like you

— Знаешь, у моих родителей есть плохая привычка... — начала Алисия после долгой задумчивой паузы, — они зацикливаются на чем-то одном, и не видят ничего другого. Когда-то они решили, что материальная стабильность — это самое важное, чем они могут обеспечить семью. Это, конечно, правильно, было, пока они не стали почти полностью игнорировать наше с братом существование из-за занятости. Попова остановилась у окна, вглядываясь куда-то вдаль, пока Антон делал вид, что усердно записывает лекцию, а сам внимательно прислушивался в бархатный голос девушки, так печально звучавший в сравнении с обычным приподнятым состоянием. Помимо того, что Алиса несомненно жизнерадостная, светлая душой и добрая сердцем, она также оставалась очень проницательной девушкой. Шастун понимал к чему ведёт этот разговор, и если бы она задала вопрос прямо, то парень бы фыркнул и замял тему, даже не попытавшись ответить. Но вопроса как такового не было. И Антон начал сомневаться. — Мы с Арсом были сами по себе. Научились не рассчитывать на взрослых, не разочаровываться ещё больше. Ты не подумай, они хорошие родители, просто с приоритетами косяк вышел. — Алисия усмехнулась и отметила лёгкую улыбку мелькнувшую у парня на секунду. — Брат всегда очень заботился обо мне, даже опекал, и я всегда принимала это и возвращала вдвойне. Мы цеплялись друг за друга, и больше никто нам не был нужен, чтобы быть счастливыми. Мы были детьми, несмотря на нашу разницу в возрасте, Арс понимал меня как никто другой. Но потом я повзрослела. Подростковые проблемы подкашивали, и обратиться к матери я боялась, а опека брата начала раздражать. — девушка невесело покачала головой. — Мы поссорились в тот день. Потому что я переночевала у подруги, но даже не подумала предупредить его. Так глупо, на самом деле. А потом я умерла. И на своих похоронах я видела их всех. Все: мама, папа, Арсений. Моя семья скорбила. Они все так любили меня, а я позволила себе забыть это. Шастун больше не чиркал в тетради. Он откинул ручку и в пол оборота взглянул на девушку, не боясь добавить новый повод для насмешек однокурсников. Последний ряд, да и плевать уже. Алиса важнее теории менеджмента. Её призрачный взгляд — отражение недавней встречи матери с сыном. Шаст до сих пор слышит звоном в ушах собственные слова: «У вас потрясающий ребенок». — прошептал он Ларисе, когда Андрюшка полез обниматься к всегда строгому Димке (который присмотрел за ним какое-то время), чтобы попрощаться, и ярко радуясь одновременно долгожданной встрече с матерью. «Он мог бы прожить потрясающую жизнь». — последовал незамедлительный ответ, кольнувший в самое сердце, видимо, и рядом парящую Алисию. Она хотела возразить, но не успела. «Не вините себя за зря. — сказал Шастун, смахивая пелену с глаз и тень с плеч, мол, «не сегодня». — Не вы это допустили. Главное сейчас вы вернётесь и будете рядом. Вы — всё, что ему нужно». — Почему ты говоришь мне это? — хрипло интересуется студент, как только аудитория на перерыве относительно пустеет. — То, что ты сказал ей, то же я хотела бы объяснить своим родителем, пока не было поздно. — просто отвечает Алисия, и смотрит любопытно, выжидающе. Шастун молчит. — Я не знаю какого это. — начинает парень после последней пары, передвигаясь по коридору к выходу. Шаг тихий, вид нахмуренный, голос, кажется, ровный. Взгляд в пол, руки в карманах, говорить не хочет, но, наверное, ничего, если скажет? — Типа, сколько себя помню, я и родители, мы не были...то есть, не знаю. — Семьёй? — подсказывает Попова, следуя за парнем, чувствуя ответственность за каждое слово, ведь Антон не из тех, кто легко рассказывает о себе. Если что не так: закроется, не дозовёшься. — Нет, в смысле, они же...мои родители, я не... «Я не был один» — хотел сказать он, но что-то в горле не позволило. — Просто, я понимаю, что со мной было сложно, — перескочил он через мысль, честно, вообще не соображая, что пытается сказать. Алиса видела как тяжело парню даётся каждое слово. Она бы могла заплакать только лишь от звучания перебойного голоса, столько дёрганой боли она чувствовала в живом теле напротив, а Антон будто бы привык, и не замечал собственной раздробленности. Отрицал её. Алиса, будучи воспитанницей хоть и не самой прилежной семьи, получила достаточно тепла от родных, чтобы в основном вспоминать о них с улыбкой. Шастун дрожал, словно его выворачивали