***
Ренджун соврёт, что Джемин ему не интересен. После того, что произошло на игре, Хуан вообще не может найти себе места. Но я потерял бы тебя. И что вот заставило Джемина вылепить эту фразу? Значит ли она в действительности что-нибудь или это всё ещё часть непонятной игры На, правила которой известны только ему одному? Ренджуну всерьёз становится интересен Джемин. Ему хочется узнать, что это за человек, что он на самом деле из себя представляет, появляется странное желание пообщаться с ним, понять его. Резко исчезает вся неприязнь к нему, которая долгое время терзала душу Ренджуна, остаётся только интерес и та самая симпатия, которую Хуан усиленно прятал под миллиардами замков с момента их самой первой встречи, когда Джемин в буквальном смысле сногсшибательно ворвался в жизнь Хуан Ренджуна. И Ренджун решает попробовать. Он не знает, что из этого получится. Он хочет довериться. Донхёк, всё время щебечущий о том, какой Ренджун молодец, как он им гордится, практически перед самым ужином куда-то тихой сапой смывается, а Хуан, погружённый в свои нелёгкие раздумья о Джемине, забывает спросить, куда именно. А потому к построению на ужин выходит из комнаты один. Но тут же у него появляется дикое желание вернуться обратно и как минимум что-нибудь сломать. Ренджун застаёт картину, которую предпочёл бы не видеть после всего того, о чём он думал последние два часа. Джемин стоит под лестницей, ведущей на второй этаж и его к стене прижимает какая-то девчонка, безбашенно целует и трётся о него всем телом, а На и не против, судя по всему. Хуан знает характерный звук разбитого сердца, ему это знакомо, как никому другому, и сейчас он слышит что-то подобное. Состояние вообще резко уходит в необъяснимый ноль, даже в минус. На Ренджуна накатывает самая что ни есть чистейшая человеческая обида, ведь Джемин заставил его поверить в то, что он ему реально нужен, заставил поверить в искренность своих намерений, будь то даже неистовое желание физической близости, но в их возрасте это нормально. А теперь он бессовестно засасывает под лестницей какую-то бабу, вероятнее всего, даже не думая о Ренджуне. И Хуан снова хочет себя проклинать, снова хочет кричать на себя за свою глупость и наивность, снова хочет рвать волосы на голове из-за того, что ничему его жизнь не учит. Ему больно, ему грустно, ему обидно, он чувствует себя раздавленным всё теми же самыми белоснежными кроссовками Джемина, он чувствует вкус предательства. Какая-то волна ревности, смешанная с обидой и злостью, накатывает на Ренджуна и топит в себе с головой, заполняет лёгкие, блокируя пути поступления спасительного кислорода, и Хуан не знает, как всплыть на поверхность. Он отворачивается, видя, что он не замечен и быстро выходит на улицу. К горлу подкатывает ком и Ренджун чувствует, что его будто сейчас стошнит. — Эй, ты в порядке? — к нему тут же подбегает Донхёк, который, как успел заметить Хуан, стоял с Джено. — На тебе лица нет, что случилось? Но Ренджун не может ответить и бежит к кустам возле корпуса. Его всё же тошнит. Ли зеленеет от ужаса и подбегает к другу, цепляя его за локоть и заводя за угол, намереваясь всё разузнать. Хуан чувствует родной запах Донхёка, его руку, и это обезоруживает настолько, что Ренджун не успевает понять, когда на глаза наворачиваются слёзы, а после он утыкается носом в рубашку Хёка и срывается на истерику. Он плачет, как ребёнок, как брошеный всеми котёнок в дождливую погоду, не имеющий возможности спрятаться под кров, плачет так искренне, так душераздирающе, как не должны плакать парни, но плачут, когда им очень больно. Ренджун выплёскивает со слезами всю свою боль, все