Сын маминой подруги

Я не помнила, как добралась до дома. При том, что от больницы – больше часа езды. А сколько этого «больше» – полдня, месяц, четыре года? Непонятно; я пялилась во мрак тоннелей сквозь грязное стекло электрички где-то с вечность – и с вечность дразнила меня отражённая чёрно-белая картинка, будто бы из первой полосы газет: «Скончался рассудок восемнадцатилетней "типографская краска смазана". Обнаружены следы насильственной смерти. С благодарностями обращаться по телефону XXX-XXX-XXX0 к Бесподобному вершителю судеб, богу нашего бессмысленного, смертного мирка – Чон Чонгуку». «А ведь ты тоже, – скорчилась вдруг дохлая картинка, – на секунду, пускай, но тоже ощутила это? примерила наряд благосклонности? странно смотрится на тебе, конечно, зато эффектнее чем у остальных – глаз не оторвёшь. Он тоже смотрел. А как красиво улыбался...» Я монотонно, почти неслышно завыла себе под нос. Картинка беззвучно передразнила. «Теперь представь: помутнение продлилось дольше той секунды – к какому результату это привело бы? Ты же сдала итоговый по математике на девяносто четыре процента, так что берись рассчитывать арифметическую прогрессию: на котором числе из последовательности ты бы вылизывала его туфли? Сколько там секунд понадобилось Пак Сонхвану, чтобы в человеке разглядеть божество, а в его словах – заповедь против подкоркового инстинкта жить? Неизвестная величина, думаешь? Но погоди, вы же для Чон Чонгука одинаково ничтожны. Он умный, он давно посчитал. Поэтому смело рисуй знак равенства между собой и Понгом. – Я отвернулась в пустой вагон. Не помогло: – Ты поделилась с ним едой в туманной надежде, а Чон прикидывал количество ходов до новой обувной щётки». …Не помню, что ответила на возмущение матери из-за моего позднего возвращения. Наверно, отделалась учёбой. Рубашка была испачкана кровью, а галстук наверняка утонул в мусорном баке больницы, когда его сменили бинты; она не заметила. Я уже знала, что не усну. Всю многолетнюю отцовскую бессонницу в аптечке хранилось снотворное, но тогда я его не обнаружила. Понятное дело. Слишком уж сказочное желание – вырубиться на сутки. Тебе, вообще-то, уготован долгий заплыв по клоаке воспалённого сознания. Сумка полетела мимо стола. Не включая свет, не снимая грязную одежду, я села на кровать. Резервные силы стремительно покидали тело, но не поочерёдно, как крысы тонущий корабль, а нескончаемым ливнем, сохраняясь только в одной крохотной ёмкости, чтобы не дать мне провалиться в сон. Сдавливаемая изнутри голова обвалилась вниз, потому что уже не справлялась с гравитацией. Сквозь темноту на чёрной юбке померещились кляксы из кровавого созвездия. На Ким Намджуне не было и мелких брызг... Кровь не могла оставить на нём следы, даже если бы лилась из ведра на его голову. Потому что ему всё равно. «Зато какие плечи! И ямочки очаровательные!» Последние капли сил – и я завалилась на бок. Тело отчаянно, до фантомной боли хотело спать, но мозг сопротивлялся, вычерчивая для меня из темноты бестелесные образы. Они чавкали перевранными разговорами из прошлого. Я слышала себя со стороны. И его смешки в ответ. Его манеру растягивать гласные. Его понижающийся к концу реплики голос. Он говорил тоже самое, но теперь разжёвывал мне до истинного смысла. Я мечтала, чтобы мрак сожрал меня, но продолжала слышать смех, который всё больше и больше фонил. Проводив последнюю секунду рассвета, я закрыла воспалённые глаза и снова открыла. Разбитый телефон подсказал, что прошло двадцать минут. От щеки отлипла промокшая наволочка. Нужно сделать вид, что я ухожу в школу, иначе придётся рассказать всё матери. Но тело не шевелилось. Я до смерти хотела спать, но не могла. Я хотела разрыдаться, чтобы сдвинуть тяжесть с грудины и наконец-то нормально задышать. Но веки ссохлись, и от плача остались сухие всхлипы, от которых саднило в горле. Пришлось ухватиться за край кровати, свеситься руками и сползти на пол. Шатаясь, я встала. Прошла в ванную. Над раковиной отразилась та же картинка из метро, нисколько не прибавив в цвете. Я