Цикл самоцветных песен

Каждое полнолуние каждой Луны у Фос болят шрамы, особенно тот, что на шее. И иногда - ну, ей так кажется - она чувствует свою голову фантомно: где-то в космосе, где-то вне себя. Частичками, которые никогда не будут собраны. А иной раз во сне слышит тихий шёпот адмирабилисовых детей. Они делятся с ней самыми жемчужными морскими сказками, и своими давно отколотыми и позабытыми где-то в Океане кусочками она ощущает нежные прикосновения их мягких розовых и шершавых черных пальчиков, а на утро всегда-всегда непременно забывает, что ей снилось. И только, выходя после сна к тихому рассветному солнцу и стоя по колено в щекочущей ноги полной росы свежей траве, она чувствует на губах улыбку - такую же нежно-белую, как и первые лучи. ◇ Одним ранним весенним утром, когда тонкие ветки молодых кустарников с едва-едва распускающейся зелёной листвой погружены во влажную дымку тумана, ещё не осевшую росой на пока невысокой луговой траве, а небо на горизонте сизое и только у самого края робко пробивается, как нераскрывшийся ещё бутон, пурпурно-розовый, предвещающий близящийся восход, цвет - Фосфофиллит, зябко ёжась от неприятного ощущения влаги на сплаве (все-таки, золотая ее часть оказалась очень чувствительна к такому) и пытаясь втянуть его как можно сильнее в себя, как продрогший человек неосознанно втягивает голову в плечи, в одной только ночной рубашке сонно прошла по холодной мягкой траве в сторону скрытой в тумане береговой линии. И сама толком не зная, что именно она ищет, будто влекомая чем-то, похожим на зов, самую старую в мире песню, самоцвет, преодолев луг и кажущийся таким же сонным, как и она сама, тонкий серп песка и мелких камушков, погрузила агатовые ноги в холодную океаническую воду - сначала самые кончики пальцев, затем - по щиколотки, а дальше - и вовсе зашла по колено. Камням не страшен холод, даже самый сильный, но они вполне могут его ощущать. Этот холод был острым, как тысячи маленьких иголок, пробирающихся по внутренней стороне ее ног все выше и выше, ощупывая мягкий мятного цвета камень, подключаясь к каждой вене из сплава, будто те были нервной системой и её срочно нужно было захватить. Фос передернуло, а потом еще раз. "Ничего не поделаешь". В такие моменты ей кажется, она и правда понимает "людей", кем бы они ни были. Она никогда не спрашивала у других самоцветов, как же они чувствуют холод, так же он ненавистен им, как и ей, так же ли они понимают его? Возможно, Антарк понимала. Лишь помнит из общего курса анатомии, что тепло они чувствуют немного по-разному, ведь у каждого камня своя теплопроводность, и у одних она выше, чем у других. У её новых ног, например, выше - Фос впервые столкнулась с этим там, на лугу под колоннами мед. кабинета, когда палящее солнце чуть не выжгло ей ноги, приведя в движение непослушный быстрый агат. Сейчас от этого осталась только тяжесть. Погружённая в нечёткие далёкие воспоминания, она не сразу пришла в себя, так и простояв по колено в холодной воде, игольчатыми пальцами настойчиво хватавшейся за её ноги и просачиваясь солёными язычками в трещины в камне, пока над горизонтом занимался рассвет, и только стремительно розовеющее небо отвлекло Фос, пробираясь всё глубже в огранённые значки. Иногда она скучает по старым глазам. Те видели всё в приятных светло-зелёных оттенках, и особенно любо ей было сидеть на самом далёком лугу, где, куда ни глянь, раскинулось переливающееся волнами море теплой травы, и солнце так ласково гладит кисти и плечи. Что ж, Таким она тот луг больше не увидит. Эти глаза другие - они будто созданы, чтобы вплавляться кабошонами в такое же, только выгнутое в обратную сторону, сферическое небо, тёмно-синее самым поздним вечером. Эти глаза созданы запоминать расположение звёзд и просчитывать траектории падения июльских метеоров и, когда это происходит, Фос кажется, будто Ляпис все ещё там, и всегда будет. Будто через эти формулы, через пиритовые точки далёких светил на лазуритовой тьме небес они могут поговорить - но никогда не станут. Холодные волны начали касаться кончиков пальцев, и, погрузив кисти в воду, можно было почувствовать - всего на миг, на долю доли секунды - как кто-то переплёл свои