Thank you

            Донателло всегда завидовал.       Завидовал силе Рафаэля, его харизме и острому языку. Завидовал весёлости Майки, его постоянным шуточкам и силе прокрастинатора, тогда как он должен был из кожи вон лезть, чтобы придумать что-нибудь смешное, да и не было у него на это времени. Завидовал учителю, людям, крэнгам только потому, что они могли что-то, что не мог он, гениальная черепашка, которая спасала панцири своих братьев не раз. Стоит ли вообще говорить, что они должны у его ног валяться, благодаря за спасение? Но нет, они активно его игнорировали, не замечали, и всегда он был последним. " — Я вакцину придумал! — Да, хорошо, но Майки ввёл, он проворнее". " — Я знаю, где появятся крэнги! — Ага, ага, но Раф уже там". " — Вы не поверите: синтез черепашки с человеком… — Ах, это было в «Звездных героях»? Да, помним".       И так каждый грёбаный раз. Каждый раз, выслушивая нечто подобное, Донателло угрюмо молчал да ладони в кулаки сжимал, губы покусывая.       Он терпел, терпел и невыносимо завидовал. Завидовал белой завистью, которая пожирала его изнутри, а сам он всё понимал, чувствовал, мучался, но ничего сделать не мог. Но если с двумя братьями дела обстояли более-менее, то с лидером всё было иначе. Донателло бросало в дрожь, когда Леонардо входил в комнату и невольно задерживал взгляд на нём. Но это мгновение длилось недолго — и вот голубые глаза вовсю разглядывают Майки, который первый выскочил навстречу. Оранжевая маска хватает брата за плечи, обнимает, а после яростно начинает рассказывать о своём дне. Следом выходит из кухни и Рафаэль, а это означает, что теперь Донни здесь лишний: лидер даже не вспомнит о нём в окружении этих двоих.       Той силе, с которой Леонардо притягивал к себе братьев, направлял их неосознанно на верный путь, — завидовал Донателло. Он тоже хотел, чтобы его уважали, слушались, а после выполняли приказы так же безропотно, как и Лео. Но почему-то чаще всего хотелось, чтобы приказы выполнял только Леонардо. Хотелось наклониться к нему с высоты своего роста, коснуться плеча и, говоря размеренным и спокойным голосом — голосом Лео, — заставить его выполнить всё, что только взбредёт в гениальную голову. Донни уже не мог и дня прожить не думая, как и чем бы он наказывал Леонардо за провинности. Ему хотелось шествовать над лидером, управлять и… владеть. Хотелось, чтобы никто не касался ЕГО Леонардо; чтобы никто не говорил с ним, а в свою очередь тот был лишён голоса, благодаря которому смог бы с кем-то сам заговорить. Жизнь Лео уже была у него в руках. Он это знал, но как привести к этому, не знал. Потому и бился каждый раз на своей кровати в истерике, забившись в самый дальний её угол.       Плакал бесшумно, даже всхлипывая редко: никто не должен был знать.       Может, потому он обзавёлся полочкой, на которой складывал все свои поделки из кости? Честно говоря, он не помнил, как ему пришла в голову эта идея: просто в какой-то момент стали появляться поделки, а потом и полка. Черепашка просто отключалась, когда брала в руки инструмент. Это он считал неким хобби, которое появилось у него так неожиданно…       Вскоре наступало утро, Донателло выходил из своей комнаты, уставший, замучавшийся, никому не нужный со своими проблемами. На кухне опять каждый из братьев коснётся ЕГО Леонардо, нарочно-медленно проведёт рукой по плечам, сожмет их и только потом отпустит. Как же это злило, выводило из себя и заставляло обычно спокойного парня дико ревновать. Да, он дал название этому явлению. Он больше не мог отрицать, что без памяти влюбился в своего собственного брата. Именно потому он и сгорал от собственных чувств, метался, но, как птичка, закрытая в клетке, в конце концов, смирился. Стал покладистым, даже не плакал по ночам. Кто же знал, что в этой светлой голове зреет ужасный план, приведение в исполнение которого ждать оставалось недолго?       