Сын маминой подруги

– …мы пытались до него дозвониться… – тёк безразличный голос классрука, тональность которого меняется только на безгранично покорную в присутствии родителей-банкиров, родителей-дипломатов и родителей-директоров. Текла информация об однокласснике, который не появился в школе. Я перевернула страницу учебника, проштудированную вдоль и поперёк, чтобы не тратить время на монотонное блеяние на фоне. Под математической формулой лежала выцветшая открытка с изображением Чеджу. – …невозможно, так как его родители в заграничной командировке… Чанёль предложил после выпуска сбежать на пару дней. Мать точно меня убьёт. Но уже как-то без разницы, от чего помирать, если жизнь тянется сквозь меня, как крахмальное варево через мелкое сито. А так хочется пригреть себе солнечные моменты бок о бок с единственным близким человеком. – …кто-то из учеников должен его проведать… Чанёль наверняка возьмёт свою гитару и будет играть любимую «Debajo del Puente» под моё отвратительное напевание, и мы будем сидеть на берегу, как эти люди на открытке. Я прикрыла глаза, но вместо мурлыканья струн услышала своё имя. Пришлось выплыть из грёз и встать на всеобщее обозрение; хорошо, что посадили на дальний ряд, потому что многим лень разворачиваться. – Навестите Пак Сонхвана после занятий? – Классрук смотрел сквозь меня; он ждал утвердительного ответа от примерной ученицы, и я утвердительно ответила. – Отлично, – сухо заключил он, – кто сопроводит новенькую? Чон Чонгук? У меня похолодела спина, и я метнула взгляд на равнодушный затылок. По классу – в особенности женской его части – пронеслась едва уловимая, но, сука, уловимая шелестящая волна. Если наши матери приходили на собрания комитета чуть ли не за ручку, это не значит, что фамильная дружба прописалась в генах, ну какого чёрта! – Прошу прощения, учитель, – вмешался староста, поднимаясь, – в связи с предстоящим матчем в расписание бейсбольной команды были внесены дополнительные тренировки. Я спасена. Классрук теперь не-смотрел на старосту, поэтому пропустил мою улыбку. Не пропустил Чон Чонгук. Что тебя удивляет, плейбой? Эта туша мертва, и лучи твоего внимания её не пригреют. Или тебе достаточно того, что «дружеские беседы» работают в одну сторону: чем сильнее убогая ощетинится, тем ярче триумфальный вкус, так? Большое спасибо, очень лестно, но неприязнь требует сил, а все соки на год вперёд высосала предыдущая встреча. Наш тандем мог плавно и без травм одолеть предстоящее, будь Чон на том же уровне инфантильности, что и большинство учащихся элитки. Надо отдать ему должное: своим золотым статусом он обязан отнюдь не вращению в кругах сеульской золотой молодёжи. У него есть мозги – это плохо. С намёком на неадекватную составляющую, и это ещё хуже. – В таком случае… – классрук поправил тонкую оправу модных очков, – Ким Намджун. Кажется, вы живёте в том же районе? Сегодня на обед онигири с тунцом и противная морось на улице. Можно представить, день намертво зашпаклевали серостью, но, во-первых, онигири слепил Чанёль – кривовато, зато щедро напичкал начинкой, – а во-вторых, я обнаружила новую локацию для отбитых одиночек. На задний двор, точнее, на пару метров газона вёл чёрный выход. Пришлось пролезать через теннисные столы и банки строительной краски, чтобы наконец выбраться на воздух. Молодое сливовое дерево, едва порозовевшее цветками, сметало с козырька свои же лепестки. Непонятно откуда взявшееся, одинокое, под стать месту. Запах был потрясающий, поэтому я не спешила разворачивать бумажную обёртку, на которой друг написал маркером: «онигиритто для чикитто». – У твоего повара проблемы с орфографией, – прозвучало над ухом. Испугавшееся сердце чуть не скончалось, я чуть не выронила еду, Чон Чонгук довольно существенно получил по носу пучком волос. – А у тебя с понятием личного пространства… чтоб тебя… – Я прижала обед к грохочущей груди. – Место занято – свали, будь любезен. Чон Чонгук, который всё ещё стоял позади, вдруг сжал мои плечи и вместе со мной приблизился к краю забетонированного участка, укрываемого козырьком. Я подумала, что он выпихнет под дождь, но Чон затормозил, прислонившись торсом к моей спине. На свежей уличной прохладе тепло чужого тела казалось накалённым. Рядом с моими ботинками