изнутри, но при этом он всё ещё будто бы оправдывал людей, что были биологически связаны с ним. «Со мной было сложно». Ребёнок, который видит призраков. Боже. — Алисия не думала об этом раньше в таком ключе. В смысле, когда парень сказал ей, что был особенным с рождения, несомненно, ей стало до боли жаль. В детском возрасте ему пришлось столкнуться со столькими смертями. Это ужасно. Несправедливо. Но раз он всё ещё здесь, то наверное, он справился, верно? Ему помогли, так ведь? По-другому и не может быть? Семья, друзья, любовь, то, что становиться светом даже в самые тёмные времена. Алисия была слишком наивна. Боже. Она замечала с самого начала, но теперь видит реальный масштаб трагедии. Антон — изголодавшаяся по свету тень, холодное тело, не знавшее любви, бегущее от человеческих касаний, как от огня. Парень, что запер свои чувства на сотню замков, лишь бы не казаться для любимых тем, кому нужна помощь. Лишь бы не подпускать к себе ближе друзей, защищая от своего мира. Антон был таким. Всегда. Не знал другого. И Алиса чуть ли не рыдает, замечая, насколько разбитым голосом парень начал рассказывать о...нет. О семье не говорят с такой болью. «Со мной было сложно». Он оправдывал их. Родителей, которые, очевидно, даже не пытались верить. А Шастун просто взвалил это на себя. Господи, ребёнок. Сколько отрицания, недоверия, злости, непонимания, страха, ненависти он испытал? Его считали ненормальным? Больным? Психом? Пытались лечить? Хотели избавиться? И кто: те, кто были обязаны заботиться не смотря ни на что? — Думаю, однажды, они просто...устали. — тем временем продолжал студент, сжимая в карманах руки. Он уже жалел, что купился на откровения девушки. Теперь та смотрит на него, будто на раненого щенка. Ну, серьёзно. Нормально с ним всё. Нормально, — парень, кажется, ускоряет шаг и сам хмурится с этого действа. Как будто убегает от чего-то. — Что...ты имеешь ввиду? — Алисия очень медленно проговаривает вопрос и Шаст хочет усмехнуться, но зачем-то губы дрожат и он не может этого сделать. Так, стоит заканчивать этот фарс. Уже клиника. Не надо нам этого всего. Всё. Хватит. — Они...она бросила меня. — Антон в душе не ебёт какого черта из глотки вырывается данный жалкий скулёж. Блять, нервы к херам рвутся. Сейчас бы воледольчику. Или водки. Или сдохнуть. Парень находит компромисс, лезет в рюкзак за сигаретами и именно в этот, сука, момент врезается в чужую тушку. Арсений-гребанный-Попов-блять-Сергеевич во время, как обычно. Шастун отходит на шаг и пытается отдышаться. Слишком много всего. Он не вывозит. Чувство вины и так засело в черепушке, а созерцание новых смертей покоробило, и с учётом обстоятельств, закинуло в голову плёнку из прошлого, заставляя ненавидеть себя из-за всего, всего, будто бы он ответственен за то, что не может контролировать. «Но ты мог не дать ей уйти». Блять, сигарет будет мало. — Антон? — Шастун вздрагивает, когда его локтя касается что-то тёплое. Тёплое, понимаете? Кожа на пальцах, вроде бы, слегка потёртая, с лёгкими мозолями в местах, где как правило располагается ручка. Несколько полосок чернил на ладони, в отличие от собственных красных вмятин, кажутся очень красивыми. Едва заметное через одежду касание, а Антон застывает, теряется. Конечно, он теряется. Когда в последний раз его касались? Ощутимо, не холодно, не обжигающе, не грубо. Шастун никогда об этом не задумывался на самом-то деле. До этого момента. Видимо что-то такое отражается в его взгляде, так как Арсений проводит лёгкую дорожку по плечам и шее, отрываясь, накрывает ладонью лоб. — Ты в порядке? — взволнованно хмурится преподаватель, метаясь по бледному лицу. — Я забыл, что так бывает. — безудержно шепчет парень, растерянно вглядываясь в беспокойные океаны. — Как? — задаётся мужчина, замечая битые стёкла на зелёных лугах. Попробуй пройти, почувствуешь и через обувь. Но Арсений больше не имеет сил отрицать, что хочет попробовать спасти спрятанного в сердце мальчишку. — Тепло. Антон заебался. Кошмары беспрестанно преследовали всю неделю, нормально ел он пару дней назад, ноги ватные, а влияние призраков всё ещё отдавалось пульсацией в висках. Разговор о прошлом с Алисией вышиб последние силы, а встреча с Арсением стала апогеем выдержки живого тела. Поэтому, когда на языке парень почувствовал металлический вкус, его это не удивило. Тут же запрокинув голову, он спрятал