Запах нашатыря под носом и яркий свет, бьющий в глаза, заставляют лидера черепашек открыть глаза. Он не сразу соображает, что случилось и что происходит, пока не переводит взгляд на своё тело: руки и ноги перевязаны тугим жгутом, от каждой конечности отходит по несколько проводов, а на шее ощутимо тяжелеет что-то резиновое. По запаху — это ремень. Старый, уже полежавший, но ремень. Леонардо отводит взгляд от своего тела и, стараясь не смотреть на свет, переводит взгляд на стоящую рядом фигуру. Он её приметил с самого начала, но как-то не пришло ему в голову взглянуть сначала. В помещении густейший мрак, но лидер замечает на губах стоящего рядом хитрую улыбку и блеск в больших глазах. — Донни?.. Что за чёрт?!.. — Ах? Нашатырь всегда помогает, — произносит нараспев парень и поглаживает бутылочку с прозрачной жидкостью, после чего ставит её на тумбочку рядом. После он переводит взгляд на своего брата, и с его губ слетает шёпот: — Ты у меня в гостях. — Это какая-то дурацкая шутка? Не думал, что ты будешь подыгрывать Майки, — Леонардо вздыхает и наконец-таки начинает различать в силуэте и маску, и щербинку, и медные глаза… В них пляшут чёртики, устраивая большие игрища. Синяя маска лишь отмахивается от мысли о чёртиках и старается освободить руки от тугих жгутов. — Это уже затянулось. Отпускай меня и Майки скажи, что за такие шутки он получит. Понятно? Он вновь переводит взгляд на брата, и тут же его глаза щурятся в немом вопросе. Пока он распинался, не заметил, как Донателло схватился за голову и теперь смотрел на него сквозь пальцы, улыбаясь неестественно широко. — Что, что ты сказал?.. — донеслось спустя нескольких секунд напряжённого молчания. — Ты только что сказал: "… подыгрывать Майки…"?.. Тут он громко рассмеялся, после чего резко отнял руки от лица и наклонился непозволительно близко к черепашке. — Ты у меня в гостях, так что будь вежлив со мной! Произнося это, он взял марлевую повязку и надел на лицо, завязал на затылке и вновь наклонился к черепашке, будто рассматривая. — Эта поделка будет отличным дополнением…       Ситуация не то чтобы пугала Леонардо, нет, наоборот, он считал, что это всё цирк. Его братья точно разыгрывают его, точно! Ну конечно, знали же, что у него мурашки по коже от врачей, а тут брат-умник. Нет, ну точно это всё глупости.       Он отводит взгляд, краем глаза замечая на тумбочке хирургические инструменты, как ему показалось. — Хорошо, ладно, я испугался, очень сильно испугался! — парень выдыхает сквозь стиснутые зубы, стараясь контролировать язык, так и норовивший попасть между зубов. — Можете уже… Тут Дон накрывает его рот ладонью, а к своим губам прикладывает палец, призывая к тишине. — Тише, тише, — он гладит брата по голове и смотрит в голубые глаза мутноватым взглядом. — Скоро всё закончится, дорогой Леонардо…       После в его руках мелькнула серая тряпка, а лидер не смог сказать и слова: кляп полностью исчез у него во рту, не давая возможности даже языком шевелить. Но по улыбке Донни можно было догадаться, что он этого и хотел. Черепашка берёт в руки инструмент с деревянной ручкой и, покрутив его в руках, произносит: — Знаешь, что это? — Получив отрицательные покачивания головой, он продолжает: — Это — клепик. А что с ним делать, знаешь?       Вновь отрицательное качание головой, на что Донателло слабо кивает и любовно поглаживает инструмент: — А для того, чтобы на кости вручную красиво вырезать. Ты видишь здесь кости? Нет? А я вижу.       Фиолетовая маска перекидывает клепик из одной руки в другую и назад, а после подносит заостренную часть инструмента к панцирю Леонардо. — Твой панцирь — это кость. Я люблю вырезать на кости.       После чего чиркает по поверхности панциря лезвием, оставляя неглубокое, почти незаметное углубление. И тут в его голову приходит мысль взглянуть на парня: глаза округлились, ноздри широко раскрыты, а на лбу выступила испарина. Боится. Думает, что творится. Пусть думает, так больше в сознании будет.       