был вдавленный в бетон отпечаток подошвы, на который Чон шагнул. След идеально очертил кожаную туфлю. – У меня резерв, – усмехнулся он в мой затылок. Момент, когда я скрючилась под его ладонями в попытке уйти от контакта, остался незамеченным. Или проигнорированным. Я как никогда нуждалась в дыхательной медитации, чтобы неприятие чужеродного в сплетённом мною коконе не закончилось пинком по особо уязвимым областям. Будет очень больно, и не только парню, но и моему кошельку на случай, если придётся компенсировать урон, нанесённый будущему золотому поколению. Поэтому я собрала кожную складку на тыле его кисти, приподняв её со своего плеча, и отпустила куда-то вне. Про вторую конечность он догадался самостоятельно. – Есть ещё места для твоего душевного покоя? – я отошла на безопасное расстояние ближе к дождю. Чон запихнул руки в карманы брюк. Он был без пиджака, я только сейчас обратила внимание. – В те не забредёшь случайно на ланч. – Отрадно слышать, – бросила я и вышла из укрытия, но, не успев нормально прочувствовать силу непогоды, была выдернута за шиворот. Кожи под воротничком коснулись чужие пальцы. Я отлетела как ошпаренная. – Хватит меня волочить! – Слова ты всё равно не понимаешь. – Чон Чонгук распрямил плечи и, взглянув на наручные часы, проговорил почти что по слогам: – До занятия пятнадцать минут. – У меня здесь аппетит тухнет, – пробурчала я, и, на моё удивление, Чон нахмурился вполне себе правдоподобно убийственно. – То ли дело под дождём. Стряпня настолько отвратна, что и дождь её не испоганит? Мне было обидно за Чанёля, и я вот-вот намеревалась защитить его поварские навыки доступными мне нецензурными способами – даже рот открыть успела, – но я почувствовала веяния тронутой гордости. Ах вот как – неприятно, значит? Это, Чон Чонгук, тебя ещё не окунали в чан с дерьмом, когда представляли красивому и богатому секс-символу высшего света. Когда вы одногодки. Вот там личностная драма; до сих пор невозможно стоять рядом с этим секс-грёбаным-символом и после не соскребать с земли разваливающиеся остатки себя. Первенство по ущемлению за мной, золотце. – Дождь вряд ли, – практически миролюбиво заговорила я и взглянула на Чона, который, прислонившись к стене, растирал шею, – а вот курево твоё… – Если бы я захотел впечатлить препода запахом взрослых привычек, то курил бы уже вторую. – Тогда почему ты… не обедаешь с остальными? – спросила я, опираясь на стену с другой стороны от входа. Скрестив руки на груди, Чон запрокинул голову; непрезентабельная побелка грозила припорошить уложенные волосы. – Не мог отказать себе в приятной компании. Пора бы засчитать очередной ироничный комментарий и не трепать паранойю, да только… он реально пришёл. Вряд ли я цель корыстного плана, но… мутно как-то. – Страшно представить, что для тебя «неприятная компания», – сказала я из прострации, перебиваемая шелестом упаковки. И тихим смешком. – Дурак ты, к слову, – идти на тригонометрию без глюкозы. – Я полагал, что ты поделишься. – Моё удивление Чон встретил со снисходительным пониманием, не давая губам разъехаться. – Как делают это друзья. – Мы не друзья. – Собственный голос показался ужасно неловким, вроде того звука из ржавого, еле-еле справляющегося с нагрузкой механизма. Настолько тупо воспроизводить вслух очевидное. – Досадно, ведь в планере твоё имя уже возглавляет список друзей. – Он наигранно поджал губы. – Меня дезориентировали наши милые размолвки. Его, видимо, веселило моё лицо, потому что сейчас я смотрела на него как на умалишённого. Вот и парируй этому психопату. – Выбор ну очень неподходящий – люди обвинят тебя в безвкусице. – Мы никому не скажем, – протянул Чон Чонгук. Я стойко выдержала соблазнительную – что здесь, нахрен, происходит – улыбку. Пялиться на его губы было идеей далеко не разумной, но я просто не могла согласовать произносимое с их обладателем. – Какая странная дичь вылетает из твоего рта… – пробормотала я, не переставая глазеть, и угодила в короткий смех: – У нормальных людей это зовётся флиртом. Я слишком хорошего мнения об его интеллекте, чтобы допустить, будто бы Чон мог проспорить. Единственное логичное объяснение его поведению, в которое я уверовала, – кайф от особых препаратов. – Вот и запечатай для нормальных. – Не