Не говори мне прощай

У Дазая дыхание перехватывает раз за разом, стоит ему глянуть вниз с девятнадцатого этажа. Снизу доносятся чужие перепуганные голоса, по крайней мере, так хотя бы изначально кажется. Но Осаму знает, что людей, переживающих за его жалкую жизнь, там все равно нет, лишь глупая толпа безмерно любопытных зевак и любителей мнимого экстрима. Поэтому он спокойно раскачивается на парапете крыши и дальше, опуская свой взгляд в рыжую глубину неба. Это красиво. Даже слишком. Небо словно поддерживает его, переливаясь всеми оттенками того пресловутого оранжевого и подсвечивает легкие облака чистым золотом. Кажется, можно протянуть руку и утонуть в этом пушистом пространстве такой желанной невесомости. Крики снизу слышны все отчетливей и громче, и Дазай грешным делом даже думает о том, что он, наверное, уже парит в воздухе, неутомимо приближаясь к назначенной цели, к тому серому и грязному асфальту. Но нет. Все еще нет. Такое досадное и колючее, отдающее противной болью под ребрами «нет». Еще жив. Не воспарил, не исчез, не пополнил ряды грешников с витиеватыми рогами на копне каштановых волос. А вполне мог бы, если бы не побоялся сделать этот шаг вперед. И все. Не останется ничего. Вернее весь мир продолжит дальше крутится на своей сумасшедшей карусели, а у него просто порвутся ремни безопасности и рыжее небо милостиво примет его в свои спасительные объятия. Так, кажется, будет идеально. Руки-крылья, а колени уже подгибаются от чертовски сильного и промозглого ветра. д о с в и д а н и я Последний шаг зависает в пространстве той самой невесомости. Ноги подсвечены привычным красным сиянием, но, что странно, Дазай не чувствует чужого прикосновения рук к голой коже, чтобы аннулировать гравитационную способность любовника. Только, разве что, ворот рубашки несильно сдавил его чувствительное горло, и пара пуговиц оторвалась, прежде чем гравитация сделала свое дело. Белые круглые пуговки Дазай поймал правой рукой и ловким движением запрыгнул обратно на парапет, встречаясь с пронзительно голубым взглядом перепуганных глаз. Он скомкано выдыхает и сталкивает рыжего вниз с крыши, вместо себя, так сказать, на потеху голодной публике, отдаленно слышит отборный мат Накахары вперемешку с гулом толпы и нервно улыбается. Он искренне верил Чуе и знал, что его ноги тогда все равно не коснулись бы асфальта.