like you

Арсений в хлам. Последнее время, пребывание в этом состоянии относительно постоянно. Пребывание на мягкой горизонтальной плоскости в квадрате явно не своей квартиры тоже дело привычное. Касательная, имеющая единственную общую точку, расслабленно располагается под боком, вырисовывая у рёбер непонятный рисунок, и бормочит какие-то положенные после взаимодействия фразы. А Арсений в хлам. Ему плевать, что Катя-Вика-Оля хочет встретиться снова. Он выкидывает номер сразу же, как выходит из подъезда. Пошатываясь блуждает по тёмной улице, никуда не торопясь. Ведь его не ждут. Щурится от света фонарей, спотыкается о бордюры, подолгу смотрит на покрытое звёздами небо и сдерживает истеричный хохот от собственных мыслей. Ему плевать, что на следующее утро ему захочется застрелиться от головной боли, раздирающей горло сухости и блядской пустоты в районе сердца, ведь уже вечером у ближайшего клуба, он будет втрахивать в стену первого попавшегося смазливого парня, который станет стонать как сука под ним. Арсений в хлам. Ему плевать на пору года, день недели, время. Он не помнит, когда ест или спит. Он не видит ничего, что могло бы помочь ему. Он не слышит никого, кто хотел бы помочь ему. Арсений не чувствует ничего. А ничего затмевает всё. Он пытается выбраться из этой густой тьмы, но на деле лишь блуждает по очередным дебрям пустых мыслей. Находит порядок в (совершённых наперекор привычным) бессмысленных действиях, которые, в итоге, становятся дурной привычкой. Шагает на ощупь, пачкаясь в грязи собственных ошибок. Блуждает по одному и тому же сценарию. Тем же, что и всегда путём. Арсений в хлам. Разбит. Истерзан. Сломлен. Стёрт. Он должен был умереть вместо неё. Он размазывает кровь с носа по щеке, обводит языком разбитую губу и неопределенно хмыкает. Заслужил. Пашке следовало бить сильнее. И чем-нибудь тяжёлым. Чтоб наверняка проняло. Или убило. За такие мысли он получает ещё в живот. И ледяной душ. И пачку обезбола утром. Арсений в хлам, но спустя столько времени, он правда старается собрать себя по кусочкам. Ему не плевать на суровый взгляд лучшего друга. Не плевать на взволнованный голос родителей на том конце провода. Не плевать на аромат сирени, который мерещится ему повсюду. Она любила сирень. Он любил её. Что от них осталось? Слишком мало. Понимаете? Арсений нихера не понимает, какого черта утром, первого, встаёт раньше обычного и идёт в университет. Павел Алексеевич поставил перед фактом: восстановил; не придёшь — получишь; мне насрать, что ты думаешь об этом. И вот Арсений во всей красе заходит в аудиторию юных мозгоедов и давится своей доброжелательностью. А её по-прежнему нет. — Почему вы здесь? Арсений в хлам, ведь Антон завораживает. Парень обводит внимательным взглядом каждый кусочек живого трупа и видит. Всё видит. А Попов не может напиться его присутствием. Антона становится слишком много. Понимаете? Арсений нихера не понимает, зачем так стремится к студенту. Он мысленно извиняется перед Пашей, предупреждал ведь, что снова облажается, и тянется, тянется ближе к Антону. Пытается успеть ухватиться, вдруг исчезнет? Не исчезает. Раз за разом колется словами, прожигает взглядом, отступает на шаг, но не исчезает. Арсений уверен, что происходит что-то безумное. Видит это в зелёных омутах чужих глаз и понимает: нужно остановиться. Не может. Льнет к Антону как к источнику воды после долгой засухи. Тянется, хочет коснуться, замирает. — Что это? Шрамам не место на этих тонких запястьях. Но они там. Прячутся под браслетами. А Арсений в хлам из-за осознания, насколько мальчишка с проницательным взглядом проник под кожу. Насколько мужчина боится потерять возрастающую связь между ними. Боится потерять Антона. Нет. Только не опять. Нет. Антон Шастун чувствует. Антон Шастун понимает. Антон Шастун лечит. Он необходим. Ему нужна помощь. — Прежде чем помогать другим, спаси хотя бы себя. Мужчина подбирает со стола платок с засохшей кровью и бережно складывает в карман. Арсений эгоист. Он понимает, что начал общение со студентом исключительно из-за самых