пальцы с твоими. Возможно, это те самые, встреченные их первой зимой с Антарк, льдины так извиняются за то, что однажды свели их вместе. Фос продолжала идти, и пологий склон берега медленно уводил её всё ниже и дальше, а встреченные медузы и редкие косяки серебристых рыбёшек иной раз приветственно касались её шеи или предплечий, уносимые дальше лёгкими подводными течениями, согревающими морских обитателей вблизи этих берегов - как раз то, что ей сейчас нужно. "Под водой всё иначе, - думала Фос, - намного спокойнее, даже если это мнимая отрешённость, больше похожая на лёгкий транс. Зато - никакой суеты. Никаких дурных мыслей, никаких забот, никаких лунян. Даже свет здесь падает иначе". Тут она подняла голову, увидев, как первые лучи касаются такой спокойной сегодня водной глади, проваливаясь под неё, а свет всё так же ласково, но совсем неощутимо, гладит её прохладные щеки и касается кварцевых белков глаз, всё пытаясь забраться в зрачки, и всё не находя к ним путь. "Море сегодня такое тихое, что ты смогла услышать меня". Фос медленно повернулась туда, откуда, по её мнению, доносился голос. Мягкое лицо с аккуратными чертами, не по-самоцветному пухлые губы и щёки, маленькие фиолетово-розовые пальчики и многое множество тонких и длинных, широких и не очень, ребристых, но не так, как это бывает у самоцветов, а по-особенному, мягко-ребристых лоскутков, разнообразных щупалец и плавников - так, как это возможно только у Плоти. Нежно-фиолетовые на концах и розовые ближе к центру тела - все её части были на вид так пышны, легки и желеобразны, так смутно знакомы, что Фос, не задумываясь, протянула к созданию руку, и осеклась, заметив, когда было уже поздно: существо, подплыв ближе, обняло холодный металл обеими своими мягкими ладошками, и какая-то часть Фосфофиллит точно знала, что такое с ней уже было. "Ты меня помнишь? Мы говорили однажды, я тогда была совсем юной". И Фос кивнула, не в силах оторвать взгляд от всё так же широко раскрытых глаз, в которых море - но совсем не это море, а то, далёкое и тёплое, пахнущее травами и светом - плескалось в такт движениям зрачков. Фос знала: всё дело в камне, в маленьком кусочке той, еще такой юной и радостной, Фосфофиллит, оставленном однажды на дне морском и бережно хранимом многими поколениями рода Вентрикосус, прежде чем попасть к той, у которой теперь её глаза. Возможно, дело было в том, что вода - такая же программируемая структура и, даже в жидкой форме, способна, как думалось теперь Фос, перенять что-то от её собственного камня. Что-то, что хранилось в каждой инклюзии, в самой структуре её минерала - ту основу, которая до сих пор нередко определяет поведение и взгляды камня. Что-то, что теперь озаряло тусклым зелёным свечением чьи-то органические глаза, делая их обладательницу так похожей на то, что когда-то давно, сотни лет назад, называлось "Фосфофиллит". Так они и стояли посреди пустого океанического дна, и маленькие пухлые пальчики всё пытались стереть сплав с тёмно-синих щёк, и обоим это казалось таким правильным, таким настоящим. И всё никак не покидало чувство, что это уже было, точно было - но только не с ними. Неозвученная мысль витала в воде вокруг, будто электризуя её. Вместо этого Фос произнесла: "Это твою песню я слышала ранним утром?". В ответ последовало мягкое: "Хотела отдать тебе это. Я нашла их в песке у берега в день нашей встречи, уже после твоего визита, и с тех пор часто пела, но ты никак не приходила. И вот ты здесь, спустя столько времени," - улыбнулась улитка, опуская взгляд на свои кисти, и Фос только сейчас заметила, что вокруг одной из них повязано что-то тонкое, тёмно-синее. Розово-фиолетовые пальчики быстро развязали узелок, и теперь старейшина адмирабилис протягивала самоцвету потерянные одним грустным и холодным весенним утром лазуритовые пряди с позаимствованной на время головы. Фос со всей известной ей мягкостью сжимает протянутую теплую ладонь, роняя лишь тихое: "Прошу, оставь их себе" и грустно улыбается. Теперь они будут видеться чаще, она знает. Чаще видеться с прошлой собой. А шрамы все так же болят, и день на поверхности обещает быть прохладным и ветреным, а в дождливые дни никогда не бывает лунян. ◇