думаешь, что пережёвывание отвлекло бы меня? – спросил он, наклоняя голову. – Это еда для крестьян, Ваше Хреново Высочество. – Я потихоньку разворачивала онигири, чтобы не порвать бумагу. – Вы её не переварите. – Рис олицетворяет богатство, – улыбался Чон, наблюдая за мной, – с начинкой сложнее, но я постараюсь. – Извините, фуа-гра расхватали, – вяло отбила я и посмотрела на скромный обед. В происходящее – вроде банальное для обычных одноклассников – совсем уж не верилось… и кто вообще посадил сюда сливу, на что она здесь?.. м-да, кажется, я вляпалась в ту ещё историю. Неужели придётся анализировать любой его вздох в ущерб себе? Вот сейчас, например, голоден ли он взаправду, не брезгуя, или устроил проверку, типа, смогу ли я поделиться тем, что с душой готовили для меня? Ну, это не музыка… и я уже позавтракала таким же онигири, заценив вкус настоящей любви... да и перерыва на поесть у золотого больше не будет… Мягкий рис не разъединялся там, где планировалось. Я хотела оторвать обёртку с частью «для чикитто», но Чанёль так подхихикивал, выводя буквы, что рука не поднялась. – Учти, Чон, делюсь едой. – Я протянула ему бо́льшую часть. – Это тебе не косяк дружбы и даже не трубка мира. Чон Чонгук наклонился навстречу; пару раз качнулся повисший зелёный галстук, ткань рубашки натянулась на груди. Я отвела взгляд в бетон и выпрямилась, когда рука опустела. Дождь снаружи усилился. – Учёл, – без издёвки произнесли сбоку. – Спасибо. У нас оставалось мало времени. Я надеялась, что мы его проведём всецело с пользой. Как бы не так. – Смени-ка ты повара. – Проще нахлебника. – Чон посмотрел в глаза, губами собирая с пальцев прилипший рис. – Кто из твоей компашки не такая привереда? – Плохая идея. – Они что, ещё невыносимее? Появившаяся с какой-то стати пауза затянулась, пока Чон не отвёл взгляд. Он невзначай пожал плечами, возвращаясь к еде: – Я выгоднее. Я стала складывать обёртку, сгибая бумагу вокруг надписи. Мне не понравились его слова. – Что с лицом? – Заткнись и ешь. В ответ – привычный смешок. …За две минуты нам нужно было вернуться в другой корпус. Через переход. Поэтому, когда Чон хотел выйти под дождь, я едва не схватила его за рукав, ничего не понимая. И сейчас он, приподняв бровь, пялился на мои пальцы, вцепившиеся в его. Бля. Что. Как. Я серьёзно?.. – Зачем… – убрав руку, спросила я у себя. Благо, вопрос универсальный. Смотрела я конкретно на его плечо, по которому ритмично стучали крупные, скатывающиеся с козырька капли. Но буквально ощущала эту усмешку. – Я вышел позвонить и попал под дождь, – интонационный режим для неразумных девочек включён. «Мы никому не скажем». – Получается… – неловкость жрёт меня, причмокивая… и хватит светить лыбой, засранец… господи, – есть шанс, что я могу как-нибудь выбраться на крышу и не встретиться с надменной рожей, потому что ты здесь? – Попытай удачу. Голова разваливалась на непригодные составляющие, а на очереди стояли дополнительные занятия и поручение классрука в придачу. Я представила, как мои мозговые клетки растягивают и затем медленно наматывают на карандаш. Долго ли придётся восстанавливать совесть, если я решусь забить болт и позволить моросящей серости поглотить меня на часок-другой? Ах да, я же не решусь. Ещё и неделя выдалась садистской. Ах да, я же сама её такой сделала. Не без помощи золотого. По-видимому, Чон Чонгук – энергетический вампир и задумал поглотить то немногое, что было оставлено мне природой для банального существования. Добавь сюда высшую математику, хорошенько перемешай – получи рецепт убойного зелья. – Куда ты? – это первые слова одного из дружков Чона, когда мы вышли из преподавательской. – На дополнительные, – я остановилась в коридоре. – Классрук сказал, что можно потом… Ким Намджун усмехнулся, закидывая на плечо кожаный рюкзак. За такую усмешку не хотелось открутить ему голову. Странно, ведь мне казалось, что у шайки Чона одно лицо на всех. Наверно, всё дело в ямочках. Из-за них он выглядит… милее? – Если пропустишь, Земля не остановится. – Разве тебе не нужно к репетитору? – спросила я. «Нечего на меня так смотреть. Да, я знаю, что ты у нас сын банкира. Я знаю, что ты катаешься от одного репетитора к другому. Люди надевают наушники не только музыку послушать». – Через