Не говори мне прощай

Чуе после концерта на зрительскую отдачу в целом похуй. У него голос сорван, глаза слезятся, а руки трясутся от ебаного перенапряжения. Открывая бутылку с водой он злится, потому что дурацкая пробка не поддается на его матерные уговоры, и в итоге бутылку из рук мягко забирает Дазай, несильно толкая его на кресло. — Сядь, а то свалишься опять в обморок, как в прошлый раз, — голос у него властный, не терпящий возражений, и Чуя согласно кивает, залезая с ногами на кресло. Спину нещадно ломит от четырех часов на сцене. И кашель начинается сам собой, разрывая легкие и раздражая больное горло еще больше. Дазай тянет ему открытую бутылку и обеспокоенно прикладывает руку ко лбу; немного щурясь, уходит. Чуя знает, что тот пошел за градусником и горячим капучино с корицей. Знает, что Дазай придет минут через двадцать пять и будет кружиться вокруг него заботливой и испуганной наседкой, потому что глаза у него закрываются, а дыхание все такое же сбитое. Просыпается он уже в постели, недовольно обводит взглядом темную комнату и все же слабо улыбается. Это его комната. Вернее, их с Дазаем квартира. С кухни доносится тихая музыка, прерываемая неприличными словами, и звуки разбивающегося стекла. Чуя усмехается, прикрывая глаза рукой. Сильный и независимый Дазай на кухне превращается в пугливого крольчонка, и теперь остается только молиться всем известным богам, чтобы Дазай не спалил их кухню. Поэтому надо дойти до кухни и, несмотря на высокую температуру, отвлечь Дазая хоть на пять минут. Возможно, тогда он заметит, что приготовил очередную абсолютно несъедобную хуйню. Из кровати вылезать не хочется, но Чуя делает над собой нечеловеческое усилие и, покачиваясь от внезапной слабости, натягивает рубашку Дазая на голое тело. С трудом застегивает пару верхних пуговиц и шлепает босыми ногами на кухню, морщась от табуна мурашек по телу из-за холода кафельной плитки. Дазай что-то колдует над сковородкой и, честно говоря, Чуе страшно заглядывать через чужое плечо и смотреть на это божье творение. — Ты зачем встал? — тихий голос снова прерывает музыку и Накахара морщится, залезает замерзшими руками под футболку поближе к обжигающему теплу. Молчит. Знает, что голос у него сорван, и Дазай сейчас унесёт его до кровати, потому что он обратно просто уже не дойдет, ведь температура 38,7 обычно вообще не позволяет ему доползти до кухни. Сейчас он просто рекорд поставил. Осаму хмурится, но берет рыжего на руки, касаясь губами чужого лба. — Ты каждый раз после концерта заболевать будешь? — А почему нет? — Чуя улыбается и прижимается головой к горячей груди Дазая. — Ты же все равно будешь меня лечить.