включила кран и подставила лицо под ледяную воду. «Зачем Чон Чонгук приехал в больницу?» – прозвучал отголосок мысли. За ним второй. Выстроилась рваная цепь, которая сначала не представлялась мне ничем значимым в плохо работающем сознании. Но последнее звено с лязгом встало на место, ужаснув меня, и я рефлекторно вдохнула. Вода тут же затекла в нос и глотку. «Чон мог снова его спровоцировать». Задыхаясь от надсадного кашля, я выбралась из ванной. Нужно скорее ехать в больницу. Мать не заказывала запасной галстук, поэтому я просто сменила рубашку, не состыковывая пуговицы с петлицами, и потянула за собой ремешок тяжёлой сумки. Мне удалось пройти за маминой спиной, чтобы не нарваться на будничный разговор. Будничное самое опасное: ты можешь не знать о бомбе с часовым механизмом, когда рис падает мимо тарелки или чашка оказывается слишком горячей. Но подрывает именно на таких пустяках. А я знала – я слышала назойливое тиканье в мозгах, я знала свою мать, которая без задней мысли напомнит о моём лице без косметики, об элитной школе, о великолепном Чон Чонгуке. Который со вчерашнего возвысился до лидирующей причины детонации. Я зашла в магазинчик у больницы, чтобы купить несколько упаковок клубничного йогурта. Когда я искала в сумке монеты, то нащупала чужой конспект. Кассир спросил о моём самочувствии, потому что меня начало мутить, пошатывая. Желудок был пустым долгое время; пришлось отдать деньги за энергетический батончик. «Избавиться от конспекта, прямо сейчас, неважно кому, первому встречному… нет, к чёрту, просто выбросить нахер!..» Я остановилась на пару глубоких вдохов, насыщая мозг кислородом. Нет, отдам лично в руки. Сегодня. Чтобы не быть должником. Не хочу иметь с ними ничего общего. На светофоре я выгребла остатки карманных и разложила на ладони: после метро и магазина у меня не хватало на два полных проезда – до школы и затем домой. Но в школу нужно съездить в любом случае. Ким Намджун вряд ли пропустит занятия: ему не нужно время на восстановление моральных сил. Мораль их круга не претерпевает изменений из-за каких-то там неудачных суицидников. Загорелся зелёный. Сзади нетерпеливо подтолкнули. – Извините, слишком рано для посещения пациентов, – с натянутой улыбкой оттарабанила медсестра на ресепшне, пока не взглянула на меня. Её лицо застыло в жутковатом выражении. И всё же оно не хуже, чем моё после случившегося дерьма. Из моего рта повылезали кривые слова: – М, да, понимаю, конечно, просто… я хотела узнать, как… о самочувствии Пак Сонхвана из… – чёрт, в какой он палате, – вчера его доставили в реанимационное отделение… я приехала с ним на скорой и… – Конечно, одну секунду, – стрёмная маска скрылась за монитором. У меня выдался момент перевести дух. Наверно, сейчас я выгляжу так, будто подохну на месте, если мне не ответят. Славно, очень славно. – Господин Пак Сонхван переведён в отделение интенсивной терапии. Это значит, что его состояние постепенно нормализуется. Глаза резало от яркого больничного света, все доносящиеся звуки нервировали меня. Я вцепилась в стойку ресепшна. – Точно? Это вчерашние сведения или… в смысле, сейчас с ним тоже всё хорошо? – Да, будьте в этом уверены, – ответила медсестра, – утренний врачебный обход завершился полчаса назад. – А вчера у него не было посетителей около девяти вечера? Медсестра странно на меня посмотрела, но всё же пробила по базе журнал посещений. – Нет, только Чин Ис… – Спасибо, – прервала я и подняла повыше пакет. – Могу я?.. Мне протянули бланк. – Конечно, напишите, пожалуйста… – Не нужно, он знает, от кого это. В это время должен быть короткий перерыв. Ким Намджун, скорее всего, останется в классе. Чтобы преждевременно не нарваться на змеиные перешёптывания, я зашла в школу через запасной вход, который сторожил бетонный след от подошвы дизайнерской туфли. Я не хотела быть причастной ко всему произошедшему, но слухи наверняка успели раздуть за одно только утро. Так и вышло: приближаясь к учебным аудиториям, я чувствовала липкие взгляды. Пришлось свернуть в обход, в пустующий