Сто дней ожидания

      Осень в этом году выдаётся дождливой и унылой. Марбасу, и без того не отличающемуся жизнерадостным нравом, такая погода предсказуемо настроения не добавляет.       Он ходит мрачный, угрюмый, источающий едва ли не в прямом смысле убийственную ауру. К нему и так всегда боялись лишний раз соваться без особой надобности, но теперь…       Теперь, пожалуй, без вреда для себя лишь два существа могли взаимодействовать с ним: Рафаил, закадычный коллега-соперник, а ныне некто вроде мужа, и Джейсон, трёхлетний сынишка, на которого Марбас не мог злиться по определению.       Впрочем, насчёт Рафаила и его безопасного взаимодействия с Марбасом сейчас были определённые сомнения. Как и, впрочем, последние девять месяцев.       В глубине души (или того, что вместо неё имеется у демонов) Марбас подозревал, что с ним рано или поздно подобное тоже случится. Но на самом деле он до последнего надеялся, что всё же отдуваться придётся именно Рафаилу. Нет, ну, а что, он ангел, врач, сама Бог велела именно ему вынашивать и рожать детей! И плевать при этом, что Марбас такой же врач, который тоже когда-то был ангелом… Но ведь ключевое слово «когда-то»!..       Впрочем, после того как Кроули дважды доказал, что демон очень даже может воспроизводить на свет потомство… Марбас просто ждал, когда же его беспокойный коллега решит проверить это на собственном опыте.       И на опыте Марбаса, разумеется.       Беременность не то чтобы даётся ему непросто. Но откровенно говоря, Марбас далеко от неё не в восторге. — Чтоб я ещё раз подписался на это дерьмо, — он зыркает мрачно на едва не в прямом смысле сияющего Рафаила, глядящего на него блестящими глазами, и потирает ноющую поясницу. — В следующий раз, когда захочешь детей, сам рожай, пернатый.       Рафаил в ответ лишь смотрит странно-виновато и сгребает своего демона в охапку. В любом случае это занятный и удивительный эксперимент, что бы там ни говорил Марбас. Вот только сам Марбас был готов с этим поспорить. Ведь его положение ухудшалось ещё и тем, что он носил двойню.       Осень в этом году выдаётся дождливой и унылой. Серой и склизкой, холодной. У Марбаса от этой погоды сильнее обычного ломит поясницу, а настроение пробивает все возможные днища. Своим раздражением и гневом он может убить лишь взглядом, и Рафаил, на самом деле, будет первой жертвой кровавой расплаты, но…       Марбас скрипит зубами, держась за большой живот. Ну да, это вообще-то было большой удачей, что с двойней он смог доходить полностью весь срок. Однако время разрешаться от бремени рано или поздно должно было прийти, и вот дождливый октябрьский полдень становится этим знаменательным часом.       Марбас шипит, Марбас ругается, Марбас насылает рандомные порчи. В основном на жителей Ада, потому что именно с ними чаще всего ему доводится контактировать, а потому именно их лица больше всего примелькались ему. Впрочем, пару ангелов тоже попадают под раздачу ещё за какие-то древние обиды, однако впервые в жизни легче Марбасу от этого не становится. Боль и страх застилают его глаза, и он протяжно стонет на долгом выдохе.       Ладно беременность, ладно двойня, ладно всё остальное… Но роды!.. Роды!..       Нет, определённо, больше он такой подвиг не совершит. — Чтоб я ещё хоть раз позволил тебе к себе прикоснуться, — Марбас яростно сверкает глазами, глядя на Рафаила, который выглядит оплотом спокойствия и уверенности в себе и своих силах.       Конечно, мать его, спокойствие и уверенность! Не ему же приходится сейчас всё это терпеть!       В конце концов, чужое присутствие начинает Марбаса предсказуемо бесить. Рафаил хлопочет вокруг него как (хотя почему «как»?) профессионал своего дела, и это странным образом поднимает в груди демона ещё большую волну ярости и гнева. — Пошёл вон! — он всё-таки не выдерживает, рявкает внезапно, заставляя Рафаила подскочить на месте, и тут же морщится, глубоко вдыхая. — Но… Марбас, ты рожаешь? — архангел смотрит с лёгким удивлением на грани искреннего недоумения, и у его собеседника окончательно сносит тормоза. — Да ладно, твою мать!? — он рычит угрожающе, прищуривая глаза, и грешники вверенной ему щели восьмого круга страдают ещё сильнее, чем положено. — Мало того, что ты со мной сделал это, я из-за тебя терплю теперь всё это дерьмо, так ещё и на рожу твою пялиться?! — угрожающая и гневная речь лишь слегка недотягивает до Угрожающей и Гневной Речи, вероятно, лишь потому, что в промежутках между словами Марбасу приходится сдерживать болезненные стоны. — Свали нахер отсюда, или я клянусь бюрократией Дита, я спалю тебя в адском пламени к Вельзевуловой прабабушке, коль порчи тебя не берут!       Марбас дышит шумно, глубоко, и Рафаил откровенно в замешательстве. С одной стороны, он должен стойко сносить чужие угрозы, но с другой… Ладно, он помнил собственные роды и знал прекрасно нрав Марбаса — спорить с ним было действительно себе дороже. Впрочем… — Ладно, — он кивает сдержанно и действительно уходит. Разумеется, он не собирается поддаваться на чужую провокацию, однако к каждому из них нужен свой подход.       Марбас упрямый и вспыльчивый. Мрачный, угрюмый и мизантропичный. Тем не менее он уже больше шести тысяч лет терпит компанию Рафаила и продолжает развивать свои медицинские знания и навыки. Пусть, как и любой демон, для того чтобы сеять ими хаос и зло, но в то же время…       В конце концов, он тоже становится частью созидания. И как другие из числа тех, кто заключил союз с противоположной стороной, он не был абсолютным воплощением зла и разрушения, как другие демоны.       Рафаил, однако, всегда уважал его, его порой грубые привычки и вспыльчивые реакции. И сейчас, когда они все отчаянно пытались сохранить себя и приспособиться к изменениям, было сложно и одновременно с этим важно не переступить черту.       Что, впрочем, всё равно не мешает Рафаилу встревожено хмуриться, вслушиваясь в чужие крики.       Нет, он, конечно, не сомневается во врачебных навыках Марбаса и в его способностях как демона. Роды, однако, ещё и не одного ребёнка, — сложный и непредсказуемый процесс, и самодеятельность может быть чревата. А потому как бы Марбас ни злился и ни храбрился, когда пыл его поугасает, Рафаил всё же возвращается к нему.       Он не говорит ни слова. Молча и спокойно делает свою работу, помогая супругу и приводя в мир их детей в дождливую и угрюмую, холодную осень, которая тем не менее становится чуточку теплее и ярче.