полтора часа, – взглянув на экран телефона, сказал он. – Именно поэтому не хочу тратить время. – То есть, в проигрыше остаюсь только я. Ким Намджун помедлил с контраргументом, сбитый с толку. Мне представилась возможность рассмотреть его; на этот раз как человека, не омрачённого предубеждениями. Ну, для начала – костюм на нём сидел здоровски. То, как пиджак подчёркивал широкие плечи, располагало к доверительному отношению, что чревато опасностями. Тем более, если ты девчонка. Которая любит широкие плечи у парней. И очки, вроде, присутствуют не для полноты образа – вполне себе ботанские, но с роскошным элементом. Хотела бы я в другой жизни потрещать с ним за милую душу об ассимиляции Кореи или кинематографе шестидесятых, но в этой, к сожалению, вынуждена довольствоваться пустяковыми историями, нелегально добытых через пустые наушники. – Какой предмет? «Неужели хочешь к компромиссу прийти? Сначала плечи, теперь это. Уж больно прытко ты подбираешься к обороне из надуманных причин. Не хочу я выделять тебя из богатой массы…» – Высшая, – ответила я, наблюдая за тем, как он полез в рюкзак на поиски, – матанализ. Мне протянули толстый конспект с брендовым тиснением на обложке. Зеваки на лестнице зашушукались, увидев нас двоих. Я попятилась, неловко шаркая по плитам, и загородилась руками. – Всё-таки мне не… – В чём проблема, – парень всучил мне конспект силой, – я разобрал его ещё в том семестре. Теперь поехали. Сидя рядом, Ким Намджун не отрывал взгляд от экрана телефона, только иногда молниеносно печатал и делал особые «вы все идиоты» выдохи. Его присутствие меня не угнетало, несмотря на статус… и машину с личным водителем. Я попробовала пробудить в себе безопасную неприязнь, разглядывая дорогие туфли с точечным орнаментом на носках, но ни одного отголоска раздражения так и не почувствовала. В нём ровно столько высокомерия – без дурацкой брезгливости, – сколько должно быть в человеке его положения. – Почему выбрали тебя, – парень вдруг прервал долгую тишину. «Из-за отсутствия бурной социальной деятельности», – подумала я. – Ты общаешься с Понгом? – Нет… – ответила я тихо, посматривая на водительское сиденье. Всё равно было неловко. Но что не могло меня не радовать, так это запах мятной жвачки вместо дорогого одеколона и сигарет. – Разговаривали пару раз. – Не моё дело, но я бы на твоём месте держался от него подальше, – продолжил Намджун, пряча телефон во внутренний карман пиджака. Он снял очки, когда я спросила о причине. – Он не показался тебе странным? – задал он встречный вопрос, растирая переносицу. Лицо Понга – Пак Сонхвана – в моей памяти было очень расплывчатым; я редко смотрю в глаза, предпочитая цепляться взглядом за деталь одежды либо жестикулирующие руки. Но внезапно мне вспомнились огромные, тёмно-фиолетовые синяки под глазами. Кажется, первый наш разговор состоял из рассказа Понга о нашем математике. У него была сбивчивая речь и громкий голос, он постоянно одёргивал рукава пиджака, грузно свисающего с сутулых плеч. Единственное, что меня удивило, – его доброжелательность на всеобщем фоне. – Может, немного, – пожала я плечами, – но он был приветливым и дружелюбным. – Человек может быть не тем, за кого себя выдаёт, – серьёзно произнёс Ким Намджун, отворачиваясь к окну. «К примеру, твой закадычный друг». – У нас приказ никого не впускать, – повторил охранник, который в течение всего спора обращался только к Намджуну. Парень спрятал школьное удостоверение; я последовала его примеру, но не с таким раздражением. – Мы обязаны узнать, почему Пак Сонхван пропустил занятия, – напирал он. Теперь я была рада, что не одна: я бы мгновенно стушевалась на суровом взгляде высоченного мужика. – Если причина окажется неуважительной, дисциплинарный комитет во главе с директором школы будет рассматривать вопрос об отчислении, – мужчина снова открыл рот, но Намджун невозмутимо добавил: – так как это продолжается второй семестр. – Я не имею права… – Вы можете, – попробовала влезть я – гораздо трусливее, чем одноклассник, – объяснить нашему директору… – Намджун опустил голову, пряча ухмылку. Да, наверно, переборщила немного. – Или же сообщить, как нам связаться с его родителями, чтобы решить проблему самостоятельно. Удостоверения проверили по третьему