Сто дней ожидания

      Вообще-то, это было даже иронично. По крайней мере Соршан думает именно так. Его изломанная, разбитая судьба соединяется хаотично осколками, которые не стыкуются друг с другом, но до крови впиваются в плоть, восстанавливаясь хоть как-то, и для всего мира Соршан превращается в безумца.       Как иронично-то, что именно он становится тем самым безумцем, который дарит тёмным эльфам надежду и хоть какую-то стабильность.       Тесное знакомство с семейством Туидханы странным образом оборачивается для Соршана двоякостью. С одной стороны оно заполняет пустоту и хоть немного залечивает раны, с другой — сулит ему ещё большие страдания и гибель.       Но добровольно отречься от него Соршан всё же не может.       Как-то так само собой получается, что из троих братьев он сближается именно с Менаном. Раилаг оказывается втянут в свои проблемы и хлопоты, безумного Силсая и вовсе запирают в темнице. Правителем кланов выбирают Менана, и он сам предлагает Соршану стать его правой рукой.       Голоса в его голове шепчут ему отказаться, но Соршан игнорирует их и принимает предложение. И с тех самых пор жизнь его переворачивается с ног на голову.       Это иронично. Невероятно иронично. Но Соршан становится для своего принца верным советником и рыцарем. Осторожным и осмотрительным, но в то же время безрассудным и решительным. Постоянная двойственность, разрывающая душу на части, но у Соршана просто нет сил противостоять ей.       В конце концов, он даже смиряется с ней. И когда это происходит, он падает ещё глубже в бездну.       Наверно, это закономерно, что в конце концов они начинают делить друг с другом постель. Соршан всегда был для Менана намного больше чем просто друг, и в какой-то момент рыцарь сам убеждает себя, что и его принц значит для него гораздо больше. Он убеждает себя в этом снова и снова, когда сжимает в объятиях горячее податливое тело, принимающее его с жаром и охотой. Он убеждает себя и в какой-то момент даже верит, хоть и подозревает, что, вероятно, делать этого не стоило.       Но Маласса изменчива, равно как и милость её изменчива. Изменчивы тени и её первые дети, меняющие облик, возраст, расу и пол. Такой же изменчивостью она награждает и тех, кто добровольно пошёл под её сень, и Соршан, вообще-то, должен был знать об этом.       Семя его прорастает в чужом теле, и кланы неоднозначно реагируют, что их вождь ждёт наследника. Притом ждёт в прямом смысле, вскармливая новую жизнь в собственном чреве. Не все кланы радует новость о возможности установления династии; не все кланы радует, что вождь сам носит дитя. Волнения, что зарождаются ещё раньше, теперь лишь усиливаются, и Соршан знает, к чему это всё ведёт.       Природа тёмных эльфов странным образом хаотична. Они отверженные и привыкшие рассчитывать на самих себя. Лишь один может о себе позаботиться и лишь себе может он доверять. Сила в единстве для них лишь призрачный шёпот, такой же неверный, как тени, в которых они скрываются. Верить ему — обречь себя на гибель, хоть практика и доказывает обратное.       Их недовольство и без того рано или поздно взорвалось бы неприкрытым мятежом и сепаратистским отделением. Теперь же, когда верховный вождь у многих вызывает омерзение, их и вовсе ничего не сдерживает.       Соршан скрипит зубами, закрывая лицо руками. О Маласса, что же они наделали! О Маласса, за что ты так жестока лично с ним, что раз за разом заставляешь его проходить через круги боли и страданий, что снова и снова становятся лишь больнее и жёстче! — Прошу, позволь ему хотя бы родить спокойно, — голос рыцаря, который проваливает свою единственную миссию, почти не дрожит, и глядя в холодные жестокие глаза Ваярона, Соршан на самом деле молит богиню.       Последователь Эребоса кривит губы в жестокой ухмылке. Наверняка у него уже есть план как избавиться и от ребёнка, но Соршан сверкает синими глазами и сжимает руки в кулаках. Пусть он потеряет Менана, собственными руками приведёт его к гибели и погибнет вместе с ним сам — если не телом, то духом точно. Пусть… Но прежде чем это случится, он совершит то единственное и должное, что Маласса укроет своей тенью, благословляя.       Он спасёт своё дитя.