Собачье Дело

— Криви, Деннис! После непродолжительного, но уже с самого начала неинтересного распределения других первачков, вызвали и брата Колина. Он двинулся вперед, путаясь в хагридовской шубе, а меж тем и сам Хагрид, пытаясь сту­пать как можно осторожнее, боком протиснулся в зал через дверь позади преподавательского стола. Вдвое выше любого человека и раза в три шире, Хагрид, с его длинными, черными, спутанными волосами и бородой, имел довольно устрашающий вид. От этой мысли я хмыкнул. Любой, кто потрудится поговорить с Хагридом хотя бы пять минут поймет, что это добрейшей души существо, ребенок в шкуре огромного полу-человека. Но если кому-то не повезет узнать Хагрида получше, то окажется, что первое впечатление было невероятно верным. Вот уж действительно, «стреляя в воздух, попасть в птицу». Пушок на первом курсе, акроманкулы на втором и гиппогриф на третьем. Не сложно вести счет, сколько раз он подвергал мою жизнь опасности. Тем удивительнее было знать, что моя сестра вполне искренне считает это ходячее бедствие своим другом. На что Хагрид искренне отвечал взаимностью, это было видно хотя бы по тому, что лесничий подмигнул друзьям, усаживаясь с края пре­подавательского стола. — Гриффиндор! — объявила Шляпа, оказавшись на голове младшего из братьев Криви. Деннис, радостно улыбаясь, снял Шляпу, положил ее на место и поспешил к брату. — Колин, я поступил! — пронзительно закричал он, падая на свободное место рядом. Еще один шумный кадр на алознаменном факультете. Стабильность как она есть. — Представляешь, меня кто-то схватил в воде и забросил обратно в лодку! — Здорово! — не менее возбужденно воскликнул Ко­лин. — Наверное, это был гигантский кальмар, Деннис! — Ого! — воскликнул Деннис, под одобрительные и ободряюшие коментарии других гриффиндорцев. Этот парень, похоже, даже в самых сме­лых мечтах не надеялся на такое приключение, во время шторма упасть в бушующее бездонное озеро и за­тем быть поднятым оттуда громадным морским чудови­щем. Распределение продолжалось, вся процедура была… затянутой. И это, пожалуй еще мягкое определение для подобного действия. Совершенно безынтересное, однообразное ожидание непонятно чего. Когда распределяли нас, мы хотя бы ждали своей очереди, придавленные новыми впечатлениями. Наблюдение же за процессом со стороны больше всего похоже на ожидание своей очереди, смешанным с четким осознанием что твоя очередь никогда не придет. Неприятное чувство, прямо скажем. Но, наконец, рас­пределение завершилось. Профессора МакГонагалл, уносящую Шляпу, я провожал взглядом даже с некоторым чувством внутреннего облегчения. Еще немного и этот долгий и бессмысленный день закончится. Со своего массивного трона поднялся директор Дамблдор. Он улыбнулся всем студентам, приветственно раскинув руки. — Скажу вам только одно, — произнес могучий чародей, могучий без всяких «но» и «если». Личная сила слишком много значит в магическом мире, и получить признание своей силы не так уж и просто. Его звуч­ный голос эхом прокатился по всему залу. — Ешьте. — Верно, верно! — с восторгом подержали директора гриффиндорцы, в том числе и Генриетта. Стыд да и только. Иногда, где-то глубоко в душе, я даже жалею, что попросил шляпу не отправлять меня на факультет Слизерина. Глупости конечно, зеленый факультет нес с собой слишком много неопределенности, чтобы делать выбор в его пользу тогда, и нес бы слишком много проблем сейчас, чтобы жалеть о том выборе. И все же некоторое неудовольствие от шумных, неопрятных и излишне компанейских студентов назначенного мне факультета иногда просачивалось в сердце. — Вам повезло, что банкет поздно вечером, знаете ли, — отвлек меня от размышлений голос сэра Николоса. — Тут немногим раньше на кухне были неприятности. — Пошшему? Чшо слушшилось? — Спросила Генриетта сквозь изрядный кусок рубленного бифштекса, который она еще и заедала круассаном. В таких ситуациях главное сохранять спокойствие и позитив. Да, моя сестрица совершенно не умеет вести себя за столом, зато в этой ситуации есть что-то позитивное… наверное. Все же я вот уже несколько месяцев учусь искать что-то позитивное в своей жизни, найду, когда-нибудь, что-то позитивное в отвратительном воспитании.  — Разумеется, дело в Пивзе. — Николас сокрушенно пока­чал головой, и та опасно заколебалась. От подобного зрелища некоторые гриффиндорцы побледнели. — Обычная склока, легко можно представить. Пивз выразил желание присут­ствовать на банкете, конечно же всем понятно зачем ему это понадобилось, он совершеннейший дикарь, не может смотреть на тарелку с едой без того, чтобы не швырнуть ею куда-ни­будь. Мы собрали Совет призраков, Толстый Монах был за то, чтобы предоставить ему шанс, хотя, на мой взгляд, куда более мудрой была позиция Кровавого Барона, тот решительно воспротивился подобным начинаниям. — Мы даже не сомневаемся, что Пивз что-то натворил, — прочавкал Рон. — Но нам интересно, что именно. — Все как обычно, — пожал плечами сер Николас. — Учинил разгром и скандал. Повсюду рас­кидал горшки и кастрюли. Набросал кучу мусора в суп. Домаш­ние эльфы чуть с ума от страха не посходили. Тут с громким стуком Гермиона опрокинула на стол кубок из которого пила. Для полного эффекта тупой американской комедии не хватает только фонтана тыквенного сока из рта. К счастью без этого обошлось, хотя тыквенный сок разлился по столу, окрашивая белоснежные скатерти в оранжевый цвет. Видя, что пятно сладкого напитка приближается в мою сторону, достаю палочку и одним взмахом убираю беспорядок. Гермиона не обратила внимания ни на пролитый сок, ни на мой внимательный взгляд. — Здесь есть домашние эльфы?! — Воскликнула она слишком громко, так что на нашу компанию начали оглядываться.— Здесь, в Хогвартсе? — Разумеется. — Сэр Николас был сильно удивлен ее реакцией. — Одна из самых больших об­щин в Британии, около сотни. — Но я никогда ни одного не видела! — Вероятно, потому, что днем они почти не покида­ют кухни, — ответил Николас, все больше поражаясь напору гриффиндорской заучки. — Они выходят только ночью, для уборки… присмотреть за факелами, то да се… Я хочу сказать, вы и не должны их видеть… Это ведь и есть при­знак хорошего домашнего эльфа, что вы его не заме­чаете, не так ли? Для потомственного дворянина вопрос хорошего слуги был достаточно прост и состоял всего из пары обязательных пунктов и еще пары необязательных. Для Гермионы же все было совсем по другому. — Но им платят? У них есть выходные? А отпуска по болезни, пенсии и все такое? — Гермиона, — зову её, чтобы утихомирить, но меня проигнорировали. Тем временем призрак гриффиндорской башни настолько демонстративно-пренебрежительно фыркнул, что его воротник соскользнул и голова свалилась, повиснув на том дюйме призрачной кожи, что все еще удерживал ее на шее. К счастью все были так заинтересованы концертом, что давала Гермиона, что никто не подавился и ничего не уронил. — Отпуска и пенсии? — переспросил сэр Николас, водружая голову обратно на плечи и еще раз подпирая ее ворот­ником. — Но домовики вовсе не желают получать отпус­ка и пенсии! И это было правдой, о чем написана не одна и не две книги. Вот только Гермиону это вряд ли убедит. Даже с её любовью к книгам, она скорее объявит неугодную лично ей информацию ложью, глупостью, а то и провокацией. Так все делают, и гриффиндорская заучка здесь ничем не лучше и не хуже других. Меж тем Гермиона посмотрела на свою тарелку с едой, к кото­рой едва успела притронуться, и отодвинула ее от себя, положив нож и вилку. — О-м-м, фы фаешь, Эммиончик, — Рон, по-прежне­му с набитым ртом, окатил меня брызгами йоркширс­кого пудинга. — О-о, ишвини, Арри. Рон сделал могу­чее глотательное движение. Я, в свою очередь, сначала очистил себя заклятием, а после склеил губы Рона так, что он теперь и рта раскрыть не мог. — Гермиона, ты не предос­тавишь им отпусков, если уморишь себя голодом, — так как Рон по техническим причинам не мог продолжить уговаривать подругу одуматься, в дело вступила моя сестра. — Рабский труд, — Гермиона буквально задыхалась от душившего её гнева. — Вот что создало этот ужин, рабский труд. — Ты не права, но не хочешь даже слушать чужих доводов, — замечаю спокойно, на что меня обожгли взглядом достойным недовольного профессора МакГонагалл. Разговор на этом увял, что-то ей доказывать или объяснять я посчитал излишним. Мало того, что мне это попросту не интересно, так еще и выгоды ноль. Дождь