом. А Арсений думает, что ему противен. Наивный.       А если говорить обобщённо — то жизнь как-то стала… возвращаться в норму, что ли. Антона понемногу отпускало чувство тревоги, с которым он провёл не один день. Димка с Серёгой всё ещё были милой парой, о которой никто в школе не знал, кроме одного-единственного очевидца. Мама шла на поправку, хоть парень с ней и не разговаривает, потому что не видит смысла и тупо злится от любого свежего воспоминания о ней. В школу пришло распоряжение о нескольких городских олимпиадах, а 9 «А» и «Б» снова сцепились. Все шло своим чередом, только все внутренние органы Антона как будто перемололи на мясорубке и попытались засунуть этот фарш обратно. Но, нацепив на лицо едкую усмешку, он продолжал гордо смотреть этому миру в лицо и с упреком говорить: «Не ожидал, сука? А я всё ещё на ногах». Мысль о будущем переезде поддерживала его, и он старался не думать ни о чём другом.       Но не всегда получалось.

***

      Утро субботы началось привычно — Димка снова сидел за столом и возился со структурой эссе, пока Арсений пытался помочь ему разгрести эти дебри. — Доброе утро, — здоровается Антон, проходя в комнату в ночных шортах и всё той же футболке. Волосы — взрыв на макаронной фабрике, на щеке след от подушки, глаза заспанные, большая футболка не по размеру съехала с плеча, оголяя ключицу. Арсений не смог сдержать улыбку, глядя на такого уютного школьника. — Привет, — отбивает кулачок Димка, повеселев при виде друга. — Доброе, — произносит учитель, рассматривая худого длинного мальчишку. Откормить бы его, приласкать да к рукам приучить, да только добровольно не дастся… Арсений, проглотив вставший поперёк горла ком от этой досадной мысли, поспешил вернуться к репетиторству.       Шаст заваривает себе чай, сыплет в него побольше сахара, берёт из вазочки со сладким печеньку-полумесяц и удаляется восвояси. Арсений заметил, что юноша любит начинать своё утро со сладкого, и был уверен, что его в случае необходимости будет сложно разбудить без плитки шоколада или супер-сладкого напитка. Какао бы подошло отлично.       Занятие подходит к концу, Димка уходит. Антон напоследок, застав его уже в дверях, просит завтра в определённое время встретиться на «их месте», просто покурить, пообщаться. — Сегодня придёт мой друг, — говорит Попов, ставя на плиту сковородку, намереваясь пожарить омлет. — Твой любовник, ты хотел сказать? — ухмыляется Шастун, но эта догадка его отчего-то не веселит. — Да, — подтверждает мужчина, решив не отвечать колкостью. — О-о-о, да всё серьёзно… И на каких поверхностях будешь его трахать? Ну мне чисто иметь в виду, чтоб знать, где хлоркой пройтись, — Арсений с громким звуком накрывает сковородку крышкой и оборачивается, прожигая недовольным взглядом дыру в мальчишке, который залез на кухонный стол и вертел в руках зелёное яблоко. — Где, сколько и в каких позах — моё личное дело, советую в него не лезть, — отвечает отрезвляюще-строгим тоном. Антон выдаёт на это кривоватую неправдоподобную усмешку.       Антон думает, что ему неприятно слышать это. А тем более представлять. Он-то уже было привык к мысли, что особенный, что только он может здесь находиться, общаться с Арсением, есть приготовленную им еду, в общем-то — сосуществовать вдвоём. — Ты будешь завтракать, — не дождавшись ответа, произносит Арсений. — Нет, — качнул головой, слез со стола, положил на место яблоко и двинулся на выход из кухни. — Ты. Будешь. Завтракать, — по отдельности чеканит каждое слово Попов, неожиданно поймав за руку и развернув юношу к себе. Антон неловко уткнулся в его шею и тут же оторопело попытался сделать шаг назад, но Арсений прижал тонкое запястье к своей груди, запросто удерживая школьника на месте. Тот рыпнулся, постарался высвободиться, но учитель явно превосходил его в силе. По телу пробежали мурашки. Антон буквально чувствовал сердцебиение Арса и ловил каждый его вдох. — Я не спрашиваю, понятно? Тебе нужно поесть, ты ужасно худой и постоянно отказываешься от еды, я понимаю, что у тебя стресс, что аппетита нет, но я не хочу потом откачивать тебя, так что ты сейчас позавтракаешь, — и отпускает, осознав, что держит слишком долго. Антон, сбросив с себя наваждение, показательно скалится, смотрит как-то обиженно исподлобья, делает шаг назад сразу же. — А что ты со мной хочешь? — выпускает наружу привычные иголки, цепляясь к словам. Говорит с провокацией и явным намёком на совершённую в прошлом ошибку. Мужчина тяжело вздыхает, поднимает глаза к потолку, словно ища в нём ответ на вопрос о том, как сменить наполнитель в голове школьника, потому что его опилки явно испортились.       Антон думает, что ему обидно, что Арсений так и не ответил на вопрос.       Антон думает, что он расстроен новостью о любовнике Арсения.       Антон хотел и дальше думать, что он особенный.       Антон завтракает в пустой кухне. Аппетита нет, но Арсений прав — надо.

