Собачье Дело

Занятий сегодня больше не было, а потому я потащился к кабинету зельеварения, получать «заслуженное» дисциплинарное взыскание от ведьмы подземелья. Даже интересно, что ей от меня понадобилось. Следующее полнолуние ещё не скоро, а каких-то реальных нарушений правил за мной не водилось. По дороге я думал над тем, что сказал Грюм. Быть может, во мне действует стойкое предубеждение, но, когда три года подряд профессор ЗоТИ служит источником серьёзных проблем, сложно воспринимать ещё одного подозрительного профессора в положительном ключе. — Профессор Снейп, — зову её, стуча в дверь кабинете. — Входите, Эванс, — отозвались с той стороны. Обычно профессора используют обращение «мистер» и «миссис», а тут вдруг просто по фамилии. Попытка настроить меня на более непринужденную беседу? Зачем? — Вы хотели меня видеть, профессор? — Хотела… — повторила она за мной, с желчной улыбкой. — Вы у нас вообще нарасхват, Эванс, все хотят с вами встретиться и пообщаться. Понятно, отсутствие «мистер» в обращении не было жестом доброй воли. Это меня так тонко оскорбляли. Факультет Салазара вообще славится своей любовью к тонкому словесному кружеву, и до более или менее тесного общения с ними я считал, что и сам люблю подобное. Но их кружево слишком тонко для меня. — Согласен, — оправдываться во время таких нападок не стоит. Можно было бы попытаться уколоть её в ответ, и спровоцировать на ругань, правда толку в этом ноль. — Я всегда находил это странным и утомительным, но в последнее время это чувство особенно сильно. — Я сейчас расплачусь от сочувствия, — лицо профессор исказилось в гримасе презрения. Тонкое оскорбление «не было распознано», а потому она попыталась ещё раз, уже более явственно достучаться до меня. — Спасибо, — киваю, все ещё прикидываясь шифером (англ. Slate). В конце концов аспиды (англ. Slate) были самыми ядовитыми не магическими змеями. — Вы либо непроходимо глупы, Эванс, либо тщательно прикидываетесь. — Это всё, что вы хотели мне сказать? — Нет, — она вертит в руках волшебную палочку. Меня всегда нервировала манера некоторых волшебников так спокойно относиться к основному рабочему инструменту. Даже школьники способны насылать друг на друга неприятные проклятия, передо мной же сидит опытная ведьма, известная своими увлечением темной магией. Не могу сказать, что чувствую себя комфортно, стоя перед ней. — Директор настаивает, чтобы ты принял участие в турнире, — продолжает профессор после паузы. — И он передал это через вас, а не через профессора МакГонагалл? — вообще меня больше волнует, с чего бы он вообще дал такое указание Снейп, если мы с ним виделись лично около часа назад. Насчет же выбора Снейп, а не МакГонагалл все понятно. Профессор зельеварения всегда была школьной страшилкой, именно с ней проходили самые тяжелые отработки, и она же вела воспитательные беседы со «сложными» учениками. — Это не ваше дело, обсуждать указания директора, мистер Эванс. — Думаю тот факт, что указания директора касаются меня и моей жизни напрямую, все же даёт мне право голоса, — чуть улыбаюсь. — Студенты Хогвартса не рабы своим учителям. — Но это не значит, что ты можешь творить всё, что захочется. — Так я и не говорю, что собираюсь что-то творить, но молча следовать указаниям директора мне не с руки. — Тогда директор может решить, что тебе придется покинуть школу, — Снейп неожиданно расслабилась и, хмыкнув, откинулась на спинку стула. — Что ж, это было бы печально, но ничего не поделать, — я тоже хмыкнул и пожал плечами. — Что? — мой ответ, похоже, сильно её удивил. Так же мне почудилось странное шевеление, но я так и не понял, что это было, а в том месте, где мне показалось, ничего не было. — Если мне придется уйти, то я конечно же не буду настаивать и уйду, — повторяю со всё той же вежливой улыбкой. На самом деле, моё исключение из школы было бы наиболее желательным вариантом, но, к сожалению, сам я завершить своё обучение могу только после пятого курса. Другое дело, что Дамблдор явно ведет какую-то свою игру и я, похоже, играю в этой постановке какую-то роль. — Уверен, Эванс? — профессор прищурилась и снова подалась вперед в кресле. Она вообще очень часто и резко жестикулировала, а также любила повышать голос. — Вашу