Всегда

Гермиона вернулась в Хогвартс, когда уже совсем стемнело. Среди рваных тучек плыл одинокий глаз луны. В стороне жалобно скрипела Гремучая ива... Рон ждал ее. Он сидел на том самом диванчике, на котором они провели предыдущую ночь, и смотрел на танец огня. Горячие желтые языки облизывали поленья, напоминая о буйстве Адского пламени в Выручай-комнате. Гермиона устало опустилась рядом, и Рон крепко обнял ее, не отрывая глаз от камина. Он вспоминал Фреда, и Люпина, и Тонкс, и других знакомых, покинувших этот мир ради победы, ушедших, чтобы другие смогли остаться. Гермиона опустила голову ему на грудь и замерла. Этот день вымотал ее, не оставил сил ни на что больше. Они сидели так, прижавшись друг к другу, неизвестно сколько времени, может десять минут, может час, а может ‒ до предрассветных сумерек. Наконец, Гермиона заговорила: ‒ Тебе не обязательно справляться с этим в одиночку, Рон. Я рядом. Парень вздрогнул, словно только теперь вспомнил о ее присутствии, медленно повернул голову и уткнулся носом ей в макушку. Ноздри Уизли щекотал запах яблочного шампуня, так знакомый Малфою, хотя Рон и не знал об этом. ‒ Я люблю тебя, ‒ прошептал он в густые каштановые кудри. ‒ А я люблю тебя, ‒ так же тихо ответила Гермиона. ‒ И теперь все будет хорошо... Он накрыл ее губы мягким, нежным поцелуем. Ни требовательности, ни обжигающей страсти, только тепло и любовь. В сердце Гермионы шевелилось что-то неизвестное и знакомое одновременно, она пока еще не знала, куда приведет их новый день, но уже верила, что преодолеет столько, сколько нужно, если рядом будет твердая рука Рона. Это была их первая ночь, хотя ни для одного из них она не стала первым опытом. Гермиона не знала, кому отдал свою девственность ее парень, скорее всего Лаванде, а может, был кто-то еще, о ком она не знала. Он так же не спросил, кто стал первым у нее. Наверное, решил, что Крам, ведь в то, что их связывала только дружба, Рон никогда не верил, а про Драко никто не знал, кроме Джинни. Когда за окном начало всходить солнце, прорываясь сквозь пелену тонких не дождевых облаков, Гермиона выскользнула из объятий уснувшего парня. Ей хотелось побродить по замку ‒ пусть тот и сильно пострадал, но его магия, его душа по-прежнему живы. Девушке хотелось окунуться в бесконечный лабиринт коридоров Хогвартса, чтобы они вернули покой ее душе. Одиночества не получилось. Какая-то сила привела Гермиону на остатки Астрономической башни, у которой не было больше поручней, да и части пола тоже. Однако подняться на нее возможность оставалась. Там, к своему удивлению, Гермиона увидела Джинни. Сестра Рона стояла на холодном утреннем ветру, крепко обняв себя за плечи. Она смотрела куда-то вдаль, за грань того, что видела ее подруга. Услышав шаги Гермионы, Джинни обернулась и выдавила улыбку. ‒ Все хорошо? ‒ спросили обе в один голос и так же одновременно ответили: ‒ Да! Это в любое другое время вызвало бы смех, но в то утро ‒ только печальные улыбки. Еще слишком много было на сердце свежих кровоточащих ран. ‒ Ты теперь с Роном, да? ‒ спросила Джинни. Они с Гермионой смотрели в разные стороны. Уизли куда-то за Черное озеро, а Грейнджер ‒ вглубь Запретного леса, теряющегося в утренней дымке. ‒ Да, ‒ тихо ответила Гермиона. Она знала, что этого разговора не избежать, так пусть он произойдет сейчас. Отмучиться сразу, и дело с концом. ‒ Ты любишь его? ‒ Люблю, и он меня тоже. ‒ Про него я знаю, он всегда тебя любил, просто не понимал этого. Рон почему-то медленно доходит до очевидных вещей. Но ты... Как же Драко, Гермиона? Его ты больше не любишь? Гермиона обернулась и не начала говорить, пока не встретила взгляд ореховых глаз Джинни. Ей было необходимо, чтобы подруга поняла и поверила, она это заслужила. ‒ Он предал меня, Джинни, он бросил меня тогда, в начале