like you

Он помнит тень. Она замерла на коленях в проёме между кухней и коридором. Он помнит заломленные злостью пальцы и расплывающийся бордовый синяк на бледной щеке. Он помнит дорожки слёз и вопли, долго переходящие в тихий шёпот. Он помнит взгляд. И хочет сдохнуть на месте. Он просыпается с криком. Снова задыхается. Снова панически пытается разодрать ногтями кожу на рёбрах. Этого опять недостаточно. Он рывком поднимается с кровати и спешно добирается до ванной комнаты. Рыщет в безумии хоть что-то, что могло бы закончить это. Он задыхается. Ему так больно. Боже. Он хочет умереть. Он глотает остатки воздуха. Находит нужное, режет палец случайно, режет плечо целенаправленно. Сильно давит. Давит слишком слабо. Недостаточно. Проводит от кисти трижды и ещё трижды на тех же местах. Судорожно откидывая брюки, на бедре рисует единственную полоску, но нещадно. Всё ещё пытается поймать воздух. Разбивает костяшки пальцев о стену. И помнит. Помнит ещё более невыносимую, раздирающую лёгкие боль. Помнит каждый свой выдох через четыре ступени на лестничной площадке. Помнит шесть поворотов. Два падения. Дверь на улицу. Свет. Хруст костей. — Прости, прости, прости...— хрипит он, утыкаясь лбом в пол. Укрывая руками голову. Пачкаясь в собственной крови. «Я так больше не могу.» Прости. Антон очнулся ближе к утру. На той же холодной плитке. Первым делом в полусознании залез в душ, и протерпел дерганую боль в ранах пока не смыл с тела засохшие красные пятна. Еле-еле, хромая, добрёл до аптечки и особо не церемонясь, с шипением и ругательствами, промыл порезы перекисью, и обвёл края йодом. Сообразил сдавливающую повязку для глубокой, ещё кровоточащей, ране на бедре, и закрепил медицинским скотчем. То же проделал с полоской от левого плеча до локтя. На запястье наклеил мало помогающие скрыть кровотечение пластыри, но тем не менее они не притягивали чужой взгляд. Антон медленно переоделся, закусывая губы и вздрагивая от каждого движения, и безжалостно отправил старые мокрые тряпки к мусору. Не забыл убраться в ванной. Час отмывал кровь от белой плитки. В итоге во всём доме не было так чисто как у этой чертовой раковины. Так плевать на самом деле. Собрался прогуляться по городу. Да, блять, в таком состоянии. Он хотел быть где угодно, но не в этой квартире. Здесь ничего не осталось. Задержусь - исчезну тоже. Добрался он до любимого места в городе за короткое время, проехался на автобусе, хотя раньше почти всегда игнорировал этот вид транспорта. Но, как напоминание, в бедре жутко жгло, так что парень простил себе отсутствие привычных физических нагрузок. Сейчас это было не важно. Под ногами гудели несущиеся поезда. Над головой горели звёзды. Слишком рано, ни одного прохожего. Антон закурил без зазрений совести. Шастун любит быть на этом мосту по утрам после кошмаров и панических атак. Успокаивает лучше антидепрессантов. Он ненавидит таблетки. Успел нажраться ими в детстве. Нихера не помогло в избавлении галлюцинаций. Зато на четвёртом психологе до ребёнка дошло, что маме про прозрачных человечков рассказывать не стоит. Она слишком волнуется. Так, по крайней мере, казалось. Антон вновь выдохнул ядовитый дым. Его первое детское воспоминание — это ссора. Родители спорили, стоит ли отправить мальчика в клинику. Как ни странно осознавать, но отец был категорически против. «Он наш сын. Мы справимся». Мать же руководствовалась другими понятиями. «Мне приходиться самой бороться с его странностями! Знаешь сколько раз он просыпался с кошмарами на этой неделе, нет? По-скольким врачам я его водила за этот год? Наш сын, говоришь? Что-то я не вижу твоего участие в его воспитании!» «Я работаю. Консультации хороших психологов не бесплатные». «Ты бросил меня...нас! Ты! Присмотр за этим ребёнком входит и в твои обязанности! Почему только я должна возиться с ним?! Он...