эмоции, все чувства, которые столько времени копились, словно бомба замедленного действия. Донхёк молчит, лишь прижимает Ренджуна к себе и успокаивающе перебирает его волосы — верно ждёт, когда тот придёт в себя. Ренджун приходит. Успокаивается, стирает слёзы с глаз и смотрит на друга: — Прости, Хёк, я... — Не надо, расскажешь позже, когда мысли в кучу соберёшь, хорошо? Если это снова Джемин, я точно и серьёзно разобью ему всё лицо, потому что вот уж что-что, а за твои слёзы я не прощу ни одно существо на этой планете. И Ренджун зачем-то говорит: — Он здесь не причём. Хотя Джемин и есть самая главная причина всего происходящего в жизни Ренджуна, в том числе причина и этой истерики. Поесть за ужином у него так и не выходит, но он просит у Куна разрешение забрать еду с собой, вдруг проголодается и тот, разумеется, разрешает, даже спрашивает у работников столовой контейнер и приносит его подопечному. Возвращается к себе Ренджун в полном одиночестве и видит Джемина, который стоит возле корпуса и втыкает в телефон. Меньше всего Хуану хочется его сейчас видеть, поэтому он увеличивает шаг и хочет пройти мимо, оставшись незамеченным, но этого, конечно, не выходит. — Эй, Ренджун. Не хочешь прогуляться? До вечернего мероприятия есть ещё время, я знаю тут красивое место неподалёку. Внутри Ренджуна вдруг вспыхивает такая неистовая злость, такой гнев, что он усмехается на слова Джемина и поворачивается к нему лицом: — И тебе ещё хватает наглости звать меня прогуляться? Джемин выглядит так, будто не понимает, почему Ренджун говорит так грубо, однако Хуан уже знает, что он лицемерен вдоль и поперёк — ему нельзя верить, он отлично играет свою роль. — Я ведь просто позвал тебя гулять, что не так? — Всё не так, На Джемин. Я не собираюсь ни гулять с тобой, ни что-либо ещё. Хватит поджидать меня за каждым углом, хватит меня преследовать, мне надоела твоя фальш. Оставь меня в покое и до конца сезона вообще ко мне не подходи, я не хочу тебя видеть, я не хочу тебя слышать, и тем более я не хочу, чтобы ты впредь как-либо меня трогал. Просто исчезни из моей жизни, найди себе другую игрушку, понятно? — Я настолько тебе противен, что ты даже не можешь просто пройтись со мной? Джемин выглядит серьезным и как будто печальным, но Ренджун мысленно повторяет себе, что ему нельзя верить, что всё это лишь игра. — Да. Если тебе так хочется ответа, да, противен. Я не хочу ничего о тебе слышать. — Но ведь в лесу... — В лесу я не для тебя старался, ясно? Мне вообще на тебя плевать, я ради Хёка это делал и для команды. — Ты так не выглядел. — А ты думаешь, ты у нас один умеешь хорошо играть? — Ренджун, ты не понимаешь, я не вру тебе. И даже не пытался что-то из себя строить, я не понимаю, почему ты так яро меня отрицаешь. — Я не верю ни одному твоему слову, На Джемин. Как раз-таки то, что ты умеешь хорошо — это врать и строить из себя невесть что. Я никогда тебе не поверю, слышишь?! Никогда! Ренджун понимает, что их разговор перешёл в стадию, которая называется «ссора». — Хорошо. Хорошо. Раз так, то я скажу. Ты мне нравишься, Ренджун, нра-ви-шься. Я не с потолка всё это беру, понятно? Я влюбился почти сразу, как увидел тебя, а ты вечно со своими колючками, думаешь, мне легко? Постоянные твои оскорбления, отталкивания. Я не врал тебе и не вру сейчас, я говорю правду. Ренджун на секунду тормозит. У него словно на плечах сидят два существа, одно из которых говорит, что Джемину нужно поверить, в то время как другое орёт о том, что к Джемину нет никакого доверия. И Хуан соглашается со вторым. Джемин сейчас надавит на жалость, заставит простить его, построит глазки, затащит Ренджуна в постель, наиграется, а