нос за ладонью и кинулся в ближайшую уборную. Понаставив на кране красные отпечатки пока включал холодную воду, студент судорожно начал дышать через рот, мокрыми руками зажимая переносицу. Мир вокруг вновь начал кружиться и, ухватившись за что-то, Шастун медленно скатился по стенке у раковины, пытаясь рассмотреть, что делает зашедший за ним преподаватель. Арсений Сергеевич с секундным отрывом достаёт из кармана пиджака белый платок, промачивает его и опускается перед студентом на колени, бережно прижимая ткань к кровавому месиву. Говорит, что всё хорошо, это скоро пройдёт, тихонько зовёт по имени и перебирает волосы, успокаивая. Придерживает чужой подбородок, вглядываясь в испуганные глаза напротив, и борется с желанием прижать парня к груди и оглаживая спину, покачивать, точно ребёнка, обещая защиту от всего плохого. Антону странно это всё. Но он слегка настороженно принимает ласку, улавливая расплывающиеся по телу спокойствие, и думает о том, что чистейший белый платок слишком быстро окрашивается в кровавый цвет. — Объяснишь мне? — спрашивает преподаватель наблюдая, как парень, пошатываясь, поднимается из-за парты. Он проводил студента в кабинет, ибо не на полу же сидеть и ждать, когда кровь остановится. Пока парень устраивался у кафедры, мужчина забегает, да, буквально, в столовую, где покупает бутылку воды и шоколадку. Возвращается к Антону так же быстро, вдруг исчезнет. Шастун ждёт, кажется, удивляясь самому себе. Благодарит кивком за воду и недоверчиво коситься на горький шоколад. Несколько минут слышны только тяжёлое дыхание, а после следует вопрос. — Не выспался. — Ты издеваешься? — резко выдыхает Арсений, с прищуром глядя как парень разводит руки и пытается сделать шаг. Замирает, утыкается ногами в парту. Понимание находит постепенно. Он в тупике. Прожигает кожу взгляд бездонных океанов, и парню отчаянно хочется спрятаться, ибо Шастун просто не вывозит настолько открытого проявления заботы. Он её не заслужил. Арсения он не заслужил. — Так, — мужчина напротив пытается принять наиболее открытую позу, и Шаст чувствует как к горлу подкрадывается истеричный смех. — в таком состоянии домой я тебя не отпущу, есть кто может тебя забрать? — Арсений сначала решает очевидную задачку, пытается составить какую-то стратегию. «У меня есть план и я его придерживаюсь». Всё остальное после. А Антон отрицательно качает головой, и брови преподавателя дёргаются. — Друзья? Родители? Ну охуеть. — Матвиенко давно свалил, — грубо кидает Шастун, отворачиваясь, — Отец на работе. — А мама? — Мертва. — Алисия вздрагивает где-то за спиной. Антон сильно жмурится. — Забудьте. Какого черта? Арсений Сергеевич молчит и от этого напряжение в классной комнате просто зашкаливает, и Антон еле сдерживается, чтобы не вздрогнуть, когда к нему подходят ближе. От аромата мужского одеколона кружит голову, а от возможной близости крышу вообще сносит нафиг. Шастун отчаянно хватается за любой предмет в комнате, ищет любой повод сменить тему, ищет в себе хотя бы немного сил, чтобы разорвать в ебеня весь этот запутавшийся клубок чувств под его рёбрами. Но позволить ему это никто не собирается. Когда два тела друг от друга отделяет всего шаг, нервы парня просто лопаются и он судорожно одёргивает руку, выставляя её стеной между ними. Смотрит в глаза напротив уверенно, наверно даже, зло, но замечая, как преподаватель хмурится и поджимает губы, Антон понимает, что Арсений видит другое. Антона это пугает до чёртиков. Он собирается грубо послать, оттолкнуть, свалить подальше, но потом парень ощущает ладонью через одежду тепло чужого тела, вздымающуюся грудь и частое биение сердца. Маска безразличия трещит по швам, и у Арсения всё ломается внутри, когда он видит наконец измученное выражение лица своего ученика. Настоящее. Парень позволяет себе это всего на секунду. После Шастун вновь зажмуривает глаза, избавляясь от наваждения, и прислушивается к собственному бушующему сердцу. «Угораздило же нам встретиться», — показывает отчаянная усмешка на устах. А потом Антон убирает руку и отходит, полностью отгораживаясь от любого взаимодействия. — Я подвезу тебя. — пытается вновь приблизиться Попов. Шастун останавливается у двери и холодно насмехается, проговаривая: — Прежде чем помогать другим, спаси хотя бы себя. Арсения как током прошибает. Чёрт, больно. Антон уходит, так и не обернувшись. Ему тоже.