палочку сломают. — Вряд ли, — хмыкаю. — А даже если и сломают, то я просто перееду в другую страну, куплю там новую палочку и поступлю в другую магическую школу. — Думаешь это так просто? — Да, вполне, — киваю. — Волшебники вообще максимально самодостаточны и даже без палочки я вполне смогу сделать всё это. Уже давно могу, надо сказать. Ещё со второго курса, когда вскрылась моя возможность говорить на языке змей и некоторые ученики стали сторониться меня. Некоторые даже хотели начать травлю, но этих я быстро ставил на место. Это было удивительно легко, достаточно было всего лишь подыграть слухам и вот «победители наследника Слизерина» готовы испачкать штаны от страха. Вот только потери репутации от таких страшилок были чудовищны. Хотя в большинстве своём отношения удалось сохранить или восстановить, но это потребовало много времени и усилий, да и в целом осадочек остался. На втором курсе я реально готовился к магической иммиграции и даже наводил справки, как это сделать. — И тебе все равно, что придется уехать от новообретенной семьи? — задала она очень странный вопрос. Семья? Люди, которых я знал только в глубоком детстве, о котором не помню, и с которыми познакомился повторно только в этом году? Неужели некоторые люди настолько ущербны и зависимы от уз крови, что для них подобная «семья» действительно послужила бы достойной приманкой? Несмотря на весь мой опыт общения с нормальными людьми и со странными волшебниками я иногда просто не могу понять, чем они руководствуются в принятии своих решений. На всякий случай медленно втягиваю носом воздух, пытаясь разобраться в многообразии запахов. Одна из особенностей нюха оборотня была в том, что я чувствую не запах, самый сильный или смесь из нескольких, как это было раньше, до проклятия, теперь я чувствую запахи, все в отдельности. И в кабинете зельеварения их было реально много. Ничего подозрительного не чувствую и не слышу, но фраза профессора сама по себе крайне подозрительна, да и то непонятное шевеление. — А что изменилось бы по сравнению с Хогвартсом? — так как я не мог с ходу определить, что происходит, то решаю ответить максимально положительно и дружелюбно. Посмотрим, чем это закончится. — Как сейчас я десять месяцев провожу в школе, покидая её лишь на каникулы. Так и буду проводить большую часть года в школе, возвращаясь домой. — Логично, — она кивнула. — Да, — хмыкаю. — Пусть волшебники не особо дружат с логикой, но у нормальных людей с этим нет никаких проблем. — Нормальных людей… — повторила она с ухмылкой. — Мне доводилось слышать, что вы считаете всех волшебников странными и даже ассоциируете волшебство с чем-то плохим. — Не плохим, а именно странным и нелогичным, — поправляю её. — Но в целом верно. — Почему же ты тогда вообще рассуждаешь о поступлении в другую волшебную школу? — Снейп склонила голову набок. — Сломали бы палочку, ты бы вернулся в мир «нормальных людей», зажил бы нормальной жизнью. Зачем тебе вообще волшебство? — Потому что могу, — мой ответ был максимально прост. — Как бы я не относился к волшебному обществу в целом, волшебство, как искусство, или ремесло, остаётся способом реализовать себя. Если бы у меня был бы талант в игре на скрипке, то я бы точно так же попытался пробиться в музыкальную школу. — Талант… ты льстишь себе, Эванс. — Быть может, — спорить тут бесполезно. — Это всё? — Что ты будешь делать, если пострадают посторонние? — Снейп снова откинулась на спинку стула. — Профессор Грюм уже задавал мне этот вопрос. — Я не профессор Грюм, отвечай на вопрос, Эванс. — Ничего не буду делать, — я не возвражаю, и повторяю свой ответ. — Таков был мой ответ, таким он и останется. — А если кто-то пострадает? — Я обвиню в этом директора, который должен гарантировать безопасность учеников школы, и Аврорат, который гарантирует безопасность граждан магической Британии. — Странные мысли для Гриффиндорца. — Логичная мысль для нормального человека. — То есть ваша сестра и её друзья, что лезли буквально во все передряги были ненормальными? — она хмыкнула. — Они просто волшебные, настоящие гриффиндорцы. — Пикси с тобой, Эванс, — от меня отмахнулись. — Хочешь делать по-своему, делай. Только не плачь потом. Свободен. — Хорошего