кругу, и через несколько минут мы поднимались по лестнице, ведущей на второй этаж особняка. В доме не оказалось ни одного человека. Комната, которая принадлежала Сонхвану, тоже была пустой. Когда мы вернулись в коридор, Ким Намджун предположил, что Понг мог по какой-то причине сбежать, и закрыл дверь очередной комнаты. Из-за сквозняка она громко хлопнула. И внезапно мы услышали грохот на этом же этаже. Переглянувшись, мы одновременно сорвались с места. Из всех оставшихся только одна дверь оказалась запертой. Намджун принялся нетерпеливо стучать. – Понг! – выкрикнул он, но никто не отозвался. – Сонхван, – позвала я, – ты в порядке? – Понг, открывай! – орал парень, колотя в дверь кулаком. – Чтоб тебя… – Нужно выбить, – я в панике посмотрела на него, – вдруг он упал в обморок. Позову охранника… – Стой. Намджун отодвинул меня подальше. Он попятился и со всей силой ударил ногой у замка. Я неосознанно дёрнулась от оглушительного звука. Затем он ударил ещё раз. И ещё. Волнение стало подкатывать к горлу. Я чаще задышала, следя за трясущейся дверью. С четвёртого раза она с треском поддалась. Не думая, я вбежала внутрь. – Твою мать… – выругались за спиной на выдохе. Это последнее, что я услышала: не успев сделать и пару шагов, я поскользнулась. Удар от падения пришёлся на колени, и мгновенно их пронзило пекущей болью. На вязкой, влажной плитке ладони разъехались в стороны. Вязкое. Я заторможено посмотрела на растопыренные пальцы, вымазанные кровью. Я была в луже крови. – Сонхван?.. – вырвалось из меня хрипом. Из душевой кабины тянулось тело. Лицо фарфорово-белое, с синими узкими губами. Огромные чернеющие синяки под закрытыми глазами. Волосы, разметавшиеся по плитке и впитавшие кровь… – Сонхван… У запрокинутой головы – распоротое запястье, из которого вяло струилось. Ещё струилось. Меня сковало ужасом. Ноги не слушались, не давая опоры. Не было последовательности, как подняться. Я пару раз качнулась вбок – голени сдвинулись. Получилось ползти. Ближе всего была тумба; я ухватилась за тонкие, неудобные ручки скользкими пальцами. Ноги тряслись, но получилось подняться. Слёзы, которые невозможно было контролировать, душили, и они против воли скатывались к подбородку. Машинально я вытерла его – и в нос ударил резкий металлический запах. Горло стянуло спазмом от подступившей тошноты. «соберисьсоберисьсоберись…» – Звони в скорую… – просипела я, проглотив всхлип, и выдернула с полок все полотенца. Намджун не отозвался. Он стоял, прислонившись спиной к двери, побелевший, и не моргая смотрел на Понга. Пожалуйста, нет, только не сейчас… Я собрала в лёгкие воздух и заорала: – Вызывай, блять, скорую! Намджун дёрнулся и уставился на меня, оцепеневший. Я испугалась, что он ничего не слышит, но парень вроде бы пришёл в себя. Он зашарил в поисках телефона, а я кинулась к Сонхвану, чтобы быстрее обмотать порезы. Стоило приподнять холодную конечность, как кровь сползла на мою руку и затекла под рукав рубашки. В глазах поплыло. Я зажмурилась, не переставая с силой сдавливать вены белыми полотенцами, которые стремительно багровели. – …срочно, тут… – Намджун еле справлялся с голосом, – попытка суицида. «пожалуйста пусть это будет попыткой пожалуйста…» Перевязав запястья, я потянулась окровавленной рукой к шее Сонхвана. Что-то билось под пальцами, но я не различала, чьё сердце надрывается – моё или его. – Жив? – выдавил Намджун. – Нужно как-то перекрыть… – Он ещё жив? Я мотнула головой, пытаясь избавиться от страшного вопроса, и отказывающимися работать пальцами потянулась к форменному галстуку. – И ты тоже… давай сюда. – Я сильно стянула вены руки полоской ткани. «если вытечет больше крови это моя вина» Намджун выронил свой галстук в кровь – руки тряслись не только у меня. «если он умрёт это моя вина» Липкая шёлковая ткань скользила между пальцев. Один из хвостов галстука, окровавленный, хлестнул меня по лицу, задев губы. Желудок сжался, и я согнулась пополам. «он уже мёртв» – Он жив, – давила я из себя громче, мотая ткань, – жив, жив… Я всё мотала и мотала, мотала и мотала, пытаясь смотреть куда угодно, но вся ванная будто утопала в крови. Почему её было так много… Меня начали трясти за плечо. – Слышишь? – гудело Намджуновым голосом, – скорая! Я кивнула, ничего не слыша.