с силой барабанил по высоким окнам Большого Зала. От очередного удара грома задребезжали стекла и на волшебном потолке, имитирующем настоящее небо, полыхнула молния, оза­рившая золотые тарелки, исчезнувшие на мгновенье с остатками первых блюд и немедленно вернувшиеся с пирогами. Рон все еще не избавившийся от проклятия безмолвия с грустью смотрел на пироги с патокой, кексы с изюмом и шоколадные печенья. Он с таким страданием рассматривал вкусности вокруг себя и так несчастно посматривал на меня, что я все же решил его расколдовать. Как бы этот парень не был раздражающим и глупым, он все же постоянно отирается вокруг моей сестры и определенно имеет на неё влияние. Портить с ним отношения на пустом месте было бы сущей глупостью. Поэтому не стоит выводить мою маленькую месть за пределы «дружеской шутки». Когда были уничтожены и пироги, а со вновь блестевших тарелок пропали последние крошки, Альбус Дам­блдор снова поднялся со своего места. Гудение разгово­ров, наполнявших Большой зал, сразу же прекратилось, так что стало слышно лишь завывание ветра и стук дож­дя. — Итак, — сказал Дамблдор хорошо поставленным голосом, снова разведя руки в стороны, а после чуть приподняв их вверх. Занимательный факт, но директор Хогвартса вообще очень часто и живо жестикулировал. — Те­перь, когда мы все наелись и напились, я должен еще раз по­просить вашего внимания, чтобы сделать несколько объявлений. Мистер Филч, наш завхоз, просил меня поставить вас в известность, что список предметов, запрещенных в стенах замка, в этом году расширен и теперь включает в себя Визжащие игрушки йо-йо, Клыкастые фрисби и Безостановочно-расшибальные бумеранги. Полный список состоит из четырехсот тридцати семи пунктов, и с ним можно ознакомить­ся в кабинете мистера Филча, если, конечно, кто-то пожелает. Сомнений в том, что Дамблдор откровенно издевается лично у меня не было. Да и кривые улыбки других преподавателей не оставляли сомнения в их личном мнении. Особенно старалась профессор Снейп. Её и так-то красавицей сложно было назвать, даром что зельевар, а значит и косметолог от бога, а уж если так поджимать губы и хмурить брови, то и вовсе получается ведьма из сказок, версия помоложе. Дамблдор и сам усмехнулся своей шутке, пусть и едва заметно. — Как и всегда, мне хотелось бы напомнить, что Зап­ретный лес является для студентов запретной террито­рией, равно как и деревня Хогсмид, ее не разрешается посещать тем, кто младше третьего курса. Также для меня является неприятной обязанностью сообщить вам, что межфакультетского чемпионата по квиддичу в этом году не будет. —Что? — Сдавленно ахнула Генриетта. Она оглянулась на Фреда и Джор­джа, своих товарищей по команде. Те беззвучно разину­ли рты, уставившись на Дамблдора. —Это связано с событиями, которые должны начать­ся в октябре и продолжиться весь учебный год. Они потребуют от преподавателей всего их времени и энер­гии, но уверен, что вам это доставит истинное наслаж­дение. С большим удовольствием объявляю, что в этом году в Хогвартсе… Но как раз в этот момент грянул оглушительный гро­мовой раскат и двери Большого зала с грохотом распах­нулись. На пороге стоял человек, опирающийся на длинный посох и закутанный в черный дорожный плащ. Все го­ловы в зале повернулись к незнакомцу — неожиданно освещенный вспышкой молнии, он откинул капюшон, тряхнул гривой темных с проседью волос и пошел к пре­подавательскому столу. Глухое клацанье отдавалось по всему залу при каждом его шаге. Незнакомец приблизился к профессорскому возвышению и прохромал к Дамблдору. Еще одна молния оза­рила потолок. Вспышка высветила черты лица пришельца. Таких лиц мне еще не доводилось видеть. Неприятное, словно было вырезано из изъеденного ветрами дерева скульп­тором, имевшим довольно смутное представление о том, как должно выглядеть человеческое лицо, и вдобавок скверно владевшего резцом. Каждый дюйм кожи был ис­пещрен рубцами, рот выглядел просто как косой разрез, а изрядная часть носа отсутствовала. Но самая жуть была в глазах. Один был маленьким, темным и блестящим. Другой — большой, круглый как монета и ярко-голубой. Незнакомец сел, отбросив с лица длинные пат­лы, и пододвинул к себе тарелку с колбасками, шумно