вечера, профессор, — выполнив положенный поклон, разворачиваюсь на выход. Стерва она, конечно, эталонная, но ругаться с профессором — только себе вредить. Злиться же в ситуации, когда ничего изменить не можешь и подавно глупо. Но кое-что прояснить все же стоит. Закрыв дверь кабинета, тут же достаю волшебную палочку и начинаю делать резкие взмахи. Весь смысл маскирующих чар в скрытности, а потому все они не требуют произносить заклятия в слух, зато требуют крайне размашистых жестов, совершенных с значительной силой и скоростью. Наложив на себя целый комплекс этих чар, я замер рядом с дверью в кабинет. Послушаем, что же такого подозрительного мне почудилось в помещении. — Проваливай, Эванс, — громко сказала профессор Снейп. Я даже не шелохнулся, лишь медленно и тихо вдыхал и выдыхал, тщательно пробуя воздух на вкус. Вот оно. Этого запаха не было раньше, но некоторые его отголоски все же не давали мне покоя. Мы с профессор Снейп были не одни в кабинете. — Это ты мне? — с удивлением спросила Лили Поттер. — Проверяю, подслушивает твой сын или нет, — спокойно отозвалась Снейп. — Тебе не кажется, что это больше похоже на паранойю? — хмыкнув, Лили подошла к двери и открыла её. Только очень сильные дезиллюминационные чары способны дать полную невидимость, и я, скорее всего, никогда такого уровня не достигну. В моём исполнении эти чары просто перекрашивают тело под окружающую среду, но делают это достаточно хорошо, заметить подмену можно будет только если я пошевелюсь, и то чары быстро перестроятся под новую позу. Так что я просто затаил дыхание и замер, не пытаясь даже моргнуть, чтобы движением век не выдать себя. — Здесь никого нет, — отозвалась мама, оглядев коридор в обе стороны. Место моего сокрытия она даже особо не разглядывала, так как я прижался к стене. — Хорошо, если так, но лучше перестраховаться, — слышу, как кресло профессор скрипит ножками по полу. — Особенно когда дело касается твоего сына, Лили. — Да уж, Гарри умеет удивлять, — Лили покачала головой и закрыла дверь, вернувшись в кабинет зельеварения. — Особенно меня поражает его малая эмоциональность. Я даже решила встретиться с Петуньей, чтобы понять, что же с ним произошло. — Он пережил убивающее проклятие и был отмечен темным лордом, вот, что с ним произошло, — хмыкнула Снейп. — А магловский врач разглядел в шраме на лбу травму лобных долей мозга, — вздохнула Лили. — И что это должно значить? — Что у него проблемы с эмоциями и мотивацией, — Лили вздохнула. — По крайней мере такой диагноз стоит в его медицинской карте. Об этом я знал, вернее помнил. Диагноз поставили, когда мне было семь лет. Учителя в школе сразу заприметили ребенка, который вел себя странно. Тогда я впервые осознал необходимость подстраиваться под окружающих и встраиваться в общество, а Дурслям пришлось долго таскать меня по врачам. Результатом этого и стал тот самый диагноз. — Бред, — фыркнула профессор зельеварения. — У Эванса нет проблем с мотивацией. Он один из самых успешных учеников курса. Действительно бред, ведь согласно поставленному мне диагнозу «проблемы с мотивацией» означают приступы глубочайшей апатии и даже суицидальные наклонности, а «проблемы с эмоциями» должны были выразиться в неконтролируемой многословии, беспокойном поведении и социальной навязчивости. Не только врачи, даже Дурсли поняли, что тут какая-то фигня выходит и я никак не вписываюсь в поставленный диагноз, но сам диагноз так и остался стоять в медицинской карте. Это, кстати, одна из причин, почему я не рвусь в мир маглов, пусть бы даже мне сохранили палочку. Подобный диагноз сродни черной метки, и закрывает передо мной множество путей и дверей. Магам же на магловские медицинские карты плевать. — Врачи не знают о волшебстве и метке темного лорда, — справедливо замечает мама. — Но я волнуюсь за него. Проклятие оборотня уничтожило метку того-кого-нельзя-называть, но поведение моего сына не нормализовалось. — Людям обычно нужно время на то, чтобы измениться. Не спеши судить, сперва понаблюдай. — Какой змеиный подход, — Лили вздохнула. — Твоя должность очень дурно на тебя влияет, Сел, раньше ты не была такой. — Раньше — это когда, лет двадцать назад? — профессор вздохнула. — Иногда нужно просто повзрослеть, Лили, и