коридор. Потрёпанные нервы решили добить мой желудок: его спазмировало так, что я даже согнулась немного. «Нужно продержаться совсем немного, – твердила я себе, смотря под ноги, – сутки никогда не длятся больше двадцати четырёх часов». – Почему ты здесь? – прозвучало вдруг совсем близко. Я испугалась от внезапности, резко вскинув голову: у окна, подперев подоконник, стоял Ким Намджун, а рядом… Я рефлекторно обняла себя руками за талию, загораживаясь. – У тебя всё в порядке? – пытался достучаться Намджун, в то время как в душу лез спокойный, слегка позабавленный взгляд. Позабавленный… Относительное равновесие дало трещину – меня затрясло. Это предвещало уродливую истерику. Я отвела глаза и, сгорбившись, с третьей попытки расстегнула замок сумки. Только не открывать рот, только не открывать рот… «Он находит всё это забавным». – Эм, не стоило, – озадаченно проговорил Ким Намджун, принимая конспект из моих рук, – всё равно он мне не нужен. Зачем ты?.. «Не смотри на него, не смотри не смотри не смотри». – Спасибо. – Я едва выдавила в голос, глотая слоги. Осталось уйти – и всё. Меня удержали за плечо: – Ису?.. Хватка была не сильная, только чтобы приостановить и привлечь внимание, но этого хватило. Я будто пробудилась на звонком хлопке ладони – и тут же испуганно отдёрнула руку: Ким Намджун ошарашенно смотрел на меня, на автомате прикасаясь к покрасневшей щеке. «Что ты творишь, ненормальная?!» Больно закусив губу, я попятилась. Ладонь припекло. Искреннее непонимание на лице парня сыграло злую штуку: меня укололо мимолётное сожаление. Вопрос пары секунд, когда моя слабость станет очевидной всем вокруг, поэтому я развернулась и чуть ли не бегом устремилась обратно. Визгливый звонок загнал по классам всех возможных зрителей. Я почти добежала до пустой лестницы, но меня без церемоний дёрнули назад за предплечье. Я почувствовала знакомый одеколон. За этот момент, состоящий из неисчисляемых, ничтожных временных единиц, вспыхивают злость, ненависть, ярость, обида, жалость, стыд, и ты не успеваешь ничего с этим сделать – оно отражается на тебе целиком, оголённое и кричащее. – Отличный спектакль, – выдохнул Чон Чонгук, сдавив мою руку, – а эта падаль хорошо тебя обработала. – Отвали от меня… – собственный голос взлетел, дрожа. Я попыталась отодрать от себя его пальцы, но Чон только сильнее вцепился, дёрнув на себя. Он наклонился, чтобы поймать мой взгляд. – Сказка о несчастном кокаинщике, так? – Не твоё грёбаное дело. – Ты думаешь иначе. Ему удалось передавить сосуды через рукав, кисть начала неметь. Я впилась ногтями в его кожу, буквально сдирая её с костяшек. Чон и не поморщился. – Я думаю, что такого урода, как ты, только поискать… Я подняла глаза с идеального узла галстука и вот тогда по-настоящему испугалась. Его насмешливость сошла на нет. Лицо приобрело нечитаемое выражение. Ещё немного – и Чон сломает мне руку. У него дрогнул уголок губ: – Ты же не серьёзно… – В чём дело? – вмешался классрук, завидев нас с другого конца коридора. Он направился в нашу сторону, но Чон не отстранился, не разорвал зрительный контакт, только позволил вырвать руку из хватки. Проглотив болезненный стон, я разгладила помятый рукав. – Урок уже начался, Чонгук. – Прошу прощения, учитель, – сухо отозвался Чон. Сердце никак не могло успокоиться. Я глянула на его расцарапанные пальцы, как услышала своё имя. – Пройдём в мой кабинет, – с этими словами классрук остановился и приподнял ладонь, выжидая, когда я подойду. Он что, ничего не видел? Ах да, они же все живут в мире, где всем на всех плевать. Не оборачиваясь, я последовала за классруком. Ничего, это небольшая отсрочка, прежде чем Чон скормит меня жадной до зрелища толпе. Если сам не захочет. Допрос начался почти ненавязчиво прямо по пути в кабинет. Да, учитель, я в порядке, спасибо. Нет, учитель, я приехала, чтобы отдать однокласснику конспект. Нет, учитель, матери пока не говорила, потому что не хочу её беспокоить. У двери классрук пропустил вперёд и велел садиться напротив его рабочего стола. Последовали вопросы