принюхался, после чего до­стал из кармана маленький нож, подцепил еду и начал есть. Его нормальный глаз был устремлен на еду, но голубой без устали крутился в глазнице, ози­рая зал и студентов. — Позвольте представить вам нашего нового препода­вателя защиты от темных искусств, — жизнерадостно объя­вил Дамблдор в наступившей тишине. — Профессор Грюм. По обычаю, новых преподавателей приветствовали аплодисментами, но в этот раз никто из профессоров или студентов не захлопал, если не считать самого Дамблдора и Хагрида. Их удары ладонью о ладонь уныло про­звучали при всеобщем молчании и скоро затихли. Всех остальных, видимо, настолько поразило необычайное появление Грюма, что они могли только смотреть на него. Я сам с интересом рассматривал… человека перед собой. Острые чувства оборотня могли многое рассказать о происходящем вокруг меня и сейчас они твердили, что с новым преподавателем защиты от Темных Искусств все не так просто, как могло бы показаться. Это было даже ожидаемо, в каком-то смысле. Ну правда, первый курс — преподаватель защиты одержим духом Безумного Лорда. Второй курс — преподаватель оказался лжецом, что воровал чужие заслуги, и пытался стереть мне память. Третий курс — оборотень, заразивший меня ликантропией. Теперь же у нас четвертый курс и отставной аврор, с которым буквально этой ночью случилась очень странная история и запах которого мне не нравится. Быть может я себя накручиваю, но в таких вопросах лучше прославиться излишне осторожным, чем умереть слишком доверчивым. — Грюм? — шепнул Генриетте Рон. — Грозный Глаз Грюм? Тот самый, которому твой отец отправился помогать се­годня утром? — Должно быть, — ответила Генриетта восхищенным тоном, во все глаза рассматривая нового профессора. Странные они. Только сегодня утром упоминали Грозного Глаза Грюма, и как-то не всплыло, что обладателей такого прозвища и имени было несколько. —Что с ним случилось? — прошептала Гермиона. — Что с его лицом? — Не знаю, — ответил Рон, так же как и Генриетта, завороженно глядя на Грюма. Как либо это комментировать я не стал, только еще больше уверился, что и Генриетта и её компания очень странные. Меж тем Грозный Глаз остался совершенно равнодушен к та­кому более чем прохладному приему. Не обращая вни­мания на стоящую перед ним кружку тыквенного сока, он полез в плащ, вынул плоскую походную флягу и сделал из нее порядочный глоток. Пока аврор пил, задрав локоть, его мантия на пару дюймов приподнялась над полом и я смог рассмотреть часть точеной деревянной ноги, заканчивающейся когтистой лапой, лишь отдаленно напоминающую человеческую ногу. — Как я и говорил, — сказал Дамблдор, нарочито откашлявшись, чтобы привлечь к себе внимание студентов. — В ближайшие месяцы мы будем иметь честь принимать у себя чрезвычайно волнующее мероприятие, какого еще не было в этом веке. С громад­ным удовольствием сообщаю вам, что в этом году в Хог­вартсе состоится Турнир Трех Волшебников. Галдеж, поднявшийся после этого заявления, сложно было бы перекричать. Кто-то радовался, кто-то не понимал что происходит, а некоторые просвещали тех, кто не в курсе. Так как я читал в учебнике по истории магии не только главы, посвященные гоблинским восстаниям, то знал, что это означает. Пока я извлекал из памяти факт за фактом об этом, без сомнения, опасном мероприятии, Дамблдор пытался вернуть себе внимание публики, размахивая руками и периодически что-то говоря. Что именно он говорил, разобрать было решительно невозможно, но какой-то эффект его действия все же оказывали, так как ученики постепенно начинали успокаиваться. Даже интересно, не магия ли это. Палочки не видно, хотя он мог бы держать её в рукаве, да и не похоже это на чары, как и на колдовство. — Итак, пусть некоторые уже начали делиться своими знаниями с товарищами, позвольте мне коротко объяснить для всех. Турнир Трех Волшебников был основан при­мерно семьсот лет назад как товарищеское соревнова­ние между тремя крупнейшими европейскими школами волшебства — Хогвартсом, Шармбатоном и Дурмстрангом. Каждую школу представлял выбранный чемпион, и эти три чемпиона состязались в трех магических зада­ниях. Школы постановили проводить Турнир каждые пять лет, и было