я рада, что ты поняла это. В конце концов ты же не просто так пришла сюда… После слов профессор возникла пауза… которая несколько затянулась. — Это какая-то очередная проверка? — неуверенно спросила мама. — Мерлин, — Снейп вздохнула. — Какая же ты грифиндурочка. — Эй! — подобная характеристика явно задела миссис Поттер. — Я просто не понимаю, зачем бы ты начала обсуждать наши планы и действия. — Я решила просто похвалить тебя, а ты высматриваешь какие-то заговоры, — на слух я уловил легкий шлепок, будто кто-то с некоторым усилием приложил ладонь к лицу. — И после этого я параноик? Дальше слушать их было бесполезно. Более или менее серьезный разговор, перерос в даже не девчачье, а в старушечье причитание. Я уже успел наслушаться подобного от тёти Петуньи и её подруг. Бесконечный и бессмысленный поток сознания, если бы у меня не было необходимости прятаться и подслушивать, то можно было бы попробовать поискать в этой куче песка золото, пусть это и почти нереально. Но так риски и усилия не стоят предполагаемых прибылей. Интересно, конечно, понять, чего именно они добивались своими странными махинациями, но строить догадки просто бесполезно. Так что я ушел из подземелий Хогвартса. Самое главное и так было узнано, как минимум Лили Поттер строит какие-то планы и предпринимает какие-то действия. Пока непонятно, что именно она задумала и какова роль Селены Снейп, но активность сама по себе уже радует. Куда бы эта активность не была направлена, я могу попробовать поймать волну. *** — А я и не знал, Эванс, что ты один из лучших учеников школы, — с насмешкой заметил Теодор Нотт, потрясая раскрытой газетой. — Вот именно, что один из лучших, без уточнения точного места, — я сам ненадолго оторвался от своего экземпляра. — Я могу входить в тройку лучших, что весьма почётно, а могу входить и в сотню лучших, что уже не так круто, каждый третий ученик в таком случае будет одним из лучших. Так что это весьма громкий, но также и весьма бесполезный титул. — Действительно, — Нотт хмыкнул и отвалил от стола Гриффиндора, к которому подошел чтобы выразить своё «фи». Когда он отошел, я смог вновь вернуться к газете. Кроме текста было также интересно посмотреть на колдофото, раз уж Дамблдор обращал на это особое внимание. Первым делом, конечно, меня интересовала общая фотография. Все участники и не думали стоять так, как нас расставил фотограф. В центре уже не было мадам Максим, там стояли Каркаров и Седрик и старательно позировали. Француженка была от них чуть в стороне и о чем-то общалась с изображением Бэгмена. Рядом с общающейся парочкой стоял безучастный Крауч, он чуть улыбался и, кажется, дремал на фото. Крам подпирал плечом край фото и вертел в руках свою волшебную палочку, явно ожидая, когда чары с фото спадут и он сможет покинуть пределы изображения, чтобы исчезнуть где-то там, в глубинах мира волшебных фотографий. С другого края почти в той же позе стояло моё изображение, с той лишь разницей, что я на фото подпирал край рамки спиной, облокотившись на неё и явив зрителю свой профиль. Моё фото внимательно и отстраненно разглядывало фото Дамблдора, что стоял рядом и приветливо махал рукой зрителю. Он вообще был самым фотогеничным из всех. Неожиданно было увидеть рядом со своим изображением изображение Флёр, которая пыталась говорить с моим фото, но на неё никто не реагировал. Похоже мадам Максим и Бегмен были оба заинтересованы друг в друге, ну или просто в хоть каком-нибудь собеседнике. В случае же Флер, она, похоже, хотела со мной пообщаться, но вот мне было совсем не до неё, я больше был занят попытками разгадать, что планирует Дамблдор. — Ужас какой, — заметила Генриетта. — Гарри, эта французская фифа, она что, к тебе приставала во время фото? — Нет, — вздыхаю. Все это обязательно станет проблемой, я прекрасно слышал смех за столом Равенкло. — Я же говорил, что на фото проявляется наш настрой, а не наши действия. — То есть она хотела к тебе приставать? — она выгнула бровь. — Когда я пойму, что у девушки в голове, я завоюю мир, — отзываюсь ничего не значащей фразой, лишь бы отстали. Иногда мне кажется, что вся моя жизнь состоит из коротких перебежек от события к событию. Ни одной спокойной недели, постоянно что-то происходит.