он же просто...» Ненормальный. Пассажирский поезд с шумом проходится по рельсам под мостом. Жёлтые просветы из окошек мигают по иневелой траве, создавая, подпитанную воображением, видимость старой киноплёнки со знакомым сюжетом. Снежинки под светом блестят ярче, падая наземь и за секунду исчезая. Антон не хотел вспоминать снова. Перевёл взгляд на тёмное небо, с неким трепетом пересчитывая огоньки и думая, что, наверное, всё не так уж и плохо. Жизни окончательно ломаются, только когда звёзды прекращают замечать. А Антон их видит. Каждые понедельник и пятницу: с девяти до одиннадцати утра, и в среду: полтора часа с двух. Наивно сравнивать искорки нежности и заботы с отражением звёзд в глади океанов, но в шесть утра только такие глупости в голову и лезут. Наверное, ему бы здесь понравилось. Антон никогда не был хорош в отрицании фактов. Влюбленность на лицо. Чего только эта сопливая чушь про звёзды стоит. Что делать? С прятками не прокатило; побег не удался тоже; да и знает Арс достаточно, чтоб распознавать наглую ложь, — так просто скрыться не получится. Но всё ещё остаётся правда. Шастун впервые давится в процессе курения и долго кашляет, выплёвывая лёгкие. Нарастающая тревога долбит по косточкам, но парень быстро ориентируется, делая несколько глубоких вздохов. — Может, скажешь мне, почему пропустил вчерашние занятия? — задался тихо Арсений, когда Антон не обернувшись прошёл мимо него. — Непредвиденные обстоятельства. До свидания. — холодно отчеканил парень, нагоняя выходящих из аудитории одногруппников. Пожалуйста, не надо. — Стоять. — Попов обгоняет студента и преграждает тому путь. — Что с ногой? — копирует тот же тон. Клин клином, как говорится. Если сегодня по-другому слов из Антона не вытянуть, то пусть будет так. Попов заметил печальнейшее состояние парня с первой секунды начавшейся пары. Для неискушенных Шастун выглядел, возможно, слегка невыспавшимся. Арсений, в свою очередь, пришёл в ужас. Что могло произойти? — Подскользнулся на льду, когда стремглав несся на учёбу. Это было действительно непредвиденно. — раздражённо прошипел студент. Сегодня ему не до разговоров. Уйдите прочь. — Антон, я просто пытаюсь... — Помочь? — ехидно продолжает парень. Арсений взволнованно вглядывается в насмешливые зелёные огоньки, стремясь найти в них хоть крупицу настоящего, но видит лишь холод и тьму. — Быть рядом. — предпринимает мужчина ещё одну попытку. — Показать тебе, что ты не один. Что можешь положиться на меня. С чем бы это не было связано, я выслушаю. — Слова. — шепчет Антон устало. Не верит. Но сквозь холод просачивается знакомое, и Арсений действует. Подходит ближе, опаляя вздохом нежную кожу на шее. Окутывает спину сильными руками, опуская ладонь по линии позвоночника. Мажет губами под ушком, слышит резкий вздох. Чувствует, как тело подставляется под касания, расслабляется, прижимается в плотную. Шея выгибается, оставляя больше места для бархатных поцелуев. Вздохи учащаются, смешиваются. Желание скручивает живот. — Всё ещё не веришь? — шепчет Арсений ощущая чужие пальцы в волосах, они оттягивают, он поддаётся. Встречается взглядом с тёмными омутами, но уже до боли родными. Смотрит, не в силах оторваться от спрятанной в глубине ласки и покорности. Оба тянутся ближе, мягко стукаясь лбами. Губы щиплют от близости, но сейчас не это главное. Антон молчит. У Арсения в глазах мольба. Кожа горит. Внутренности плавят. В мыслях хаос. Но Антон молчит. Мужчина нежно подхватывает чужую ладонь и опускает на сердце. Я здесь. — Ты не понимаешь. — мученически стонет Шастун. — Ты пожалеешь. — Я жалею, что не встретил тебя раньше. — Нет. Только не ты. — Шастун не слышит, он спешно отстраняется и хочет уйти. Быстро проскальзывает в двери и бежит, сетуя на набедренный порез, одновременно радуясь болезненному отрезвлению. Мужчина тут же следует за ним, хватает студента за левое запястье и удивлённо вскидывает брови, когда Антон