потом вышвырнет, как использованную и уже более не интересную куклу. — Я не верю тебе. — Но я не вру. — Знаешь, что? Я тебе так сильно нравлюсь? Отлично, Джемин, подавись своими чувствами, задохнись, хоть сдохни от них, мне плевать. Ренджун резко разворачивается и уходит, потому что выражение лица На в тот момент больно полощет по чему-то живому, наверное, по сердцу, но Хуан не позволит себе проявить жалость. Он не хочет верить в то, что мог сделать ему больно, что тот взгляд, как будто полный тоски и боли, мог быть реальным. Хуану не хочется верить в то, что он увидел подступающие слёзы в глазах Джемина, это всё обман, всё, всё, всё обман. Хуан заходит в комнату и падает на кровать, утыкаясь носом в подушку. Не правда, не правда, не правда. Джемин не может быть искренним, он не может говорить правду, Ренджун своими глазами сегодня видел, как тот зажимается с какой-то девкой. Да, так делают все влюблённые в другого человека! Я не могу ему верить. Не хочу. Не могу. Я боюсь поверить. Боюсь узнать, что он был искренен со мной.***
Начинаются дожди. Природа сереет, яркие цвета словно смываются дождевыми каплями из общей летней картины и жизни Ренджуна в целом. Он отчаянно добивался всё это время того, чтобы Джемин оставил его в покое, и вот, пожалуйста, добился, но? Но разве это реально то, чего он хотел? Джемин действительно перестаёт преследовать Ренджуна и более того — вообще его не замечает. Он становится каким-то отчуждённым и странным, почти ни с кем не общается и ходит только с Джено, а когда тот гуляет с Хёком, вероятнее всего, держится в одиночестве. Хуан не хочет думать о том, что это как-то связано с ним, ему всё ещё хочется верить в свою собственную правоту, что Джемин и правда играет спектакль, а сейчас у него предлагаемые обстоятельства — вечная грусть. Он вспоминает их последний разговор и понимает, что это был кульминационный момент в их ненормальных отношениях. Ренджун где-то на подсознании знает, что он перегнул палку, что сказал много лишнего, чего не стоило бы говорить, но сказанные слова уже не вернёшь. Ведь это так всегда. То, что ты говоришь в порыве гнева, может сильно ранить человека, и как бы ты потом не пытался заживить эту рану, шрам от неё всё равно останется. Хуану правда хочется перемотать плёнку своей жизни на несколько кадров назад и перезаписать этот момент, но они не в кино и неудачный дубль больше не переснимешь. На каждый шаг и слово тебе даётся только один шанс, никто не закроет занавес и не скажет команду «стоп», никто не сделает перерыв в жизни, как антракт между разными действиями спектакля. Всё, что ты делаешь и говоришь — это однажды и навсегда. И у Ренджуна тяжело на душе от этого. Бесконечные дожди совсем не способствуют поднятию настроения, скорее наоборот — больше угнетают. Хуан думает, думает, думает, и ему кажется, что он скоро сойдет с ума. Блистер таблеток Донхёка заканчивается, а головные боли с каждым днём становятся только сильнее. От погоды, от постоянных тяжёлых мыслей, от самого разного рода переживаний. Ренджуну будто некомфортно от того, что в его жизни нет совсем никаких проявлений Джемина, и от этого просто хочется биться головой об стенку. Он уже всерьёз думает о том, чтобы уехать и забыть всё это, как страшный сон. Донхёк всё чаще уходит с Джено, где они отсиживаются в беседках и хотя бы за это Ренджун немного радуется. У них всё так просто, легко, постепенно, как нужно. И только в жизни Хуана вечно происходит какая-то неведомая дичь, с которой он не может справиться, и по итогу всё портит. Выйдя из своей комнаты, чтобы немного подышать воздухом, Ренджун сталкивается с Джено. Хуану