Не говори мне прощай

Федору жить не хочется, дышать — тем более. У него в голове все еще не забытые проблемы подростковых загонов, гребанный юношеский максимализм на полную, глупые и безумно досаждающие жизни комплексы, неумение радоваться вообще и хоть как-то ловить момент. У него руки обычно ледяные, и холод растекается по венам отвратительной смесью боли и всепоглощающей апатии.Это заставляет худощавое тело содрогаться при любом упоминании о хоть немного адекватной жизни. Но его сердце каждый раз наливается тем самым спасительным теплом, стоит ему лишь увидеть вихрастую макушку и услышать тихий мелодичный смех своего возлюбленного. Коля весь такой сказочный: мило улыбается, взахлеб рассказывает ему свои страшные-престрашные записочки, переживает за собственных придуманных персонажей с их шизофренией и психопатией и, конечно же, каждый день влюбляется в него, в Федора, дарит ему свое чудесное тепло, заставляет чувствовать ярче и быть немного проще. Их связующие нити давно уже превратились из никому ненужных обрывков в полупрозрачную алую ленту, соединяющую две безумных души навеки. Ему от этого пусть и не особо легче, но с крыши прыгать, вроде, уже не хочется, да и шрамов на руках, кажется, уже вполне достаточно для будущего самобичевания. Внутри Федора прорастают самые настоящие ромашки. Он этого, конечно, не видел, но должно же быть хоть какое-то объяснение тому, что он до сих пор не может просто подойти и поцеловать Гоголя. Сердце заходится в непривычно-бешеном ритме, а дыхание перекрывается чем-то слишком болезненно-сладким. Ему вдвоем с ним хоть совсем и не дышится нормально, но зато он рядом с ним живой и безбожно счастливый. Все эти глупые-дурацкие загоны о своей тупой никчемности как будто отходят на второй план, когда он может касаться чужих мягких волос, аккуратно перебирая длинные белоснежные пряди, когда он может сжимать теплую руку, ненавязчиво целуя его длинные тонкие пальцы. Гоголь тихо смеется, забавно отнекивается от чужих мягких поцелуев, но никуда и никогда не уходит, сидит рядом, спокойно облокачивается спиной на Федора, наслаждаясь родными руками в своих волосах. Фёдор лишь улыбается довольно, утыкается носом в чужое плечо. Ему сейчас безумно тепло и уютно, привычный запах обволакивает изнутри, заполняя собой легкие. Ему хочется вечность смотреть в чужие глаза с искорками живого огня, хочется каждый день слышать этот голос, наполненный нежностью. И улыбаться, пока никто этого не видит, так искренне, тепло и ярко, снова тычась носом в плечо Гоголя, скрывая накатившее смущение, и снова раз за разом благодарить всех богов за то, что это прекрасное создание оказалось именно его родственной душой.