по существу, которые действительно его интересовали; не хватало пронзительного света настольной лампы, направленного в лицо. Мне показалось, он хотел выслушать мою версию всего произошедшего, чтобы свериться со словами Ким Намджуна, которого наверняка расспросил ранее. Я, как примерная ученица, отчеканила всё, что от меня требовалось. До того, когда, наконец-то, был задан главный вопрос: – Сонхван рассказал тебе, почему он это сделал? Меня посетило раскисшее, вялое осознание, противное до тошноты, которое душило своей обречённостью: ничего не имеет смысла. У Чон Чонгука блестящая репутация. Даже если бы мы с Пак Сонхваном доказывали с пеной у рта причастность Чона, если бы сам Чон самодовольно заявил классруку о своих чистых туфлях – ничего бы не изменилось. В крайнем случае, отделался бы выговором вдали от глаз. Так, для галочки. Ведь это же Чон Чонгук: все его действия имеют под собой нерушимое обоснование, каждый ход неукоснителен и безукоризнен. Великолепный Чон Чонгук олицетворяет прекрасное будущее корейского бизнеса. На весах несоизмеримые вещи, глупая девочка. Прекрасное будущее сто́ит какого-то Пак Сонхвана. И ни одного, по правде сказать. Просто таким, как ты, сложно понять правила взрослых игр. Твоё дело сидеть и не вякать, расчёсывая руки, на которых зудит засохшая призрачная кровь. Поэтому я, как примерная ученица, сцедила ложь во благо времени и нервов своего классного руководителя. Нет, учитель, Сонхван не рассказывал. – Возможно, при разговоре с ним ты о чём-то догадалась? «Что мне не место среди вас, иначе придётся плести себе новую нервную систему из подручных материалов…» Но вслух, конечно: «Нет, учитель». – У тебя есть предположения?.. И так вопросов десять, один и тот же смысл разными словами. Унюхал ли он, что ли, мать его. Я не выдержала, еле избавившись от раздражения: – Не уверена, что я тот человек, с которым Пак Сонхван стал бы делиться серьёзными проблемами, учитель. – Желудок напомнил о себе приступом боли. Я сильно сжала подлокотники кресла, в котором сидела. – Может, его друзья лучше знают. Классрук кивнул и поднялся с места. – Школьный психолог хотел увидеться с тобой. Я воспроизвела заезженную пластинку: «Со мной всё в порядке». – Ну что ж, на этом пока всё. Есть вероятность, что директор позволит тебе не посещать занятия до конца семестра. – Классрук потянул дверную ручку, когда я подошла. – Тебе следовало бы восстановиться перед выпускным годом. Преподавательский состав надеется, что возникшие неприятности никоим образом не повлияют на твою успеваемость. Он вышел первым. Неприятности – какое интересное слово он подобрал для всего этого ёбаного пиздеца. – Чонгук? – услышала я и мгновенно задеревенела в стенах учительского кабинета. – Ты почему не на занятиях? Он что, всё это время ждал, пока классрук меня отпустит? За каким хреном?! Сердце вновь подпрыгнуло к глотке, в голове начало пульсировать. Судорожно соображая, я ловила только обрывки реплик Чона. Как мне теперь отделаться от него? Ни души ведь. Не то чтобы я рассчитывала на чью-то помощь, но среди людей было всё-таки спокойнее. – …обязывает меня… – долетало с коридора, – вызывают беспокойство… надеюсь на ваше понимание… «Не оставляйте меня с ним, пожалуйста…» – Лучше пройди в «слепую» зону, – ч-что? нет! – чтобы избежать проблем, – пиздец… – и сразу же возвращайся на урок. Классрук настежь открыл дверь, выставляя напоказ моё бессилие. Чон Чонгук поклонился. – Благодарю вас, учитель. Я обескураженно открыла рот: – Но, учитель… – Позже я позвоню твоей матери и всё объясню, – кинул классрук мне напоследок и, захлопнув дверь, ушёл к лестницам. Плечом к плечу, мы проследили за тем, как он спускался; Чон Чонгук спокойно, чуть задрав голову, я – умоляя, чтобы классрук обернулся и наконец заметил панику в моих глазах. Но у модных очков, видимо, стёкла с антипроблемным покрытием. Надеяться на чудо было бы глупостью. – Чего ты. хочешь. от меня, – составляя слова с усердием маленького ребёнка, выдавила я. Чон ухмыльнулся, когда классрук пропал из