общепризнано, что это наилучший путь налаживания дружеских связей между колдовской моло­дежью разных национальностей — и так шло до тех пор, пока число жертв на этих соревнованиях не возросло настолько, что Турнир пришлось прекратить. — Жертв? — тихо переспросила Гермиона, встревоженно осматриваясь, но большинство студентов в зале и не думали разделить ее беспокойство. — Да, Гермиона, жертв, — говорю, внимательно рассматривая директора. — На Турнире очень часто калечились или даже умирали. — За минувшие века было предпринято несколько попыток возродить Турнир, — продолжал Дамблдор, — но ни одну из них нельзя назвать удачной. Тем не менее наши Департаменты магического сотрудничества и ма­гических игр и спорта пришли к выводу, что пришло вре­мя попробовать еще раз. Все лето мы упорно трудились над тем, чтобы в этот раз обеспечить условия, при кото­рых ни один из чемпионов не подвергся бы смертель­ной опасности. Главы Шармбатона и Дурмстранга прибудут с оконча­тельными списками претендентов в октябре, и выборы чемпионов будут проходить на День Всех Святых. Бес­пристрастный судья решит, кто из студентов наиболее достоин соревноваться за Кубок Трех Волшебников, честь своей школы и персональный приз в тысячу галле­онов. —Я хочу в этом участвовать! — прошипел на весь стол Фред Уизли — его лицо разгорелось энтузиазмом от пер­спективы такой славы и богатства. Он оказался далеко не единственным, кто, судя по всему, представил себя в роли хогвартского чемпиона. За столом каждого факультета можно было увидеть людей, с не меньшим восхищением уставившихся на Дамблдора или что-то с жаром шепчущих со­седям. Но тут директор заговорил вновь, и зал опять умолк. —Я знаю, что каждый из вас горит желанием завое­вать для Хогвартса Кубок Трех Волшебников, однако Гла­вы участвующих школ совместно с Министерством ма­гии договорились о возрастном ограничении для пре­тендентов этого года. Лишь студенты в возрасте, я под­черкиваю это, семнадцати лет и старше получат раз­решение выдвинуть свои кандидатуры на обсуждение. Это, — Дамблдор слегка повысил голос, поскольку после таких слов поднялся возмущенный ропот, близнецы Уизли, например, просто рассвирепели, — признано не­обходимой мерой, поскольку задания Турнира по-прежнему остаются трудными и опасными, какие бы предо­сторожности мы ни предпринимали, и весьма малове­роятно, чтобы студенты младше шестого и седьмого курсов сумели справиться с ними. Я лично прослежу за тем, чтобы никто из студентов моложе положенного возрас­та при помощи какого-нибудь трюка не подсунул наше­му независимому судье свою кандидатуру для выборов чемпиона. Поэтому настоятельно прошу, не тратьте понап­расну время на выдвижение самих себя, если вам еще нет семнадцати. На этом праздничный пир в честь начала года закончился. Кто-то был крайне недоволен, обещая окружающим и самим себе, что все равно пробьются на турнир и выиграет его несмотря ни на какие ограничения. Кто-то обсуждал прибытие иностранных делегаций и то, как все будет организованно. Я же думал над самим турниром. Ограничение по возрасту полнейшая глупость. Можно подумать, что имея необходимость выбирать лучшего представителя школы на соревнования, не производили отбор среди старшекурсников. Они банально сильнее магически и лучше обучены чем ученики на курс или два пониже, не говоря уже о младшекурсниках. Все это очень и очень странно… Гарри Эванс и Фанон Всемогущий Начнем с еды. Многие из вас споткнулись на моменте с Генриеттой, которая заедала круассаном ростбиф? На самом деле это не редкость и солидная часть круассанов в Великобритании съедается не за чаем, а вприкуску с мясом. И это связано с одной занятной особенностью английского хлебопечения. Дело в том, что привычный нам английский хлеб, квадратный такой, с кусочком как раз под тостер, это не хлеб в нашем привычном понимании. И даже сами англичане с изрядной иронией относятся к названию «английский хлеб», именуя эти изделия просто тостами. У тоста ровно три плюса, это очень дешевый продукт, он долго хранится и не промокает. Если с двумя первыми всё понятно, то последнее стоит пояснить. Думаю многие кушали гамбургеры, но мало кто задумывался над тем, почему булочка не