***

      Любовника зовут Саша. Он красивый и улыбчивый. Антон понимает, почему Арсений предпочитает его. Антон ругает себя за такие глупые мысли. Антон ревнует.       Саша появляется в квартире в восьмом часу, Арсений формально знакомит его с парнем. — Антон, это Саша. Саша, это Антон, я говорил тебе о нём, — кареглазый парень со светлыми волосами и смуглым оттенком кожи выглядит так, словно прилетел сюда с какого-нибудь ЮБК*. Ему не хватает солнцезащитных очков и дурацкого брелока с Чёрным морем, настолько он летний и солнечный. А у Антона вот есть такой дурацкий брелок из Крыма. — Привет, я рад с тобой познакомиться, — искренне заверяет его парень. Антону стыдно от того, насколько фальшивую улыбку он натягивает в ответ. Саша, кажется, с искренним дружелюбием пожимает ему руку, а Шастун думает лишь о том, что этот парень намного лучше, чем он сам — и это только первое впечатление. — Вино или коньяк? — на ходу уточняет Попов, проходя на кухню. — Конечно коньяк, — парень всё ещё стоит в прихожей, напротив Антона, который прожигает его взглядом, и, стянув с себя куртку, весело подмигивает замершему на месте Шасту и выключает теперь уже ненужный свет возле входной двери. — Присоединяйся, если захочешь, — шепчет на ухо, проходя мимо, опаляя кожу горячим дыханием.       Антон остаётся стоять в полутёмной прихожей. Свет сюда льётся лишь из кухни, которая расположена в трёх метрах. Он смотрит в пол, на стоящие рядом ботинки Арса и его гостя, и ощущение такое, будто щедро ливанули спирта на открытые раны. Внутри всё жжётся и болезненно горит.       Из кухни раздаётся громкий смех, слышно, как алкоголь льётся по рюмкам, как Сашка нетерпеливо нарезает что-то на закусь и как полушёпотом спрашивает: «Этот мальчик уйдёт через полчаса? А то неловко как-то…», на что Арсений не отвечает.       Антон чувствует себя уроненной на пол кружкой, по которой пошли трещины, и она вот-вот лопнет, если слегка сдавить края. Он впервые чувствует, что действительно может заплакать. У него спёрло дыхание, и он постарался сконцентрироваться на вдохах и выдохах, приводя его в норму.       Антон думал, что Арсений больше не сможет сделать ему больно.       Антон думает, что Арсений смог.       Антон тихонько проходит в зал, садится на диван и утыкается взглядом в телефон, а уши затыкает наушниками, лишь бы не слышать. На улицу идти страшно, он вечером ещё ни разу не появлялся на ней с той самой ночи.       В квартиру тоже страшно. Там ужасно тихо. А ещё грязно. Антон так и не убрал свою комнату. И Славик будет искать его там в первую очередь. Шаст догадывается, что он уже там был, потому что замок явно пытались чем-то вскрыть, он весь в царапинах.       Через полчаса в зал, который соединяет коридор и спальню учителя, заваливается Сашка. А следом Попов. Арсений целует его на ходу в губы, парень идёт спиной назад, и Арсений фактически ведёт его, чтоб тот ни во что не врезался. Антон ставит громкость в наушниках на минимум рефлекторно. Арсений приникает спиной к стене рядом со входом в спальню, Саша наваливается на него сверху, он чуть ниже, и целует Попова в шею, скулу, щёки. Попов неотрывно смотрит на Антона, сидящего напротив в зажатой позе. Шаст смотрит на него.       Антону кажется на секунду, словно Попову даже не интересен Саша, старательно выцеловывающий его тело, потому что он неотрывно смотрит на Шаста и как будто хочет прекратить всё это. А потом вдруг хватает Сашу за загривок, заставляя его запрокинуть голову и, не отводя взгляда, впивается в губы своего любовника, всё ещё наблюдая за тем, следит ли за ними Шаст. Антон вырывает из ушей наушники, бросает телефон на диване и, подорвавшись с места, в одной лёгкой футболке выбегает на лестничную клетку, а по ней вниз — на улицу, потому что в лёгких закончился весь воздух.       Антон думает, что вот теперь он Арсения, пожалуй, наконец-то ненавидит. — Кажется, мы его напугали, — улыбается беззаботно Саша, обернувшись через плечо. Арсений хмуро смотрит вслед убежавшему Антону. Так лучше. Он не хочет, чтоб Антон был здесь, когда они занимаются сексом.       Арсений пытается убедить себя, что поступает правильно.       Арсений пытается убедить себя, что он совсем не использует Сашку, чтоб перестать думать об Антоне.       Арсений пытается убедить себя, что не любит этого зеленоглазого ушастика.       Арсений втрахивает Сашу в кровать, но это не приносит того удовлетворения, что во все предыдущие разы. Ему хочется быть грубее, жёстче, потому что он зол. Саша терпит все шлепки, укусы, царапины и громко под ним стонет. Арсений думает, что этот юноша — просто чудо, но он не хочет быть с ним.