Донателло кивает на собственные мысли и делает ещё один пробный взмах инструментом, оставляя уже более глубокую выемку. Он краем глаза, конечно, наблюдает за жертвой и выражение глаз её ему безусловно нравится; в них читается испуг, плавно перерастающий в боязнь неизвестного. Да, именно такое лицо ему хочется видеть. Именно такое. После фиолетовая маска садится на стульчик и, разложив на груди лидера, как на рабочем столе, различного размера клепики, подмигивает брату и берёт лезвие потолще…       Через приличное количество времени Донателло поднимается и, смахнув пот со лба, оценивающе прищуривается: работа ему однозначно нравится, но ему не нравится, что в некоторых местах круглые буквы по типу «З», «О», «Р» имели квадратные кольца — или полукольца — однозначно не дающие назвать Дона лучшим резчиком по костям. — Хм, выглядит неплохо, — он проводит пальцами по новеньким бороздам, подушечками пальцев проникая в каждую щель. — Тебе нравится?       Леонардо, что всё это время неотрывно наблюдал за парнем, даже кивнуть не смог: несколько раз фиолетовая маска ударяла его по лицу, когда он начинал ёрзать — и бороздка шла совершенно не туда. Он будто зверел в такие моменты; глаза становились чуть больше, а голос приобретал пугающую хрипоту.       Тем не менее по слезящимся голубым глазам парень со щербинкой понял, что старания его оценены: ничто не радует так сильно, как слёзы, пролитые над искусством!       Донателло развязывает маску, откладывает её в сторону и убирает свои инструменты, предварительно вытащив кляп изо рта Лео. — Вот и не стоило кричать, ведь всё обошлось без потерь.       Парень не слышит, что ему говорят: в ушах дичайший звон, а перед глазами только его панцирь, расписанный различными цветочками, завитушками. А самое главное, что вся эта кость поделена на участки, каждый из которых носит название «Собственность Донателло», «Принадлежит Донни», «Не трогай!».       Его тело мелко дрожит, когда он наконец-таки понимает, что его изуродовали, и это останется с ним навсегда. Как же он тогда Карай на глаза покажется? Как?..       Горькая тоска и лютая злость разъедают его, а сам он смотрит на спину, что расставляет баночки, да и не обращает внимания на него — как с игрушкой: поигрался и бросил. Леонардо набирает в лёгкие побольше воздуха и выдаёт: — Это выглядит отвратительно. Слышится короткий вздох, а после — звук разбивающегося стекла и чьих-то надежд на что-то лучшее. Донателло медленно поворачивается к нему: на лице всё та же неестественно широкая улыбка, а в глазах чёртики. Парень чётко понял, что ему не показалось: его родной брат сошёл с ума. — Что ты сказал?.. — черепашка вмиг оказывается рядом с койкой и наклоняется опять-таки непозволительно близко, но сейчас от взгляда мурашки по коже бегут, тело дрожит, боится, а он спокойно выдает: — Это отвратительно. — Ах? Отвратительно? — Донни приближается, и теперь их носы соприкасаются. — Тебе, значит, не нравится? — Да, именно так я и сказал! — Леонардо даже хмурится: ему это всё надоело, он хочет поскорее уйти отсюда, но сначала нужно отвязаться от койки. — Помоги освободиться! — Ах? Помочь? — фиолетовая маска тут же отстраняется и отходит к тумбочке. — Освободиться, освободиться… — Именно, — синяя маска уже хотел попытаться хотя бы схватить зубами ремень на шее, но тут он, будто по волшебству, спадает. — Спасибо, Донни.       Далее братья быстро расправляются почти со всеми жгутами: за исключением тяжей на запястьях, их Донателло сказал Леонардо самому перегрызть.       Лидер, сказав: «легко», тут же наклонился. Только его язык коснулся резины, как на шее почувствовал слабое жжение, постепенно перерастающее в большее и большее; и ещё что-то тёплое стало стекать по шее вниз, к его лицу и, миновав щёку, упало небольшой алой капелькой на жгут. Кровь. Из его шеи хлестала кровь, а сам он стал биться как рыбка, выброшенная на берег, беспомощно хватая ртом воздух. Совсем рядом стоял его брат, Донателло, и смотрел на мучения брата совершенно пустым взглядом: даже чёртики не скакали, будто успокоились и наблюдали за истекающей кровью черепашкой. — Ну что, освободился? Звенит в голове Леонардо, глаза сами плавно закрываются, и он теряет сознание, не зная, что будет после…