и с ним контактировать не хочется. Неловко, что ли? Странное и непонятное чувство, от которого уже просто хочется выть. — Знаешь, я понятия не имею, что и как произошло между вами с Джемином, но. Я могу тебя поздравить, кажется, ты именно этого и добивался... Что ж, ты его сломал. И больше не говоря ни слова Джено шагает на улицу, раскрывая зонтик — наверняка спешит к Хёку. Джемин на этаж выше. Всего лишь несколько ступенек. Джемин совсем один и, кажется, Ренджун переживает не зря за его состояние. Но Хуану не хватает ни сил, ни духа, чтобы просто подняться к нему. Он уже ни в чём не уверен, он запутался в самом себе и всём происходящем, он не понимает, что ему на самом деле нужно. Это рвёт изнутри на мелкие части, хочется рыдать и орать в голос, но почему-то не выходит выдавить даже слезинку. И снова Ренджун всё копит в себе. Изо дня в день, с каждого дождливого утра до каждого дождливого вечера. И он действительно не понимает, почему так странно дрожит сердце при виде Джемина, когда тот всё же появляется где-то в общих сборах. Жизнь словно превращается в одну большую непонятную серую мешанину, словно художник психанул над неудавшейся картиной и смешал все краски на холсте. Ведь сколько бы не было в твоей жизни красок и оттенков, при смешении их всех в конечном итоге получится чёрный. Ренджун даже не особо радуется приезду матери, хоть та привозит множество вкусняшек и таблетки. Хуан врёт о том, что всё хорошо, рассказывает о тех событиях, что были успешны, старается убрать подальше своё подавленное состояние, чтобы не беспокоить маму. Ему удачно удаётся эта миссия и госпожа Хуан ни о чём не беспокоится, а потому спокойно уезжает домой, напоминая, что она скучает и ждет его. И ему так хочется сказать: «мама, забери меня». Он уже взрослый, но, кажется он ещё не справляется со всем, что происходит в его жизни. Проводив маму, Ренджун возвращается к себе и по дороге замечает Джемина, сидящего на лавочке с закрытыми глазами. Он и правда не выглядит здоровым, он выглядит совершенно иначе, нежели обычно. Такого Джемина Хуан видит впервые. Так невозможно сфальшивить. Неужели, и правда был искренен? На душе кошки скребут, так медленно и противно, и Ренджун в самом деле чувствует вину. Ему от этого некомфортно, у него словно что-то под кожей зудит и покоя не даёт — настолько это ненормальное и болезненное состояние. И винить в этом некого, только самого себя. Он виноват в том, как себя сейчас чувствует, он виноват в том, как себя чувствует ещё один человек. И это противоречие, этот страх, эта дилемма скоро сведёт его с ума.***
Наступает «День Всех Влюблённых». С самого утра начинает работать почта, чтобы все тайно и не тайно влюблённые могли отправлять друг другу письма. Все чего-то носятся кругом и одному Ренджуну всё ещё хочется удавиться. Донхёк тоже в приподнятом настроении, да что там — он уже несколько дней в облаках летает, а Ренджун не хочет портить ему настрой своими проблемами и негативом. Лучше будет давиться им в одиночку, может и загнётся так, наконец. — Ренджун, ну, улыбнись хоть, праздник ведь сегодня. Дождя на день не обещается, солнце будет светить. — Да не до радостей мне. Хёк молчит, молчит, думает о чём-то, а потом начинает говорить весьма серьёзным тоном: — Ты бы поговорил с ним. — М? — Я не говорил тебе, но я тогда всё слышал. Я просто сзади шёл, увидел вас и тормознул, а потом как услышал, что вы кричите, решил послушать. Это, конечно, полностью твой выбор, но мне кажется, что он не фальшивил ни капли. Он тебе душу вывернул тогда, Джун. Он просто голый стоял перед тобой, можно сказать, всё на ладони выложил, что чувствовал, а ты его так