шестого курса, и ему было все равно, что я страдаю, что больше полугода я рыдала в подушку, пытаясь не кричать его имя... Он принял метку, хотел убить Дамблдора, чуть не погубил Рона и Кэти... Я бы все это, наверное, смогла принять, но Драко просто стоял и смотрел на меня в той гостиной, когда Беллатриса пытала меня «Круциатусом». Мы виделись с ним вчера, он просил прощения, я простила, потому что все это уже не важно, не хочу копить плохое в душе, мы все должны отпустить и начать жизнь заново, с чистого листа. Драко сказал, что любит меня и будет любить всегда, но во мне ничего не шевельнулось, я не могу любить того, кому не доверяю, а ему я больше никогда не смогу доверять... И все же Гермиона слукавила. Шевельнулось, очень даже шевельнулось, просто не могло не шевельнуться после всего, что было. Но она, и правда, больше не могла доверять ему, а значит, это отношения без будущего, так зачем они тогда? ‒ Ты будешь помнить его? ‒ тихо спросила Джинни, чувствуя, что никогда не осознает силу этой любви. ‒ Всегда. Джинни печально посмотрела на подругу. В тот момент ей было не жаль брата, который на скорости «Хогвартс-экспресса» несся в объятия не любящей его девушки. Гермиона никогда не сделает ему больно, не даст понять истинное положение вещей. Джинни искренне жалела свою слишком умную, слишком рассудительную, чтоб идти за сердцем, подругу. Юная Уизли видела, что Гермиона любит своего Драко не меньше, чем он ее, это звучало в ее голосе, светилось в глазах... Зачем она рушит все это? Зачем обрекает себя на такую жизнь? Джинни не могла этого понять. Как бы больно не было это признавать, она никогда не любила так, как Гермиона, и ее тоже никто так не любил. У них с Гарри складывалась обычная история, как у многих других, о ней нечего писать в книгах. А вот у ее подруги и белобрысого хорька со Слизерина выросло что-то редкое и сильное, та любовь, которая рушит преграды и возводит мосты там, где ничто другое на это не способно. Одного Джинни не могла понять: почему, любя, эти двое так старательно отталкивают свое счастье? Почему Малфой, черт бы его побрал, не проявит настойчивость, не схватит ее в охапку и не украдет, почему он так безропотно принимает ее выбор, неужели не видит, как она сама старательно и уверенно загоняет себя в петлю? А Гермиона? Зачем она все время цепляется за Рона, к которому не испытывает и сотой доли того, что испытывает к Драко? Зачем плетет что-то про доверие? Как будто раньше этот аристократ был идеальным положительным героем! Почему раньше, она верила ему, а теперь нет? И вовсе не в гостиной малфоевского поместья это случилось, сама ведь знает, что Драко ничего не мог сделать, не погибнув совершенно бесполезно! Неужели Гермиона себя боится? Этой своей любви? Такая храбрая, столько раз побывавшая между жизнью и смертью, боится сделать маленький шажок навстречу счастью и любви, боится протянуть руку к уже тянущейся к ней ладони, упорно вцепилась в свою синицу, когда журавль сам стремится в силки? Джинни не хотела в это верить, но другого объяснения не находила. ‒ Я очень дорожу тобой, Гермиона, но сейчас не одобряю. Ты загубишь жизнь и себе, и Рону, потому что никогда не будешь счастлива с кем-то кроме Малфоя! И если ты этого не понимаешь, то ты дура, пусть даже знающая содержание всех книг в Хогвартсовской библиотеке! ‒ Прости, что не смогла тебе объяснить, но сейчас не послушаюсь, ‒ упорно произнесла Гермиона, поджала губы и покинула Астрономическую башню. Она докажет Джинни, что будет счастлива с Роном и сделает счастливым его. И пусть подруге нужны не доказательства, а искренняя и радостная улыбка, Гермиона все равно покажет ей, что та была не права. Она еще не знала, что чем упорнее она будет доказывать Джинни свою правоту, тем яснее рыжая девчонка будет видеть свою.