отвратительных понятий. Потому что парень был интересный, с ним было хорошо, он отвлекал. Но со временем эгоистическое желание преобразилось во что-то настолько хрупкое, что даже почти незаметно; обжигающее, но способное согревать веками; нежное чрезмерно, так, что выплёскивается бесконтрольно во взглядах, словах, касаниях. У Антона зачастую стеклянный взгляд. У Антона холодная кожа. У Антона в словах булавки. Арсений хочет знать, как парень смеётся. Не ленивую усмешку, не улыбку через силу. Смех. Он опустошает последний стакан потому что чувствует, что любит. И больше ничего не может с этим сделать. Арсений в хлам из-за кого-то живого, для кого мог бы жить. На часах мигает 02:34. Антон курит, усевшись на подоконнике, открыв форточку. За окном хилые ветки деревьев воюют с бушующим ветром. Парень, в свою очередь, борется с навязчивыми воспоминаниями и ругает себя за беспечность. Понимает, вроде, что ветер не изменится от его сожалений, но прекратить упрекать себя не может. Вообще, сложные на эмоции деньки выдались, теперь приходится слушать как за окном ветки трещат. Но из позитивного следует отметить, что Шастун наконец познал прелести полноценного сна. Даже кошмары сжалились под натиском обволакивающей усталости. Вчера парень буквально отключился, только коснувшись мягкой поверхности. Ковра. Ага. Ну, хотя бы не на лестнице вырубился. Синяков больше было бы. Нет, позже он пришел в себя, конечно, перелёг на кровать и вылетел на более долгий срок. Почти на сутки. Нормально так. Благо выходной. — Антон! — вдруг влетает через стены взволнованный призрак Алисии, по привычке дышит тяжело, нервно метается по комнате. — Прости. Помощь нужна. — Как ты… — нахмурился Шаст, тут же поднимаясь и начиная обдумывать ситуацию. Попова не из тех, кто будет беспричинно так паниковать. — Дима отвёл меня к тебе, он…неважно, там Арсений. Имя кольнуло меж рёбрами. Даже не задумываясь, Антон натянул ближайшую куртку на тонкую рубашку и направился в коридор. — Я не знаю, такое случалось раньше… В смысле, после моей смерти он часто напивался, но он давно не…не так много, после вашего… что-то случилось. Он на улице, ноябрь же, замёрзнет. И… — тараторила девушка, ни на что не обращая внимание, а когда сфокусировала взгляд на Антоне, тот был собран и решительно настроен. Куда угодно. Это же Арсений. — Где он? Алисия ещё не была настолько кому-то благодарна. — Значит вот так справляются с проблемами взрослые дяденьки? Арсений, свернувшись калачиком, лежит на скамейке у собственного подъезда. Что заставило его остаться здесь, а не добраться таки до квартиры, вполне очевидно для всех присутствующих, кто ещё способен адекватно мыслить. Алисия отводит взгляд. Шаст шумно вздыхает. Арс причмокивает губами, устраиваясь на скамье удобней. — Насколько всё плохо? — Пятый этаж. Лифт не работает. — Блять. По-честному, следует отметить, что мужчина не повис на плече Шастуна бессознательной тушкой, а старался передвигать ногами, хоть и получалось не очень. Добрались до квартиры они минут за тридцать пять, что было очень неплохо, учитывая игривое после пробуждения настроение преподавателя. Он всё напевал какую-то странную версию песни «No roots» дрыгая свободной рукой, и если бы от Антона на прямую не зависело благополучие полубессознательного тела, он посчитал бы ситуацию забавной или даже очаровательной. Признаться, Шаст был крайне насторожен первое время, ожидая от пьяного мужчины чего-то, возможно, агрессивного, ведь никогда не знаешь как… Впрочем, ничего из того, что напридумывал себе студент не произошло, и ему стало немного стыдно за такие мысли. Не всех же под одного ровнять. Арсений не причинит ему боль, даже в таком состоянии, — понял Антон, увереннее придерживая голосящего мужчину. У нужных дверей он заставил Арса опереться спиной о стену, не сильно придавливая, чтоб тот не упал, а сам начал шариться в чужих карманах в поисках ключей. — Воу, эт красавчек занят. — вдруг пьяно бурчит Арсений, заставляя искренне удивиться. — И кем же? — Он ещё не, в, ну, план не соствлн, не знает он