отхуесосил в ответ. Я, честно, в ахуе был, что ты вообще мог такое сказать. Я понимаю, что ты ему не веришь, но он не настолько хреновый, чтобы мог заслужить столь обидные слова в свой адрес. Ты только представь, как сильно ты его ранил? Пожелать влюблённому в тебя человека задохнуться своими чувствами? Ренджун, ты сам пережил тот период, когда тебя отвергли, когда об твои чувства вытерли ноги, так скажи мне сейчас, какого хрена ты позволяешь себе делать тоже самое с другим человеком? — Хёк, это всё так тяжело... — Я понимаю, но больше сложности в эту всю ситуацию добавляешь ты сам. Сам себя не заебал ещё? Ты хоть понимаешь, что эта твоя гордость ебанутая тебя ни к чему хорошему не приведёт? Ты знаешь, что я всегда за тебя и на твоей стороне и именно поэтому я сейчас пытаюсь до тебя достучаться, чтобы ты ещё какой херни не натворил. Знаешь, что? Подумай над этим хорошенько и затолкай свою гордость себе в задницу. Да поглубже. С этими словами Донхёк поднимается с кровати, намереваясь оставить друга одного. Да, он был жёстче, чем нужно, но Ренджуна кто-то должен ткнуть носом в его неправоту, и кто, если не лучший друг? Ли верит, что тот сможет переоценить все свои поступки и принять правильное решение, а пока его нужно оставить наедине со своими мыслями. Ренджуну плохо. Как же ему, чёрт возьми, плохо. Просто от самого себя. Даже тошно. Он понимает, что Донхёк прав и винить друга сейчас в его нравоучениях бессмысленно — он прав. Ренджун дурак, он и правда наломал дров, он совершил ошибку, он наговорил Джемину столько гадостей в то время, как тот пытался до него достучаться. Навязал сам себе невесть что, потом в это верил, и просто не смог разглядеть икренность в человеке, который в самом деле открыл ему душу. А Ренджун взял и нагадил в неё. Перед глазами всё ещё всплывает картина Джемина, целующего ту девчонку, и это всё ещё никак не оправдывается, но картина всё того же Джемина, сидящего на лавочке, крайне потерянного и словно зашуганного, почему-то тревожит больше. Откинув всё, Ренджун оценивает Джемина почему-то совсем иначе. Тот всегда такой солнечный, улыбчивый, жизнерадостный, несмотря на все отрицания Хуана, продолжающий попытки привлечь его внимание, а потом Ренджун берёт и просто втаптывает это в грязь. И если раньше ему казалось, что это Джемин над ним издевается, то сейчас всё встаёт вверх дном и правда выглядит иначе — это Ренджун всё время издевался над Джемином. Прогонял, отталкивал, говорил гадости, творил всё, что только вздумается, а тот всё прощал. До недавнего времени, когда решился открыться и сказать правду о своих чувствах, а его окунули лицом в грязь и жестоко послали. И неизвестно, сможет ли Джемин простить после такого, и нужны ли ему вообще извинения Ренджуна. Голова снова начинает отчаянно болеть, таблетки уже почему-то не помогают. За последнее время он столько уже их съел, что, наверное, пошло привыкание. Цепляясь за кровать, Ренджун поднимается на ноги с желанием выбраться на улицу и подышать свежим воздухом, чтобы стало хоть немного легче. Чем больше шагов он делает, тем больше темнеет в глазах и кружится голова. Всё резко сваливается на него и он не в состоянии это вывезти. Хуана хватает только на то, чтобы выйти из корпуса, после чего он обессиленно валится на асфальтированную площадку. — Эй, ты чего, ты в порядке? — его с силой поднимают с асфальта и заставляют принять сидячее положение. Сквозь пелену Ренджун может видеть только ярко-голубую шевелюру и чувствовать тот самый запах, который его преследует повсюду, и который сейчас кажется таким родным. Почти до слёз. — Я не знаю, нет, мне плохо, — кое-как отвечает