вздрагивает и резко отдергивает руку. Парень натягивает рукава толстовки до самых ногтей, с неконтролируемым испугом глядя на преподавателя. Он прячет руки за спину, когда замечает как Арсений Сергеевич закипает. Волнение вместе с раздражением острыми зубьями впиваются в кожу. С прерывистым вздохом вырывается рычанием колющее: — Ты снова делал это. — Арсений утверждает, слушать лживый лепет не собирается даже. Не то чтобы Антон начал бы оправдываться; будь на месте преподавателя любой другой человек, Шасту вообще было бы откровенно похер. Но здесь Арсений. И именно в тот момент, когда Антон оставаться спокойным не может. Он впервые в своей грёбаной жизни готов просто разрыдаться в голос, как маленький ребёнок, если мужчина увидит насколько же его тело собственноручно искалечено. Шастун не имеет права этого допустить и поэтому, когда он чувствует как, воспользовавшись заминкой, собеседник хватает его за руку, пытаясь отодрать рукав от кожи, парень сначала хочет вырваться, но когда понимает, что держат его крепко, сам, чуть ли не до синяков, сжимает чужое запястье. Лишь взглядом говорит: «не трожь», но Арсений и не собирается прислушаться. Он легко освобождается и вновь стремится задрать чёртову одежду, но замирает, когда в его губы впиваются настойчивым поцелуем. Антон сначала грубо покусывает нежную кожу, выплёскивая свои эмоции на ответившего более сдержанно преподавателя, а после, усмирив панику, очень бережно проводит языком у кровоточащих ранок, извиняясь. Тихонько отстранившись, он удовлетворенно отмечает, что про руку Арсений благополучно забыл, на что и рассчитывалось, но повторное касание губ заставляет все мысли вылететь из головы. Арсений целует напористо, но в каждом движении чувствуется душещипательная нежность, и Антон вновь боится потерять себя, утонуть в этом головокружительном моменте, чувствуя каждой клеточной, что любит человека, который с особой осторожностью оглаживает его шею и притягивает ближе. Антон не против. Антон хочет раствориться в этом миге, хочет навеки слиться воедино с этим телом, хочет отдать свою душу лишь бы Арсений не прекращал касаться. Но. Блять. Смерть уже впилась когтями в его плечи. «Помоги ей». Вспышка света заставляет отстраниться, сильно зажмурившись. В голове начинает болезненно гудеть. Ноги отнимаются и Антон с хрипом падает на больную ногу. На грудь обрушиваются несколько сильных ударов и парню кажется, что он слышит хруст собственных костей. Он точно слышит крик Арсения Сергеевича, но звук затмевает яркое видение. Антон в незнакомой комнате. Он слышит пьяную матерщину и звон разбившейся бутылки. Видит разбитую мебель и окровавленное стекло на полу. Шастун сосредотачивается, ощущает омерзительный запах перегара. Слышит плач ребёнка. — Пожалуйста, нет, мам, мамочка, пожалуйста. Спешит на зов и видит их. Нечёткие очертания женщины, бледной, окровавленной, кажется, не подающей признаков жизни. И девочку, с глазами полными ужаса, но слишком ошарашенную, чтобы понять, что ей делать. Позади них, в тёмном углу квартиры пытается встать бухой в хламину мужчина. Не соображающий, с разбитыми в мясо костяшками и кровью чуть ли не до локтей. И Антон очень сомневается, что кровь только его. — Что за визг, а?! — бурчит мужчина, шагая к девочке. Шастун содрогается в кошмаре. Господи, он убьёт её. «Помоги». Призрак возникает у тела женщины, глядя на ребёнка. Её пальцы и руки заламывает будто в жутком приступе боли. Лицо искажается и прочесть эмоции невозможно, но в голосе читается отчаяние. «Помоги ей» — Я не могу. Прости. Не могу. Это уже произошло. — шепчет в панике Шастун, считая каждый шаг мужчины по направлению к девочке. Призрак замирает. Отрицательно махает головой. На дрожащих ногах подходит к говорящему с ней, и указывает в календарь на стене. Антон судорожно сопоставляет. Дата. Ищет часы по комнате. Время. «Это происходит сейчас».