виду. – Как и всегда – оживлённой беседы. Не желая тратить больше времени, он крепко сжал моё плечо и направил впереди себя. И что-то во мне щёлкнуло. Усталость и слабость, что веселящим газом способны погрузить в опьянённый сон, где нет ничего, кроме приятной, бездонной темноты, отступили – мне захотелось разбить лицо Чон Чонгуку. Ужасно захотелось увидеть, как кровь стекает на ухмыляющиеся губы. Пускай сломаю кулак – похер. Пускай триумф будет длиною в секунду, прежде чем меня похоронят здесь же – вообще плевать. Я стала вырываться, но его рука переметнулась на шею. Пальцами Чон тут же ощутил, как я сглотнула. Он наклонился к уху. – Ну же, я ведь помогаю. – Угрозы я и здесь могу выслушать… убери, блять, руку… Чон ускорил шаг, выдерживая мои тщетные попытки высвободиться. Я чувствовала горячее давление на бьющемся сосуде – это выбешивало ещё сильнее. У меня кружилась голова. Сквозь гул я слышала тиканье его наручных часов. Когда Чон приблизился к какой-то двери, чтобы открыть её свободной рукой, на мгновенье я вырвалась и сильно, почти до крови укусила его за указательный палец. Но не успела отстраниться – развернув, меня с размаха впечатали в косяк. – Не нарывайся – морально не готова, – прохрипел Чон Чонгук, возвышаясь. Зрачки расширены, напряжена челюсть, грудь часто вздымалась – он старался успокоиться. – Не разберёшься в своих же принципах, когда укушу я. – Хотела впрыснуть яд – не успела. Сбоку клацнула дверная ручка. – Я дам тебе возможность… – Чон силой сдвинул меня в проём. Шагнув навстречу, он закрыл за собой дверь. – После того, как прикину объём работы. Пасмурный день, окно, выходящее на густую растительность – кладовая заполнилась мраком, в который пробивалось моё загнанное дыхание. Чон Чонгук загородил единственный выход, прислонившись к двери. Он рассматривал повреждённую кожу кисти, чуть приподняв бровь, словно оценивал проделанную мастером работу. Укус и ссадины от ногтей были видны даже в плохо освещённом помещении и на достаточном расстоянии между нами – максимальном, насколько позволяли стеллажи. Я посчитала – четыре шага. Слишком мало. И страх – реальный. Хреновее всего, что он прекрасно это видит. – Намджун отделался драматичной пощёчиной, а я… «Не думать о Ким Намджуне». – Какой ещё объём работы, – перебила я. Быстрее огребу – быстрее выберусь отсюда к чёртовой матери. – Ты мне скажи. – Чон Чонгук наконец взглянул на меня. Я нахмурилась. – О чём знает классрук? – Что вкус твоей задницы самый окупаемый. Уголок его губ медленно пополз вверх. Он оттолкнулся от двери и сделал шаг ко мне, пихнув в карман непострадавшую руку. – Несложный ведь вопрос, девочка-гений. – И доходчивый ответ, золотой мальчик. – Ты пытаешься скормить мне очевидное под обёрткой остроумия. – Чон шагнул ближе. – Попробуем ещё раз: что ты ему рассказала? «Успокойся, не бесись, просто ответь, он отъебётся…» – Ничего. Чон наклонил голову. – Не убедила. – Нахрена тогда этот допрос! – взорвалась я. – Пригласи сюда своих дружков, пусти меня по кругу и пополни фотоальбом – рабочая ведь схема! – Ты боишься публики – я потворствую, кричишь о важности человеческого общения – держи конструктивный диалог. Хочешь повторить опыт Понга? Без проблем – я введу парней в курс дела. Или ты ждёшь кого-то конкретного? – от его усмешки каждый нерв закоротило. Чон не мог догадаться о Намджуне, я ничем это не показала… – Но ты должна понимать, что вылизывать сменную обувь не имеет смысла. «Забей, не думай, потерпи, молчи…» – Это подаяние, мать твою?! И мне, и тогда Сонхвану? Охуенное спасибо. – Понг избрал себе в рыцари миссионера жалостливости? «Успокойся, пожалуйста, он специально…» – Ах, ну да, вас же всех здесь – целыми партиями – собирали на одном конвейере сверхлюдей. Так не возись с биомусором, Чон, давай уже перейдём к части, почему мне не сто́ит переводить воздух. Чон приблизился ещё на один шаг. – Ты не понимаешь, о чём говоришь, – произнёс он менторским тоном. – Куда мне, – протянула я на его манер, – объясни полнейшему кретину, почему склонять людей к