Ренджун, безвольно болтаясь в сильных руках Джемина. — Что такое? Что болит? — Голова. Просто невыносимо. На полностью поднимает его с асфальта и тащит почти на себе обратно в Ренджунову комнату, а там аккуратно опускает на кровать. Хуан смотрит на Джемина, который впервые за столько времени оказался настолько близко, и ему почему-то дышать нечем. — Давно это у тебя? — спокойно спрашивает Джемин, пытаясь разобраться в произошедшем. — Я уже и не могу точно сказать, месяца два, может больше даже. На серьезным взглядом смотрит на Ренджуна, а потом показывает на пол и говорит: — Садись-ка. Без вопросов, ладно? Хуану и без лишнего напоминая почему-то захотелось покорно выполнить просьбу. Он-чёрт-возьми-так-скучал. — У тебя есть бинт? — Да, в аптечке, — отвечает Ренджун и тянется к тумбочке, доставая оттуда распакованный бинтик. — Пойдёт? Потом до Хуана доходит, что именно собирается делать На — он хочет голову померить, чтобы проверить, не стрёхнута ли она. Но так ведь в больнице бы заметили, разве нет? Джемин рисует все нужные метки на бинте, а потом снимает его. Просит Ренджуна зажать один край и потом натягивает. Хуан в этом не особо разбирается, но даже ему становится понятно по провисшему бинту, что что-то не так. — У тебя черепушка вперед и вправо жесть как сдвинута, я вообще поражаюсь, как ты столько времени держался, — поясняет Джемин и убирает бинт на тумбочку. — Таблетки жрал. А вообще, откуда ты в этом разбираешься? — У бабули руки золотые, она меня научила. Садись удобно и расслабься, я поправлю. Ренджун выполняет просьбу, а Джемин аккуратно начинает разминать его голову. Его пальцы так аккуратно перебирают волосы, сжимают кожу, от чего сразу идёт расслабление. Его движения дарят такой покой, словно На руками забирает всю боль себе. Легче становится почти сразу, как только руки Джемина касаются Ренджуновой головы, как по волшебству. Тот аккуратно разминает лоб и правую часть, постепенно стараясь вернуть всё на место. Такой шикарный массаж никак не оставляет Ренджуна равнодушным, ему всерьёз хочется мурлыкать, но до такого он пока ещё не решает докатиться. — Сейчас тебе нужно будет полежать некоторое время, — Джемин снова завязывает бинт на голове Ренджуна и осторожно помогает ему подняться с пола, а потом лечь на кровать. Хуан не понимает, сколько он так лежит, может быть, он вообще спит, однако боли и вовсе простывает след. Он не открывает глаза, потому что боится, что Джемин исчезнет, словно мираж, придуманный больным и соскучившимся сознанием Ренджуна. Но нет, тот верно сидит рядышком и ждёт, пока Хуан откроет глаза, стянет с себя повязку и сядет рядом. — Как чувствуешь себя? — с лёгкой улыбкой спрашивает Джемин. — Боль прошла, спасибо. — Ты сейчас выглядел так, как тогда в бассейне. Я сам себя не помню, когда сиганул следом за тобой в воду. — Стоп... Что? — Ренджун резко распахивает глаза и смотрит на Джемина. — Так это ты меня вытащил тогда? — Да. Раз уж проболтался, то нет больше смысла скрывать. — Я бы тут мог не сидеть, если бы не ты, — говорит Хуан, опуская голову и упираясь взглядом в пол. — Наверное, я заслужил небольшую благодарность. Ренджун снова смотрит на Джемина несколько секунд и спрашивает: — Чего ты хочешь? — Хочу потрогать твои гвоздики. Хуану даже хочется усмехнуться от столь наивной и странной просьбы, однако он садится ближе и поворачивается левой стороной, открывая Джемину доступ ко всем четырём микродермалам, мол, делай, что хочешь. На аккуратно прикасается пальцами к проколам на щеках, поглаживает, делает это так, будто впервые в жизни вообще видит и прикасается к пирсингу. Тёплое дыхание раскатывается по щеке Ренджуна, а