ещ. — забавно морщится мужчина, подбирая слова, и пытается разглядеть лицо перед ним. Знакомое такое. — Он? — Шаст замирает, сталкивается с блестящими глазами напротив. Смотрят так по-лисьи с хитринкой, но не сосредоточенно: то считают ресницы, то проводят по бровям, то спускаются ниже. Шастун непроизвольно следует за ними и обводит линии чужих губ. Потрескались на ветру, но, наверное, всё равно мягкие, пьянящие на вкус, слишком близкие, всего несколько сантиметров вперёд. Шаст шумно втягивает воздух и отворачивается. — Ну, эт, кторый на багет пхож. — пьяно улыбается Попов. — Батон Шастун. — смеётся. Антон не слабо ударяясь лбом о железную дверь, с ужасом понимает, что не может спрятать улыбку до ушей. Спокойно повалить Попова на кровать и уйти восвояси было бы слишком просто, так видимо решил Арсений, вальяжно расположившись на диване и потребовав ласкового обращения. Антон прифигел, конечно, но не очень. Кинул ему в лицо мягкую подушку и под наставлениями Алисии начал блюсти порядок на чужой территории. Заставил Арса умыться (поглаживая его по спине как кота, ибо иначе Арс агрился), выпить горячий сладкий чай (приговаривая нежности, ибо иначе Арс капризничал) и переодеться (под заигрывание бровями и хихиканье). — Йогурт хочу. — А он тебя нет. — Ну, Тооошка. Пока мужчина размазывал по ложке йогурт, Шаст с интересом разглядывал его. Растрёпанная челка падала на глаза и Арсу приходилось встряхивать головой, чтоб убрать её. Лёгкий румянец. Расслабленная полуулыбка. Бесноватые огоньки в глазах, которые Антон и раньше мог различить под строгой маской. И вот теперь Арс расположился на кровати перед ним, закинув ногу на ногу, горделиво подняв голову (мол: царь хавает, руками не трогать, взглядом можно), вытянув шею пособлазнительней, будто дразня (только взглядом!). Сидит такой весь, по-графски, в белой майке с надписью «lord, i've sinned» и черными свободными штанами с разноцветными единорожками, а Антон просто плавится. Шаст чувствовал некоторую…интимность момента, ведь вряд ли мужчина позволял себе быть таким с чужими. И это подкупало. Било под дых, заставляя гадать каким ещё может быть человек напротив. Антон хотел изучить каждую линию тела, грань характера, завиток мыслей, тембр голоса, взгляд. — Как ты, ну, нашел меня? — послышалось более-менее осмысленное предложение. Шаст вздрогнул. — Мимо проходил. Всё, давай, ложись под одеялко. Попов высокомерно фыркнул, но одеяло натянул до носа, взглядом продолжая прожигать собеседника. — А ты? — вдруг выдал он и Антон непонимающе покосился в ответ. Арс закатил глаза, как обычно делал на парах, когда кто-то не мог понять очевидную, как он думал, задачку. Мужчина улёгся таки на кровать и постучал ладонью о другую подушку. — Приземляйся. — Но… — Завалю на зачёте. — Понял. Лёг. Мягенько. Несколько минут ворочался, чувствовал тёплое дыхание в спину, заставляющее сводить лопатки. Ещё через некоторое время, поддавшись неприемлемому любопытству, он повернулся лицом к лицу. Арсений не спал, как появилась возможность, начал жадно исследовать взглядом каждую мелькнувшую эмоцию, которые менялись с бешеной скоростью. У Шаста в груди были ураганы, у Арсения в глазах бури. Они друг друга сносят случайным касанием рук. Пальцы сплетаются с судорожным вздохом обоих. Под тягучим вниманием парня, Арсений кончиком языка проводит по своим губам и Антон сильно жмурится, давя желание на корню. — Бабочки. — шепчет тут же Арсений, возвращая взгляд того обратно. — В животе. — усмехается глупо, но замечая смешливые искорки напротив, выглядит очень довольным собой. — Йогурт скорее. — мягко уточняет Шастун. — Дурачина ты. Смеются. Сцена из романтической комедии. Как угораздило, непонятно. Внутренности приятно щекочет, по коже пробегаются мурашки, и легко так. В любом движении читается больше, чем могло бы выразить тысяча слов. Не прячься. Я найду. — Спи, Арс. Завтра пары. — ласково приговаривает парень, ощущая тепло каждой клеточкой. Мужчина продолжает упрямо глазеть, и Шаст сдаётся. — Я побуду здесь до утра. Обещаю. И Арсений сдаётся.