становится влажной от соуса и помидорного или мясного сока. Булочки в гамбургере всегда приятно держать в руке, они сохраняют форму и не размокают. Некоторые зовут это «пластмассовыми булками», но по сути это булочки приготовленные по рецепту английских тостов. При этом тосты не имеют яркого вкуса или запаха. Это съедобная обертка для сэндвича или разнообразных сладких джемов, паст и прочего. Таким хлебом никто не заедает первые или вторые блюда. Зато англичане любят есть вприкуску с основным блюдом разнообразные булочки, например круассаны. Сами круассаны, настоящие, тоже отличаются от того, что можно купить в цветастых упаковках в магазинах. Примерно так же сильно, как настоящий хлеб отличается от английских тостов. Особенно если это «настоящий французский круассан». Хотя булочки в форме полумесяца были известны очень давно, в основном как просфора, богослужебный литургический хлеб, в раннем христианстве, а после и в исламе. Впервые как простую закуску ее стали использовать в Вене. Есть несколько легенд как именно это произошло, но сейчас не о них. Почему круассаны «настоящие французские», если на самом деле они венские, а то и вовсе палестинские? Все дело в двух моментах: во-первых, именно французы начали делать круассаны из слоёного теста, до этого они были сдобными. А во-вторых, у французов есть своё, особое, сливочное масло. Как и в случае с вином и прочим дорогим алкоголем, сливочное и оливковое масло тоже бывает марочным. Где производят, как производят, все это сильно влияет на конечный результат. Ярким примером качества настоящего французского масла я считаю тот факт, что французские круассаны можно размотать. То есть буквально вот этот рогалик можно размотать в пласт теста, намазать его джемом, кремом, еще чем-нибудь, а потом смотать обратно и он не порвется и не раскрошится. Французы, кстати, считают такую манеру есть круассаны крайне дикой и неприличной. Дескать так могут делать только иностранцы, особенно немцы. В свою очередь французы любят макать круассаны прямо в чашки с кофе, что кажется крайне диким и неприличным для иностранцев, особенно для немцев. Второе упомянутое блюдо, йоркширский пудинг: https://ijuls.com/recipes/jorkshirskij-puding/ Еще одно блюдо, которое могло бы быть десертом, и даже есть десертная модификация, но чаще всего англичане подают его в качестве гарнира к мясу. И если наличие круассанов на столах Хогвартса я только предполагаю, то вот йоркширский пудинг Роулинг упоминала в той самой сцене, праздничный пир в начале четвертого курса Гарри Поттера. Ну и хотелось бы кратко затронуть тему домовых эльфов, так как мы упоминаем их уже второй раз. В фиках лично мне встречались домовики двух видов, чаще всего магические паразиты, что не могут без магии волшебников, и иногда магические рабы, что были принуждены к клятве и ослушаться не могут. И тут, надо сказать, все сложно. С одной стороны, упоминается, что гоблины и эльфы пришли в мир людей из своего родного мира (быть может миров) сравнительно недавно, лет двести или триста назад. Но маглы слагали о них легенды значительно раньше этого срока. Вроде бы эльфы действительно связаны некой клятвой. Но Добби пошел против хозяина. Домовой эльф Малфоев упоминал, что хозяева боятся доверять ему даже собирать грязные носки, вдруг он сбежит. Получается, что любой эльф, которого периодически заставляют стирать одежду, может взять любую вещь и объявить себя свободным. Согласитесь, это странные условия для рабства. Но это все спорные моменты, где сложно что-либо утверждать наверняка. Зато есть комментарии самой Роулинг к работе. И перво наперво, эльфы служат хозяевам из чувства глубокой благодарности. Будучи волшебным народом они по другому мыслят и то, что люди воспринимают как служение почти раба, сами эльфы воспринимают скорее как заботу родителя о ребенке. Поэтому эльфы не берут платы, а попытки Добби попросить денег за работу воспринимают чуть ли не как кощунство. Поэтому получение вольной является для эльфа трагедией. В свете этих слов понимаешь, что как минимум Люциус был крайне паршивым хозяином, если смог настроить против себя домовика. Чтобы так разочаровать свою «любящую няньку» — это надо постараться.