после он чувствует прикосновение мягких Джеминовых губ к своей коже, от чего по телу раскатываются волнующие мурашки. Хуан вообще не понимает, что за безобразие сейчас происходит, но ему это нравится. Джемин всерьёз наслаждается тем, чем столь увлекательно занимается. А вот дальше — Ренджун понимает — уже опасно. Джемин прижимается губами к гвоздикам на шее, а это уже начинает вызывать совершенно иные чувства. Дыхание снова сбивается к чертям, а сердце стучит так быстро-быстро и так волнующе — давно Хуан не испытывал такого. А Джемин ведь всё чувствует, чувствует, что вызывает приятные ощущения, а потому издевательски тянет время, сводит с ума своими губами. Оторвавшись от своего занятия, Джемин поднимает голову и в этот момент они встречаются взглядами и смотрят друг другу в глаза, пытаясь отыскать вопросы и ответы, отличить правду и ложь, донести друг другу какие-то свои истины. Ренджун зачем-то опускает взгляд на губы На и как-то внезапно понимает, что пропал. Кажется, снова пропал в человеке. И он делает это сам. Он сам подаётся вперёд и прижимается к таким манящим сейчас губам Джемина осторожным поцелуем. Двигает губами аккуратно, будто боясь спугнуть волшебство момента, спугнуть самого На, снова ранить его чем-либо, но все вопросы и переживания выветриваются из головы сами по себе, как только Джемин отвечает на поцелуй. Он тоже делает это осторожно, медленно, нежно, словно стараясь поцелуем что-то Ренджуну рассказать, объяснить, показать. А Хуан извиняется, он искренне просит прощения этим поцелуем и передаёт все свои чувства и эмоции, которые терзали его всё это время. Они и правда чувствуют друг друга через прикосновение губ. Они разрывают поцелуй и у Ренджуна снова по телу прокатывается волна от взгляда Джемина. Хуан подмечает его сбившееся дыхание, дрожь в руках и туманный взгляд, и становится интересно, на что способен Джемин, если дать ему волю? Сколько любви в нём прячется? Каким он может быть, если снять с него все запреты? Ренджуну интересно, ему хочется это увидеть, хочется почувствовать, хочется стать объектом всей той страсти На, которую тот копил всё это время. И это желание сводит с ума, оно занимает все мысли, оно не позволяет трезво думать. Хуану хочется целоваться с Джемином дальше, до потери пульса, до нехватки кислорода, до дрожи в руках, хочется заставить его забыть о всём том, что он когда-то наговорил. — Сегодня обещают продлённую дискотеку, — шепчет Джемин, глядя на Ренджуна из-под полуопущенных ресниц. — Ты придёшь? Без тени сомнения тот кивает головой в ответ. — Я буду ждать. С этими словами На быстро покидает комнату Ренджуна, потому что воздух здесь накаляется до невероятных температур, а сексуальное напряжение пересекает адекватную отметку и самое лучшее сейчас для них обоих — разбежаться и отдышаться, потому что одно неосторожное движение со стороны любого из них, и всё могло бы быстро перерасти на новый уровень отношений. Но это всё ещё хочется оттянуть, чтобы подразнить себя, сделать момент более манящим и ожидаемым. Почти сразу же за Джемином в комнату входит Донхёк (он будто ждал?) и вопросительно выгибает бровь, глядя на Ренджуна. Тот сидит, ещё не отдышавшийся, с покрасневшими от поцелуя губами, растрёпанный и помятый, создавая образ человека, которого словно пытались изнасиловать. Хотя, Хуан готов поспорить, мысленно Джемин вовсю был этим занят. — Чё? Ну, мы сосались. — И? — Мы, кажется, помирились. Донхёк закрывает дверь и выдыхает: — Я рад. — Хёк, сегодня дискотека. Сделай из меня сучку такую, чтобы вот просто ложились все. Я хочу покорить его окончательно и бесповоротно, чтобы он и думать забыл о других.