самоубийству – значит проявить милосердие? Возникла пауза. Я расцарапывала старый стеллаж за спиной, выдерживая долгий взгляд Чон Чонгука. Наконец он сказал: – Понг превзошёл все ожидания: сначала решился на что-то помимо нытья, теперь сагитировал любительницу сказок на борьбу со злом. Что в итоге тебя разжалобило… сейчас угадаю, – он поводил укушенным пальцем по нижней губе, – дело в убогой истории любви? У меня пропал дар речи. Чон ухмыльнулся, довольный реакцией, и щёлкнул пальцами. – Как всё просто, оказывается. Пиздежом он в отца-юриста, не иначе. Но каким образом Понга обеляет тот факт, что он дрочит на мой светлый образ? – Т-ты воспользовался… – Нет, девочка-гений, – Чон качнул головой на меня, – пользуются тобой, и посмотри кто – плаксивый торчок. Считаю, что моя кандидатура привлекательнее. – Как ты можешь… – У многих краш на меня. Это нормально, в людях заложена тяга к лучшему куску, но я не обязан оказывать моральную поддержку каждому разбитому сердцу. Предлагаешь делать исключение для заднеприводных? Мне будто дали оплеуху. От непроизвольного движения под ногти врезались щепки пошарпанного дерева. Перед глазами медленно сгустилась пелена, пока не накрыло вовсе. Боль в желудке отошла на задний план вместе со всеми другими ощущениями, беспокоящими меня. Я не отдавала себе отчёта, когда преодолела последний шаг между нами. Несмотря на абсолютную дезориентацию, всё стало слишком понятным. – Ты знал, каким влиянием обладаешь. Ты проверял, отважится ли он. – Этот процент мужественности стоил мне пяти тысяч вон. «ставка на жизнь как пара упаковок клубничного йогурта…» – Из-за тебя чуть не умер человек. – Звук голоса существовал отдельно от меня. Он тёк до пугающего ровно, в то время как происходило тотальное возгорание. – Моё влияние не ограничивается Понгом. Но никто не стал бы вылизывать обувь, не говоря уже о самоубийстве. К слову, – Чон облизал губы, – за всё время ни разу не видел Понга таким счастливым – значит ли это, что я оказал ему услугу? Я будто бы перестала дышать, прикованная к потемневшим, с едва различимым контуром зрачков глазам, лишённых выразительного презрения ухмылки. Я не видела в них ничего. Одно бесцветное равнодушие. Чон понизил голос до шёпота: – Смотрю, мне не выиграть у недосуицидника. – Какая же ты сука… Я смотрела на свои кисти в замедленной съёмке: они поднимались всё выше, пока кончики пальцев не дотронулись до расстёгнутого воротничка его рубашки. Чон Чонгук не препятствовал, не сводя глаз. – Фетиш на падаль оказался сильнее нашей дружбы? – Отвратительный, конченый уёбок… Ногти так легко погрузились в тонкую, податливую кожу над сосудами шеи. Вот каково, когда осязаема чужая жизнь. Там, где препятствовали мышцы, ломались кончики ногтей. Странно, я слышала этот неприятный звук. Антидотом служило ощущаемое, эластичное сопротивление кожи. Приятное. Откуда-то прилетали отголоски боли, меня скручивали и сдавливали до синяков – особенно пронзило сжатие поверх недавно оставленных. Шумно и горячо выдыхали в щёку. Моя щека мокрая?.. Вне прострации клацнула ручка. Послышалось: – Бля, Чонгук!.. Я пришла в себя, когда меня трясли за плечи, но не перестала вырываться. Первое, что я осознала, – пахло мятной жвачкой. Тряхнули ещё раз. Оказывается, у меня текли слёзы, безостановочно, каким-то нескончаемым потоком. – Успокойся, Ису… – Намджун увернулся от моего локтя, когда вывел в коридор. Я судорожно глотнула воздух. – Всё в порядке. – Отстань, – просипела я, рванув руку, которая отозвалась болью. – Идём, вызову тебе такси. – Его ладонь легла на плечо, но я уклонилась сразу же. Нечаянный громкий всхлип только всё усугубил. – Да отвали ты, господи! – Я растёрла лицо тылом кистей. От соли начало щипать губы. – Разве… ладно этот… а ты зачем… блять… И я встретилась глазами с Чон Чонгуком. Он смотрел на нас, оправляя лацканы пиджака. Его шея была расчерчена алеющими линиями, пронизанными каплями крови. Ко мне наплывами возвращалась боль. – Идём, – повторил Ким Намджун и, бросив взгляд на Чона, повёл меня к чёрному выходу.