Цикл самоцветных песен

Луна взошла над утёсом, огромная и давящая, соучастная всем его слезам и преступлениям. Сегодня не хотелось ни первого, ни второго. Хотелось не то зарыться носом в тёмно-красные, тускло блестящие с полумраке ночи волосы, не то расшибиться головой о стену. Порой это был единственный способ заснуть, если честно. Он уже даже не хочет знать, кто собирал его поутру последние несколько раз. Фосфофиллит сидел на краю крутой скалы и неистово страдал, напрягая зрение. Крохотные точечки звёзд никак не поддавались, отказываясь складываться в сколько-нибудь ясную картину, а Киноварь одну пятую ночи как ушла в патруль, хотя луняне не появлялись в тёмное время суток с 3457 года. Он поднял архивы, он знает. Как и то, что они понятия не имеют, какой сейчас год. Потеряли счёт на 7328-м; в то пасмурное лето луняне, предприняв отчаянный шаг и сметая с доски всех, кроме чёрного короля, единовременно забрали живших тогда на острове. Была большая битва, и куски тел, как немо свидетельствуют архивы и немногочисленные сохранившиеся личные дневники, долго ещё находили вдоль песчаных отмелей. А некоторые, наверняка, до сих пор лежат в зелёных лугах, но Фос отчаянно мерзко было бы сообщать об этом Рутил, если быть откровенным. Учитель ничего не говорит о том времени, предпочитая не оглядываться на прошлое. Это его официальная позиция. Мало кто добирался до таких глубин их хаотичного, потрёпанного архива, да и нужно ли это, когда ты сам напоминаешь архив, старый и измученный, с заплесневелыми корешками книг и пыльными, кое-где пустыми полками? Адамант тогда, если верить свидетельству его самого, на несколько долгих десятилетий погрузился в отчаянье и тоску, такие горькие, что потерял счёт и времени, и себе. Он мало что может рассказать, и еще меньше - хочет. Потом, конечно, вновь начали появляться, несмело щупая ладошками холодную, чуть влажную землю у подножья скалы, почти полностью уходящую под солёное одеяло во время прилива, первые камни, но они были столь юны, что мало чем помогли попыткам восстановить исторические точности. Их наивность пошла на пользу общему ходу времени - Адамант, словно старик, нянчащий внуков, ожил и сердце его постепенно зашлось рудиментарным биением, а сознание вернулось само в себя. Чуть меньше, чем полностью, но вполне достаточно для любви. С тех пор прошло чуть более двадцати тысяч лет, и сейчас их центрический, как системы кругов на полях (иногда, как он теперь знает, остающихся от достигших земли кораблей лунян), календарь, вывешенный на дальней стене медицинского пункта, гордый своей новообретённой точностью, гласит: "28 756". Иногда Фосфофиллит позволяет себе представить, что было бы, случись такое во второй раз. И в каждой такой мысли словно чувствует пристальный, сквозь всего себя, но больше всего - сквозь точку во лбу, над самой переносицей, взгляд наблюдателя, который, безусловно, уже знает исход всех его решений. Иногда Фосфофиллит думается, что это он сам. Каково это - жить, смотря в обе стороны собственного таймлайна? Страшивать Адаманта уже бесполезно, спрашивать лунян ещё рано. Раньше это чувство отдалённо-знакомого взгляда, гематитовой стрелой пронзающее лоб, было не таким сильным. А в юные годы - и совсем слабым предчувствием, как ощущение дежа вю, которое силишься поймать за вёрткий эфемерный хвост, весь скользкий от летучих эфирных масел. Тогда малышке Фосфофиллит казалось, это любовь Учителя, позже переросшая в пристальный, слегка укоризненный взгляд, но теперь.. теперь ощущения совсем иные. Будто он сам смотрит внутрь себя в надежде найти там хоть что-то, способное его отговорить. После инцидента с 'полем камней' - он назвал это про себя так - Фос понял, что нуждается в месте, способном хранить рукописную информацию. Собственной памяти решительно нельзя было доверять, памяти Учителя - и подавно, а хранить свои записи даже в отдалённых помещениях Школы гем почему-то не решался, словно она вся была под взглядом хрустального Ваджры. Так и родилась очаянная во всех своих плоскостях идея: поделиться всем с Киноварью. Они почти не пересекались в последнее время, но ему больше не к кому было идти на этом крохотном Острове. Старая добрая Киноварь, усталая и ненужная, зависшая во времени, вечно дублирующая собственные состояния, собственные мысли, словно бы в попытках разрушить себя до основания, разъесть изнутри. С каждым годом Фос казалось, они всё больше похожи. Луняне, давно не появляясь, словно чего-то ждали. Это параноидально и эгоистично, но Фос думалось, сделать шаг навстречу Киноварь - идеальный ход. Он знал: Кино ухватится за это взаимодействие, за эту новую, столь давно обещанную работу - и нехотя погрязнет в вязком висмутовом информационном болоте вместе с ним, кропотливая и педантичная, спокойная и внимательная к деталям, которые он, в силу своей эмоциональной вовлечённости, со всей вероятностью бы упустил. Он знал также, что подберётся к ней ближе, заигрывая с её болезненной, многолетне подавляемой тягой к эмоциональной и тактильной близости. Ему нужен был такой союзник - её ум, её проницательность, её спокойная, годами выстраданная отрешённость. Тяжелее было признаться себе в том, что та самая, столь многими обруганная и избитая эмоциональная близость, впервые робко познанная им с Антарк годы назад, нужна была теперь и самому, и Киноварь - тот, кто мог ему её дать. Сезоны маниакальных информационных поисков и по идущую трещинами макушку погружений в чужие, почти истлевшие уже воспоминания теперь позади, осталось только прохладное одиночество, обретающим близкую к всепоглощающей силу холодным пламенем остужающее сплав внутри. Он хотел кем-то заткнуть дышащее холодом зияние в груди столь сильно, что это невыносимое чувство перевешивало и вину, и стыд. Фосфофиллит всматривался в звёзды и ненавидел себя за эти мысли, искренне и чисто. Фосфофиллит всматривался в звёзды - и они кололи ему сетчатку острыми антарктицитовыми иглами, и холод небесных пространств, он знал, только ожесточал их. Может, думал он - украдкой, словно был не один, смахивая капельки сплава - может, всё дело в том, что его камень почти прозрачен? Может, всё дело в этом? Он видел столь хорошо, что не нуждался в линзах, и теперь они не укрывали кварцевой стеной его хрупкие мятные значки от точных и болезненных попаданий игл света с антарктицитовых далёких звёзд. Как и никогда не могли сдержать потоки сплава, поднимающегося - Фос был уверен, их можно увидеть, чуть затерев пудру - по тонким канальчикам вверх, вдоль носа и щёк. И так бы, наверное, он и проливался весь, но кто-то всегда опускал на глаза руку в мягкой чёрной перчатке. И Фос никогда не смотрел, кто.