***

      Антон громко дышит, прогоняя через лёгкие морозный воздух, без маршрута идёт куда-то, дрожит и обхватывает себя руками. В глазах стоят слёзы, которые он в жизни не позволит себе пролить из-за пидора, и пытается сморгнуть их. Перед взглядом всё размыто из-за этого, и Антон чувствует себя чашкой. Чашкой, на которой много трещин. Чашкой, которую уронили, и она разлетелась на осколки.       Шастун думает, что не представляет, что дальше. Вернуться в квартиру Арсения? Сделать вид, что ничего не произошло? Сделать вид, что ему вовсе не разбили сердце?       Антон натурально всхлипывает без слёз и тут же испуганно затыкает себе рот ладонью. Нет. Он не будет истерить. Не будет плакать. Не будет проявлять лишних эмоций. Арсений ему ничего не должен был. У Арсения своя личная жизнь, о которой он предупреждал. Это его квартира. Его любовник. Его жизнь. И Антону нет места в этой жизни — этот факт нужно принять.       Антону нет места в его жизни.       Антону нет места в жизни.       Антону нет места.       Антон один. У него разбитое сердце и желание больше никогда и ничего не чувствовать. Напихать бы в сердце сухой травы, чтоб в нём не осталось места ни для кого другого.       Шаст уже подходит к подъезду, жутко замёрзнув, когда его резко хватают за шкирку и куда-то тащат. Он хватает чужие руки, стараясь оттянуть их от себя, и его грубо швыряют к стене в темноте, куда не попадает свет от единственной лампочки под козырьком входа в хрущёвку.       Но даже в темноте он узнает лицо Славы. Внутри всё холодеет, и тело сковывает дикий животный страх. Кажется, что сердце вот-вот остановится от этих американских горок.       В руке у Славы блестит и отливает стальным холодом металла в слабом лунном свете балисонг, он же нож-бабочка. Крепкая хватка на шее перекрывает дыхание.       Антон думает, что шестнадцать лет — слишком мало, и что он не успел ничего сделать в своей жизни.